Утро

Каждое утро, открывая глаза, я начинаю бояться, что мы бесследно исчезнем. Что нас все забудут, его все забудут, а точнее — никто так и не узнает.

Мы умрем, и нас не будет. 

Или кто-то один умрет. 

Или мы расстанемся. 

Или одного заморозят в жидком азоте, а второй развалится и умрет.

Каждое утро я облегченно вздыхаю — пока не исчезли. Впереди день — надо успеть разнести, донести, раздать, продвинуть. Запечатлеть в тысяче снимков, дописать еще сто портретов, всем нарисовать его голову, руки и ноги. Прокричать, что тут найдена красота, посмотрите. Ну почему же вы не смотрите? И я превращаюсь в старую маразматичную бабку, которая в тысячный раз заводит одну и ту же повесть о своей молодости. О том, что вот был такой парень, и был он невероятно красив. Извожу близких и далеких бормотанием. Акцентирую внимание. Смотрите, он — красивый, а я — художник, а это — счастье. Это все мое, смотрите, не забудьте, запомните его лицо. На лицо посмотрите. У него глаза прозрачные, с каемочкой, припудренные диагнозом шизофрения. У него сросшиеся пальцы на ноге. 

Каждое утро мне начинает казаться, что я сволочь и не права, и вся его красота — в неизбежной смерти. На фоне смерти все становится пронзительно прекрасным, до слез, до истерики. Разве кто-нибудь любил бы цветы, будь их жизнь бесконечной? Сорванный цветок — яркий заведомо обреченный миг перед угасанием и небытием. Сморит на тебя, ты — на него, и вы оба осознаете неизбежность смерти. Он — через сутки. Ты — кто знает. И ты такой потрясенный этой своей мыслью. А цветок: «Кто вы? Вы Глаша? Вы в кал? Уйдите, это все ваши проекции. Красив и умираю тут только я.»

А вдруг тот его портрет, где он в три четверти на лимонно-желтом, смотрит вдаль и внутрь себя — это как застывшие глаза мягких игрушек? Мне хочется кричать от боли и отчаяния, глядя им в глаза. Бессмертный символ cutest smile, вечное awwwww, одна и та же мелодия. Как-будто плюшевый мишка кричит долгим криком: «Нет, ты понял, я милый, смотри на меня, я никогда не изменюсь. Даже на помойке под дождем, разбухший, грязный и с вывалившимся из швов поролоном я буду оставаться милым, на моем милой мордочке будет улыбка.»

Поролон — упоролон. Я сволочь. Зачем я каждое утро рисую его глаза с каемочкой?