Валенсия

лучше, чем уличные проститутки. Опустив карты в карман, я вернулся обратно. Делать ничего не хотелось. И даже когда принесли кофе, я не прикоснулся к еде — аппетит пропал. Вдруг зазвонил телефон, я снял трубку. — Кто это? — услышал я женский голос. — А кого вы хотели? — Рэм, это ты? — прошептал голос. Я узнал Мари. — Да, я, — неохотно ответил я. «Что ей надо?». — Ты не узнал меня? Это я, Мари. Мне нужно с тобой поговорить. — О чем? Мари растерянно помолчала. Я услышал ее взволнованный голос. — Я сейчас приеду к тебе. Ты слышишь меня, Рэм? — Слышу. Но приезжать не надо. Это повредит твоей репутации. Я теперь отверженный. — Для них, но не для меня. Я искала тебя весь день и, наконец, нашла. Я приеду. Мне было скучно, а Мари симпатичная женщина. Я согласился. Через 15 минут она вошла в мою комнату. Не снимая и шляпы и шелкового плаща, она села в кресло у двери, едва переводя дух, выпалила: — Рэм, я поеду с тобой. Мне надоела вся эта жизнь, эти старческие бессильные лобзания, эти пошлые ухаживания, пьянки и оргии. Я хочу жить, как человек. Я тебя люблю давно и страстно. Когда ты женился на Элизе, я хотела убить ее... — Во-первых, я никуда не уезжаю, — прервав каскад ее безумных признаний, ответил я, — а во-вторых, не нужны мне никакие женщины, и я тебя не люблю. — Боже, что он говорит! С ужасом воскликнула она, вскочив со стула, — неужели эта уличная девчонка лучше, чем я? Да ведь ты еще не чувствовал, какое у меня тело, ты не видел мою наготу, ты не представляешь себе, какая я женщина. Ее глаза загорелись диким злобным блеском. Она страстным порывистым движением стала срывать с себя одежду. — Вот, смотри, смотри, какая я голая, — закричала она в исступлении, — я никогда не раздевалась догола перед своими любовниками. Через минуту на ней остались только чулки и туфли. Голое холеное тело красавицы, ее красивые полные руки, круглые, твердо стоящие груди, стройная талия и длинные изящные ноги не могли не вызвать у меня чувства восхищения. Но не больше. Мне не хотелось ее. Я даже не ощутил желания прикоснуться рукой к ее груди. Она почувствовала это безразличие к себе и совсем обезумела. — Ну, что? тебе не хочется меня? Или я еще недостаточно раскрылась? Ну вот, смотри... С этими словами она бросилась на диван и, развернув ноги в стороны, повернулась ко мне всем своим существом, позируя влажными от похоти глазами. Я подсел к ней и, невольно созерцая открытые взору прелести красавицы, погладил рукой по животу. — Ну что же ты? Разве я не хороша?... Какую женщину тебе надо? Я буду такой, какой ты захочешь меня видеть. Она обняла меня за шею и, покрывая поцелуями лицо, шептала: — Рэм, милый, возьми меня, я сгораю от безумного желания соединиться с тобой, впивать в себя частицу твоего могучего тела. Рэм, — дико вскрикнула она и, расстегнув мои штаны, вытащила безвольно скрюченный член. — А-а-а!... — вскочила Мари, схватившись за голову. — Боже мой! Боже мой! — шептала она, торопливо одеваясь и, даже не взглянув на меня, выскочила из комнаты. Мне не хотелось ее, но чувство мужского бессилия перед такой фурией было тягостно и оскорбительно. Солнце зашло. Быстро темнело. Я зажег свет и сел к столу. Происшедшее так потрясло меня, что я стал тяготиться жизнью, мне показалось, что жизнь проходит мимо меня, и я ее только наблюдаю. Неприятное сознание безнадежности бытия поразило меня своей остротой. Я, почти не сознавая, что делаю, дастал браунинг, навел курок, выстрелил в голову. Вместо выстрела звонкий щелчок ошеломил меня и отрезвил. Я удивленно посмотрел на револьвер и ко мне медленно стало возвращаться спокойствие, перешедшее в апатию. Стреляться мне уже не хотелось. Я заинтересовался, почему не произошел выстрел. Взвел курок и, наставив пистолет в форточку, выстрелил. Звука я не слышал. Браунинг выпустил ослепительный язычок пламени и с диким криком поднялась с соседнего дерева стая сонных галок. Через минуту прибежала хозяйка. — Что случилось? — Ничего, я испытывал новый пистолет. Прошу извинить меня за причиненное беспокойство. Дама мило улыбнулась. — О, ничего, я думала, лезут воры. Спокойной ночи, господин Кренке. — Доброй ночи. Хозяйка ушла. Совершенно успокоившись, я принял ванну и, накинув на голое тело халат, сел к столу писать письмо Мари. Я хотел ей об'яснить все и рассказать про карты. Но письмо не клеилось, и я бросил ручку. В гостиной на первом этаже басом пробило 12 ударов. В углу на диване кто-то завозился. Я зажег большой свет. Наивно выпучив глаза, на меня с нескрываемым интересом смотрела причудливо одетая девушка со смешными переплетенными косичками, перевязанными у самой головы красными ленточками. На ней были синие шелковые чулки-рейтузы и белый в красный горошек бюстгалтер, туго стянувший круглые, как шары, груди. Она сидела, поджав под себя ноги и опершись руками за спиной. Мы долго, молча, наблюдали друг друга. Я заговорил первым. — Ну, здравствуй, пупсик! — Здравствуйте. — Как тебя зовут? — Не знаю. Я подошел к ней и сразу же захотел проникнуть под бюстгалтер, она встрепенулась и отстранила меня рукой, твердо сказала: — Не шалить. — Ну, а что тогда делать? Она усмехнулась. — Все вы одинаковы. — Кто это вы? — Мужчины. Неужели нельзя иначе обращаться с женщиной? Я помолчал. — Как это иначе? — Хотя бы повежливей. Я у вас еще не более 10 минут. Она встала с дивана и, осторожно ступая по полу на пальчиках, прошла к столу. — Мне кажется, что в определенном возрасте мужчины по-особому относятся к женщинам, и, предупреждая мой вопрос, продолжала назидательным тоном: — Типы лет 18—19 относятся к женщине с благоговением, как к божеству, они испытывают больше прелести видеть ее, чем чувствовать. Они всегда нерешительны и ждут от женщины чего-то необыкновенного... Молодые люди лет 20—28 еще восторженно влюбчивы и стремятся как можно больше почувствовать и увидеть. Они уже более развязны, но еще сумасбродны и смешны... Мужчины 28—35 лет — сама страсть. Они забывают посмотреть на ту, с кем живут, и упиваются одним ощущением ее. Они гасят свет прежде, чем лечь в кровать, потому что стесняются сами своих безудержных порывов страсти; делающих их порой безобразно пошлыми. В возрасте от 35 до 42 лет рассудок мужчины уже властвует над плотью. Они долго и тщательно выбирают предмет своей любви и поклонятся ему, как будто живут не видением, а ощущением, создавая такие утонченные формы своих сношений с женщиной, что порой безумно очаровывает молодых и неопытных девушек, и не позволяет себе ничего грубого и непристойного по отношению к женщине. Во всем у них лоск и вежливость, достойные подражания. С 48 лет мужчина, чувствуя свою физическую слабость, становится еще более скуп на плотскую близость и возмещает это, как может, флиртом и ухаживанием за женщиной, не слишком строго выбирая возраст и внешность... Эти люди всегда галантны и милы. Они почти безвредны. И только иногда вспышка бурной страсти повергает их в водоворот вожделений и ощущений, из которого они вываливаются еще более немощными и постаревшими. После 60 лет мужчина преврашается в сосунка. Она засмеялась и умолкла. — Откуда вы это знаете? — Люди говорят, а я проверяю... Вам 25—26 лет. Не правда ли? — Вы не ошиблись, я на рубеже этих двух возрастов. — С вами нужно быть поосторожнее, — лукаво прищурив глаза, сказала она, — вы развязны и сумасбродны. — Чепуха. — Если чепуха, попробуйте вести себя, как юнец. Не прикасайтесь ко мне, а наоборот, изобразите искреннее раболепие и преклонение предо мной. Не можете... — Я не протестую, — смущенно пробормотал я, сбитый с толку ее глубокомысленной прозорливостью. — ну хорошо. Я не буду изображать наивного восхищения вашей красотой, но я не прикоснусь к вам, раз вы считаете это невежливым и бестактным. — Я этого не говорила, — быстро ответила она, — если ...

Продолжение следует ...

Традиционно