Валенсия

ее своими руками и впился губами в коричневый сосок. Она вскрикнула и забилась, как пойманный птенец. — Не надо, умоляю, — на ее глаза навернулись слезы. И я отпустил ее. — Тебе неприятно? Она ничего не ответила и, уткнувшись в одеяло, неподвижно лежала, сотрясаемая нервной дрожью. Я склонился к ней. — Но ведь я ничего плохого тебе не сделал. Я хотел, чтобы тебе было хорошо. Тебе же приятно, когда я целую твою грудь. Разве нет? Она посмотрела на меня своими изумрудными глазами и кивнула головой. — Ну так дай, я еще раз поцелую. Дай. Мои поцелуи доставят тебе столько удовольствия. Не бойся. Она растерянно посмотрела на меня и я понял, что она колеблется. — Не нужно бояться. Это не причинит тебе вреда. Это так приятно. Ну же. Она опустила руки, державшие край одеяла, чтобы я мог его откинуть. И я это сделал. Она прикрыла грудь руками, глядя на меня со страхом и мольбой. — Не бойся, глупышка, я ничего не сделаю своими руками. Она послушалась. И вот перед моими глазами снова сон. Я стал целовать ее в сумасшедшем исступлении, не видя, к чему прикасаются мои губы. Все ее нежное благоухающее тело представлялось мне олицетворением самого прекрасного на земле. Я целовал ее руки и плечи, шею и грудь, бедра и ноги. В сладостном изнеможении я касался лицом ее мягкого живота, самозабвенно вылизывая впадину пупка. Ее сотрясали судороги сладострастия. Она закрыла глаза и безвольно отдалась во власть моих жгучих ласк. Вдруг, в бессознательном порыве похоти, я рывком раздвинул ее ноги и приник губами к полным, мягким и липким губам влагалища. Валенсия дернулась всем телом, пытаясь оторваться от меня, уперлась руками в мою голову. Но волна сладострастной истомы сковала ее члены, она бессильно распласталась передо мной с тихим слезным стоном. Я долго лизал языком нераспустившийся бутон любви, ощущая кончиком языка каждый бугорок, каждую складочку. Она затихла и вся погрузилась в трепетное вкушение сладости, которая жарким потоком разлилась по ее телу от моих губ. Совершенно обезумев от похоти, я лег на двочку, разведя в стороны девственные губы ее цветка, воткнул изо всей силы свой дерзкий меч. Она вскрикнула от боли и, обхватив меня своими руками, содрогнулась в рыданиях. — О, как мне нехорошо! Что со мной сделали? Мне так нехорошо! Потрясенный всем случившимся, я растерянно смотрел на нее, не зная, как утешить. А она, бледная и обессиленная, шептала: — Что со мной? Что вы сделали? Мне плохо. Она исчезла, не услыщав от меня ни единого слова утешения, оставив меня в смятении и смутном ощущении тяжелой вины перед ней и перед богом. Рэм опустил голову на стол и замолчал. Мы сидели, подавленные его рассказом, растерянные и ошеломленные. Он вдруг порывисто встал и, пройдя по комнате, уже другим голосом сказал: — Ну что ж. Выпьем. Что было, то прошло. Мы выпили и он сразу продолжил свой рассказ.

Глава 7

Еще долго я сидел, подавленный случившимся, стараясь об'яснить себе, как это произошло. Потом вытер свой окровавленный член о простыню и лег спать. В восемь часов, как обычно, меня поднял Макс. Тесть ехал на завод. Я встал, превозмогая сонливость и, наскоро позавтракав, вышел к под'езду. Тесть уже сидел в машине. — Ты что-то плохо выглядишь, Рэм. Ты не здоров? — Здоров. Просто я не выспался. Вчера до часу я был на банкете у Мари. — Она все такая же? — Такая. — Ты сегодня сходи в литейный цех. Вайс опаздывает с отливкой заготовок станин для 150-миллиметровых орудий. Побудь там до обеда и посмотри, в чем там загвоздка. — Хорошо. Мы поехали на завод. Тесть ушел к себе в правление, а я поплелся в цех. Болела голова, во рту пересохло, тяжелые ноги не слушались. Я несколько раз спотыкался о рельсы и чуть не разбил себе нос. Наконец, я добрался до цеха. На меня дохнуло кислым запахом кокса. В полусумраке огромного, узкого, как тоннель, здания у ярких квадратов отливочных печей, как черти в аду, копошились потные грязные люди. Стоял какой-то ровный и сильный рабочий шум. Я вошел в кабинет начальника цеха. — Что у тебя случилось? — спросил я у Вайса. Увидев меня, он расплылся в приветливой улыбке. — Рэм, дружище, здравствуй. Ты уже вернулся? — вернулся. — Не об этом речь. Что у тебя с отливками? Шеф не доволен. Просил проследить за тобой. Вайс обиделся. — Я не виноват. Сталь идет низкого качества, в литье много брака, вот и все, вот и не справляются. — Ну, пошли в цех. Я ужасно хотел спать, у меня слипались глаза и подкашивались ноги. Я чуть не сел на неостывшую отливку. Вайс взял меня под руку. Мы пошли к литейщикам. Я, как сквозь пелену, видел людей, яркую струну расплавленного металла и слышыл монотонный голос Вайса, об'яснявшего, что происходит. — Ну вот, смотри сам, что случилось — опять брак, — услышал я, очнувшись, голос Вайса. Ничего не соображая, я посмотрел на отлитую станину и попросил Вайса отвести меня к себе в кабинет. — Я очень хочу спать, — сказал я ему, когда мы вернулись из цеха. — Ложись на кровать в комнате дежурного диспетчера. Он отвел меня туда, и я, только коснувшись подушки головой, мгновенно уснул. Через час Вайс разбудил меня и я, умывшись, отправился с ним в цех. Кое-как я провел день и в 6 часов уехал домой один. Тесть от горя бежал на работу. Он просиживал на заводе с утра и до поздней ночи. Поужинав, я принял ванну и лег спать. Проснулся в темноте. Зажег ночник и посмотрел на часы. Была половина двеннадцатого. — Опять сейчас придет женщина, — безо всякого удовольствия подумал я. Мне хотелось отдохнуть и поспать хоть одну ночь спокойно. Я решил не вставать. Потушив свет, я стал разглядывать бледные пятна на потолке и стенах, наслаждаясь тишиной и покоем. Но вот послышался мелодичный звон и что-то зашуршало в темноте у стола. Я прислушался, не двигаясь. До меня донесся тихий смех и приятный голос произнес: — Ну и дурак же он! А, впрочем, где это я? Она прислушалась и в настороженной тишине прозвучал ее торжествующий голос: — Ага, кто-то здесь дышит... Должно быть, он спит. Приятно побыть со спяшим мужчиной в одной комнате. Я прикрыл глаза и лежел, не двигаясь. Что она будет делать? В это время кто-то постучал в дверь. Я не успел и открыть рта, чтобы спросить, кто стучится, как она звонко крикнула: — Входите, хозяин спит. Дверь открылась, кто-то вошел и зажег свет. Я увидел тестя, он ошалело посмотрел на веселую девицу, потом перевел свой взгляд на меня. — О, какой симпатичный старичок! — воскликнула она, направляясь к нему. — Прочь, прочь от меня! — заорал он, бледнея от ярости. — Рэм, об'ясни, что это значит? Я встал с кровати, кляня судьбу и дерзкую красотку. Тесть, не дожидаясь ответа, вышел, хлопнув дверью. Я слышал как он громко крикнул кому-то в коридоре: «Когда он оденется, пусть придет ко мне в кабинет». — Слушаюсь. — Кто вас просил командовать в чужой комнате? — набросился я на женщину. — Боже! А что я сделала? Ведь я думала, что вы спите. Зачем же держать его за дверью? Такой милый и почтенный старичок... — Замолчите. Наделали вы теперь дел, а я буду расхлебывать. — Ерунда! Всякий порядочный мужчина должен иметь свободную женщину и в этом нет ничего предосудительного. Об'ясните это старику и он поймет. — А ну вас! Я пошел к тестю. Угрюмый и злой, он сидел за столом и, не поднимая головы, сказал: — Не прошло и трех дней, как мы похоронили нашу девочку, а ты уже навел полный дом женщин. Ну, хорошо. Ты молод и силен. Тебе нужны женщины, но ведь это можно делать и вне дома, не оскорбляя память своей жены. Вчера ты потряс общество у Мари, уйдя в разгар банкета с какой-то уличной девчонкой, сегодня я у тебя в комнате нашел другую и совершенно голую. Как же так можно! Ты меня извини, но жить под одной крышей с тобой я не смогу. Подыщи себе квартиру завтра в городе и переезжай. Я надеюсь, ты не обиделся. Я отец и память о дочери для меня свята. А теперь иди. Девку сейчас же выгони. — Если бы я мог ...

Продолжение следует ...

Традиционно