Untitled

В этом длиннющем воскресном спешл для моих самых-самых друзей, я расскажу почему я тогда больше чем на год выпал из этого нашего прекрасного болотца, и как оно вообще ощущалось – фигачить PhD.

Первый год был сказочным. Я сделал столько, сколько не успел бы и за пару лет в Питере. Я закончил роман, над которым работал почти шесть лет, написав недостающие две трети рукописи; овладел всякими молекулярно биологическими скилами, вроде колоночной хромотографии и масс-спектроскопии; получил солидную горку данных и мощно переосознал и пересобрал себя. К концу 2014 года (уехал я в апреле 2013) я наконец-то победил страх живописи и создал первую не-цифровую картину, которой мог любоваться без тени стыда. В моём сознании не было тёмных углов, не было слабостей, я чувствовал себя Буддой и полубогом.

В этот самый момент я познакомился с девушкой из Питера. Как водится, через этот самый сайт. Совершенно случайно, без каких-либо намерений кого-то найти. Поскольку я не люблю всякие N. мы назовём девушку Никой. На момент нашей встречи Ника с огромными усилиями пыталась выйти из со-зависимых отношений, и я – умеренно бескорыстно (во всяком случае, поначалу) – бросил свою новообретённую полубожественность ей на помощь. Постепенно мы вплелись в жизни друг друга, тратили какие-то несусветные часы на видеозвонки и всячески проникались взаимной симпатией. В Мае Ника совершила прыжок веры и приехала на пару недель ко мне в Австралию.

Всё время наших отношений я мало концентрировался на своей научной деятельности, и это стало давать о себе знать. Накопившиеся дела висели Дамокловым мечом, а отчёт о проделанной работе разнесли в пух и прах – отчасти, правда, за фразы, которые мой босс вставил в него, не потрудившись связать грамматику или даже изменить шрифт. Три недели умеренного отпуска, которые я провёл с Никой, не улучшили ситуацию. Моя полубожественность уже порядком истрепалась, производя силы на нас двоих (вытягивать кого-то из со-зависимого ужаса не так-то просто), и к моменту Никиного отъезда во мне едва ли оставалась восьмушка бога.

И я совершил свою любимую ошибку. Я решил разбираться со своими проблемами в одиночку, никого в них не посвящая. Я считал, и продолжаю считать, что любые жалобы на жизнь только усугубляют проблему – усиливая ощущение несчастья, укрепляя и цементируя истории о проблемах, которые мозг начинает без конца рассказывать самому себе. Но одно дело жаловаться, и совсем другое дело – держать в курсе происходящего людей за 20-000 км от тебя, которые совершенно не могут понять, какого чёрта вдруг твоё поведение сменилось с “вот вам ведёрко силы” на “добро пожаловать в мой ледяной дворец, дальше дворика вам ходить воспрещается”.

Ну и дальше начинается каскад потерь, как это происходит всегда в таких случаях: стоит только зазеваться, как жизнь растаскивает тебя на части. Мой босс пропадал то в одной поездке, то в другой, все в лаборатории находились на грани депрессии, все новички ложились на мои плечи, мои и чужие эксперименты сыпались всё возрастающей горой, а с другой стороны планеты меня спрашивали, как у меня дела, и нормального ответа у меня вообще не было. Наши отношения с Никой стали сдавать, общение упало до самого минимума. Одно-единственное, что не требовало от меня ничего, что хоть как-то давало силы, или иллюзию оных была конопля. И мне понадобилось очень много времени, чтобы понять – на самом деле, и она ничем не отличается от всего остального. Когда ты слаб, всё на свете стремится похитить у тебя остатки силы. Люди, мысли, наркотики. Так уж устроен мир. В этом даже есть какая-то высшая справедливость.

Короче говоря, Ника нашла себе другого человека – без странностей-проблем и в Питере. И в целом, я безусловно могу это понять. Отношения на расстоянии требуют огромного commitment и веры в партнёра. И несокрушимой веры в себя. Это далеко не всякому по плечу, а уж когда вместо бойфренда у тебя ледяной болванчик, и подавно. Единственное, что мне несколько обидно до сих пор, так это что о смене её чувств и привязанностей я узнал только через пару месяцев – когда приехал с визитом в РФ в Ноябре.

Поэтому начало 2016 года застало меня в довольно нерабочем состоянии. Тогда у меня ещё оставались силы злиться на себя за свою слабость, и это, естественно, запустило превосходную петлю саморазрушения. Моя любовь к Нике горела ядовитым пламенем, я никак не мог от неё избавиться, и долгими психологическими операциями добился только того, что зарыл объект любви глубоко-глубоко в бессознательное. Но пылающие чувства остались, они требовали выхода, и я попытался устроить отношения с одной, другой, третьей девушкой, проваливая их все и падая всё ниже и ниже. Оно и ясно – люди достаточно хорошо видят, когда человек слаб и когда он отчаянно ищет любви, чтобы излечиться от прошлых ран. И в такой ситуации они делают единственное, что имеет смысл – забирают твою силу и уходят. И в этом тоже есть своеобразная высшая справедливость.

Потом босс свалил на два месяца сниматься в реалити шоу. Тим, мой друг и коллега, решил, что с него хватит, и перестал приходить в лабораторию. Каждый раз, как я наведывался к нему на гору, он жаловался на жизнь, на свои болезни и на то, что у него не хватает материала, чтобы сделать великолепную диссертацию. Я предложил доделать эксперименты за него, просто потому, что даже если у тебя нет сил справляться с собственной жизнью, ты должен помогать другим – ведь это единственное, что делает нас людьми. Одновременно с этим в лаборатории появились четыре новых аспиранта, и – естественно – обучать их легло на мои плечи.

В итоге, с Апреля по Июнь моя жизнь выглядела следующим образом. Я приходил с утра в лабораторию, делал эксперименты для Тима и параллельно обучал новичков. В тот момент у нас перестали работать белковые гели (что равносильно тому, что перестал работать молоток), и мы проводили дни, пытаясь выявить проблему. Я читал какие-то десятки статей о методах и сходил с ума. В восемь вечера я приходил домой, курил своего единственного друга и помощника, и шёл обратно в лабораторию – делать свои собственные эксперименты.

Я забывал есть целыми днями, приходил домой часов в пять утра и глядя, как за окном ездят автобусы, предавался унынию и жаловался самому себе на жизнь. А потом шёл обратно в лабораторию. Понимать где реальность, где вымысел, я окончательно перестал и жил в каком-то фантастическом мире-аде. Однажды ко мне приехал Тим и стал безумолку вещать что-то. Он любит так делать, от меня требовалось только кивать. Но на большее я и не был способен, потому что вокруг Тима, по всей моей гостиной мелькали гипногогические демонята. И я нашёл единственное спасение в том, что стал их рисовать. В итоге получилась вот эта картина, которую я потом подарил боссу.

Мои самоистязания вылились в красочный катарсис в конце июня, аккурат в мой день рождения. Я вписался в художественную выставку и пообещал представить пять новых работ. За два дня до выставки у меня было готово три. Я попытался начать рисовать четвёртую, и у меня не вышло. Я просто испоганил холст. Это вогнало меня в такую ярость на самого себя, что я употребил всю оставшуюся волю и сделал-таки картинку. Едва я её закончил, как во мне что-то лопнуло и я отчётливо посмотрел в Бездну. Бездна посмотрела на меня, и нам обоим не понравилось то, что мы увидели.

Оставшееся время в Австралии я провёл, живя одним и тем же днём. Я запрещал себе смотреть в будущее и вспоминать прошлое. Я ставил перед собой только четыре задачи: что-нибудь съесть, хоть чуть-чуть поспать, помедитировать, поработать над диссертацией. Четыре ступеньки, четыре маленьких усилия, не больше. Если я выполнял их все, то считал день невероятно успешным. Если же я делал что-то ещё кроме этого, то день был просто фантастически удачным. Тим ныл, что его жизнь не сахар, я шёл по четырём ступенькам. Босс без какого-либо понимания накупил оборудования для работы с кровью и повелел мне разобраться, я шёл по четырём ступенькам. Никто, кроме меня не мог проверить магистерские диссертации наших студентов, я шёл по четырём ступенькам.

Потом диссертация была закончена и я в отупении наблюдал, как разбираюсь с накопившимися делами, закрываю счета, одну за другой решаю все проблемы с выездом из квартиры (которые мой бестолковый сосед-австралиец решить не мог), в замедленной съёмке смотрю как разламывают и увозят на свалку всю мою мебель, и лечу в Россию, в которую я так-то и не думал, что вернусь. Лечу почти тридцать часов из 30ти градусной декабрьской Брисбенской жары в промозглый декабрьский Питер. К Зиме, которую не видел три года. В аэропорту меня встретил друг и повёз прикручивать наружные украшения. У него была работа, которую надо было доделать и мы стали её доделывать. Я надел грязную но тёплую рабочую одежду и едва гнущимися пальцами крепил гирлянды к стене дома.

Мораль в этом одна-единственная: если начать жалеть себя, если злишься на себя, если тиранишь себя, то остановиться невозможно. С одной стороны, это тратит силы, которые в такой момент на вес золота. А с другой стороны это делает тебя слабым перед миром и людьми. И они не замедлят воспользоваться этим, и начнётся непрекращающийся поток причин жалеть себя и злиться на себя и дальше. И выход только один – шаг за шагом выбираться, не думая ни о чём другом. Не жалея себя, не заботясь о будущем и не погрязая в прошлом. Шаг за шагом мягко толкая себя вперёд. Потому что в этом мире нет ни одного оправдания для слабости, он так устроен. И в этом безусловно есть божественная справедливость.

‏Source m.vk.com