Ужин. Анна Гришина.

Из большой комнаты доносится шум выстрелов и сирена то ли скорой, то ли полиции, сменяющаяся через пару минут звуками рекламы. Татьяна стоит на кухне в ярком фартуке с ничего не значащей для неё надписью Do what you like и жарит котлеты. Она всегда добавляет в них ужасно много масла, чтобы ничего не пригорало. Раскалённое масло шкварчит, летит во все стороны и брызгает на стены. Татьяна отмоет их в мае во время генеральной уборки, а сейчас только начало осени. 

Они с Сергеем поженились восемьнадцать лет назад. Познакомились на последнем курсе института на дне рождения её одногруппника. Встречались по вечерам то у Серёжи дома, то у Тани, съездили вместе на море, а потом вернулись и устроили свадьбу. Деньги тогда собрали родители, потому что никто из них двоих ещё не работал, а пожениться уже очень хотелось. Было человек шестьдесят. Гости много пили, играли в дурацкие конкурсы, пели и кричали, будто соревнуясь, кто из них больше радуется за молодожёнов. А Таня с Серёжей, счастливые и влюблённые, прятались ото всех под столом и целовались. 

После свадьбы они сразу же въехали в квартиру, которую им подарил Серёжин дядя-генерал. Первое время они подолгу валялись на диване, закинув друг на друга ноги, читали, обсуждали всё и ничего, ели и спали. А потом пришлось начать работать. Ни Серёже, ни Тане работа не нравилась, но у Тани появилась веская причина свою бросить — через два года после свадьбы родился Саша, и она ушла в декрет. 

Сначала они ужасно радовались сыну, даже слишком — никак не могли от него оторваться. Носились по очереди к кроватке проверять, как он там спит, фотографировали его каждый день на память и всё ждали, когда он уже заговорит. Но потом как-то слишком быстро устали, и не было понятно, от чего именно — от того, что они стали родителями, или друг от друга. А может, и от всего вместе. Им всё казалось, что они не успели побыть молодыми, и оба они боялись об этом сказать. Таня обижалась на Серёжу за то, что он не мог попросить свою неработающую маму иногда сидеть с внуком. Ей хотелось хоть изредка иметь возможность видеться с подругами и отдыхать от домашних хлопот. Серёжа обижался на Таню из-за того, что они не обсудили, хотят ли они ребёнка.

К моменту, когда Саша пошёл в первый класс, они уже почти не разговаривали друг с другом — только обсуждали, кто отведёт сына в школу и поедут ли они в выходные на дачу. Иногда к ним в гости приходили друзья или родители, и тогда Таня с Серёжей играли в семью, у которой всё хорошо. В этой игре они могли забыться и поверить в то, что они — любящие друг друга муж и жена. Но стоило гостям уйти, как раздражение возвращалось и разом разрушало всё, что удавалось создать за эти несколько часов.

Татьяна и Сергей женаты 18 лет, и из них только 2 года им было хорошо вместе. Смотря на них, Саша сначала думал, что это нормально для всех родителей — не разговаривать. Но потом его стали звать в гости одноклассники, и он узнал, что чужие мамы и папы иногда называют друг друга ласковыми именами, смеются вместе, ругаются, а потом мирятся. Саша вдруг понял, что у его мамы и папы произошло что-то, о чём они ему не рассказывают и с чем не могут справиться. 

Поначалу он их очень жалел и хотел хоть как-то отогреть. Звал смотреть вместе мультики и ложился головой на колени к маме, а ногами — к папе, просил пойти втроём в выходные в зоопарк, устраивал дома представления и говорил, что зрители обязательно должны держаться за руки. Таня и Серёжа переглядывались и старались делать всё, о чём их просил сын, не понимая, какую боль от их внутренней тоски испытывает этот маленький мальчик, но хватало их ненадолго. На двенадцатую годовщину свадьбы Саша приготовил родителям ужин, но они оба то ли забыли о празднике и задержались на работе, то ли специально не хотели идти в этот день домой. Если бы он им сказал о своём плане, они бы, конечно, пришли вовремя, но ему было важно сделать всё неожиданно. После этого случая Саша бросил попытки оживить родителей. Он продолжал спрашивать их за завтраком, как они спали, и рассказывать за ужином, что он проходил сегодня в школе, просто чтобы заполнить тишину, которую не переносил. Но дальше ни маму, ни папу он не подпускал, как и они не подпускали его.

Сегодня Саша впервые ушёл к другу с ночёвкой. До этого он никогда не оставлял родителей по вечерам одних, потому что боялся, что, проведя столько времени наедине, они решат развестись. Этот страх появился у него давно и сидит в голове уже бессознательно, как что-то очевидное, но, на самом деле, он хорошо понимает, что лучше бы маме и папе наконец-то разойтись. Недавно Саша решил, что нельзя больше так много заботиться о взрослых людях, поэтому сегодня он взял рюкзак и уже в дверях, надевая кроссовки, сказал, что будет ночевать у одноклассника. По вечерам после ужина каждый из них закрывается в своей комнате — они их давно поделили: Татьяна — на кухне, Сергей — в большой комнате, а Саша — у себя. Отсутствие Саши почти ничего не поменяло в этом сценарии, но стоило ему уйти, как в квартире вдруг стало нестерпимо пусто, как будто из неё вынесли всю мебель и сидеть теперь можно только на полу. 

«Ты это слышал?» — спросила Татьяна, войдя в большую комнату, где перед телевизором развалился муж. За спиной она перебирала край от футболки уже успевшими вспотеть руками, стараясь не показывать при этом, что внутри её охватил страх. Она испугалась, что придётся остаться вдвоём с человеком, о котором, как ей казалось, она уже ничего не знает.

«Ну ушёл и ушёл» — нехотя пробурчал Сергей и прибавил пультом громкость. 

Татьяне нужно было срочно себя чем-то занять, поэтому она пошла на кухню, включила «Россию 1» и начала готовить ужин. 

Эта квартира досталась им слишком легко, они просто заехали в неё и начали жить. Купили только несколько комплектов постельного белья и тарелки, а всё остальное тут уже было — даже мыльница в виде рыбки и кипятильник для лета на время, когда отключают горячую воду. В квартире ужасно душно, хоть и раскрыты окна. В спальне по полу разбросаны вещи. Серёжа с детства не умеет класть их сразу на место. Таня сначала ходила и убирала за ним, складывала джинсы, вешала рубашки, а потом сдалась и стала сама делать так же. В ванной тоже накидана грязная одежда — она уже не помещается в корзину для белья и лежит горой поверх неё. Саша не выносит этого беспорядка — он складывает свои вещи у себя в комнате в уголке за дверью и стирает их отдельно. На раковине всё та же мыльница в виде рыбки. От скопившейся воды мыло в ней превратилось в жидкую кашу.

Сергей сидит в темноте, и на его лице мелькают картинки из экрана. Татьяна зовёт его ужинать. Он медленно встаёт и ищет ногой тапки, оказавшиеся, как всегда, глубоко под диваном. Приходится наклоняться и лезть за ними рукой. Тапки все в пыли. Он одёргивает клубки, и они падают на пол. Сергей идёт по коридору, шаркая ногами, и заходит на кухню. Садится на табурет и берёт в руки кусок помидора. Откусывает, но как-то неудачно, и сок льётся у него по руке. Подходит к раковине, чтобы вымыть руку, а заодно и рот. Садится обратно, и Татьяна подносит ему тарелку с пюре и тремя котлетами. Себе она кладёт одну котлету и две ложки пюре, садится напротив мужа и желает ему приятного аппетита. Обычно она этого не говорит, но даже при работающем телевизоре ей вдруг хочется заполнить пустоту между ними, хотя бы на время этого ужина. 

Сергей громко жуёт. В первое время она этого не замечала, потом ужасно раздражалась внутри, а ещё позднее стала прибавлять громкость у телевизора, чтобы заглушать звук. Это действие стало настолько автоматическим, что в какой-то момент она забыла, зачем оно нужно. Сегодня телевизор работает тихо. Она слышит, как муж стучит зубами, но не раздражается, а только смотрит на него, пытаясь понять, есть ли между ними какая-то разница. Ей кажется, что, нет ничего, что бы её в нём не бесило. А есть ли что-то, что не бесит её в самой себе?

Он встаёт с табуретки, идёт к холодильнику и достаёт из него бутылку водки. «Будешь?». Татьяна сначала не решается, но потом быстро кивает головой. Сергей берёт две стопки и садится обратно. Наливает, поднимает свою, а вторую даёт жене. Они почти беззвучно чокаются и выпивают. Он закусывает огурцом, съедает одним укусом половину котлеты и наливает по второй. Вторую они выпивают уже не чокаясь.

Слегка прищурившись, он вглядывается в глаза Татьяны, и она чувствует, что он хочет ей что-то сказать. Он несколько минут собирается с духом, хотя обычно говорит, не думая. 

«Я по одной твоей губе вижу, как сильно я тебя бешу». Она, действительно, сама того не заметив, стиснула нижнюю губу — она всегда так делает, когда раздражена. Но сейчас дело не только в Сергее, а в них обоих и в том, что они ничего не сделали, чтобы перестать молчать. Она почти никогда об этом не думает. Раньше она иногда ложилась на кровать, утыкалась взглядом в одну точку и перебирала в голове воспоминания, пытаясь понять, в какой момент всё стало так плохо. Но это длилось недолго — потом она просто отпустила эти мысли. Ей казалось, что все вокруг живут так же, и с этой уверенностью получалось себя оправдывать.

— А я тебя не бешу? — спрашивает она.

— Ну конечно, бесишь. А ты как думала? — Он наливает по третьей, но Татьяна уже не пьёт вместе с ним. 

Ей страшно спрашивать, но она всё-таки решается.

— Ты можешь сказать, чем именно?

Он ухмыляется.

— Ты мне что тут, предлагаешь всё перечислить?

— Давай оба перечислим.

— Интересный у нас с тобой вечер намечается. Ну, давай перечислим, раз ты так хочешь, — он упирается подбородком в руку и пытается сформулировать хоть что-нибудь. Ему всегда казалось, что его бесят очень конкретные вещи, но обличить их в слова вдруг почему-то оказывается слишком сложно.

— Меня бесит, что ты меня всегда за что-то осуждаешь. Вообще за всё. Даже если я нечаянно разолью ложку супа над своими штанами, ты сразу сжимаешь зубы. Мне с тобой в этот момент страшно рядом находиться. Ну я же не на тебя её пролил, правда?

Татьяна теряется. Она и сама это знает, но чувствует себя беспомощно и хочет защититься. Вместо того, чтобы признать, что Сергей прав, она начинает быстрее думать и вспоминать что-нибудь, что сможет его уколоть.

— Слушай, ну если бы ты ел по-человечески, я бы, наверное, так не делала. Но тебе вечно нужно мне насолить. Я тебе говорю: Серёжа, я только что помыла стол, ешь, пожалуйста, аккуратно. И у тебя как будто лампочка загорается — всё, сейчас я что-нибудь сделаю ей на зло.

— Да ну Господи, Таня. Сколько раз мне тебе объяснять, что это не специально. Ну неуклюжий я, да, но из-за этого злиться что ли? Ты сейчас уронишь тарелку на пол — я тебе что-нибудь скажу?

Она не знает, что сказать, и поэтому говорит ужасно банальную вещь вместо того, чтобы ответить честно. Так обычно разговаривают люди в сериалах, которые она смотрит.

— Как я её, по-твоему, уроню, если я сама это всё приготовила? Ты дрыхнешь там перед своим теликом, пока я тут корячусь у плиты, ешь и опять к нему уходишь, а мне за тобой ещё мыть.

— И что с того? Ты из-за этого не можешь случайно тарелку уронить что ли? Это правило у тебя какое-то?

— Какое правило? Я её не уроню, потому что я это всё приготовила!

От этой глупости он начинает закипать.

— Да ты, блять, будешь теперь до конца жизни сидеть со своей тарелкой, как на иголках, и трястись, как бы лишнего движения не сделать. Не дай Бог окажется, что я прав. 

Он прав, и она снова это понимает. Они так мало сказали друг другу из того, что накопилось, а она уже чувствует, что у неё почти не осталось сил. Совершенно беспомощная, Татьяна опирается головой о стену. Она начинает думать о том, что во всех их проблемах в первую очередь виновата именно она. Ещё в начале их брака она поняла, что у них абсолютно разные ожидания от жизни, но каждый раз, когда появлялись эти мысли, боялась себе в этом признаться. Ей казалось, что Серёжа не оправдал её юношеских надежд, хотя на самом деле, она и сама их не оправдала, а винить его было проще, чем себя. Она вдруг вспоминает, как давно, когда она ещё была Таней, они в первый раз поссорились из-за какой-то ерунды. Они тогда были у Серёжи дома, и она убежала от него в комнату его родителей. Таня лежала на кровати, подогнув колени под живот, и так долго плакала, что совсем ослабла и уснула. А когда проснулась, Серёжа обнимал её со спины, прижавшись губами к шее. Они пролежали так несколько часов, и им обоим тогда казалось, что с любой проблемой можно будет справиться, просто обнявшись.

Татьяна закрывает глаза, и по её щекам стекают слёзы. Они падают в тарелку с остывшей едой, которую сегодня уже никто не будет есть. Она зажмуривается, будто так он ничего не увидит, и понимает, что уже очень давно не плакала при муже. «Я ничего этого не хотела, понимаешь?» — шепчет она. Сергей подходит к жене и садится на колени, обхватив её за ноги. У него трясутся зубы, и от этого он ещё сильнее прижимается к ней. Он тоже ничего этого не хотел. Они сидят так, не в силах заговорить, чувствуя, что скоро всё прорвётся наружу. Татьяна вглядывается в лицо мужа. Она хочет погладить его волосы и тянется рукой, но задевает вилку, лежащую на краю стола. Вилка падает и со звенящим звуком ударяется об пол. Таня испуганно смотрит на Серёжу, но он начинает смеяться. Они наконец-то смеются вместе.