Untitled

ПСИХИКА И ПРЕДМЕТ ПСИХОЛОГИИ В СВЕТЕ ДОСТИЖЕНИЙ СОВРЕМЕННОЙ НЕЙРОНАУКИ

Н.И.ЧУПРИКОВА

Работа выполнена при поддержке РФФИ, проект № 02-06-80525а.

Проводится теоретическое разделение объекта и предмета психологии. На основе анализа и обобщения результатов исследований, полученных в современной нейронауке, делается заключение, что психика — это не что иное, как отражательная (познаватель­ная) и регулирующая поведение деятельность мозга. Этот сложный объект изучается с разных сторон и в разных аспектах многими науками, в том числе психологией, кото­рая имеет свой собственный предмет, собственные методы и методологию исследования.

Предлагается для обсуждения следующее определение предмета, задач и методов психологии: психология занимается воссозданием (воспроизведением, реконструкцией, построением моделей) содержания, структуры, динамики и закономерностей отражательной и регулирующей поведение деятельности мозга на основе детального изучения ее внешних поведенческих проявлений в известных и контролируемых обстоятельствах. Методология психологических исследований предполагает переход от внешне наблюдаемой картины поведения (в том числе вербального у человека) в известных и контролируемых условиях к построению внутренней, ненаблюдаемой картины мира в психике субъекта.

Ключевые слова: психика, деятельность мозга, психологическая картина мира.

Никто не будет в состоянии адекватно и отчетливо понять единство души и тела, если наперед не приобретает адекватного познания о нашем теле.

Б. Спиноза

Сущности не следует умножать без необходимости.

Оккам

Психология всегда испытывала немалые трудности в определении своего предмета, они существуют и по сей день.

Представленные в современных учебниках, словарях и учебных пособиях по психологии определения ее предмета чаще всего сводятся к двум: психология — это либо наука о психике, или психической жизни человека (в более развернутых формулировках — о закономерностях развития и функционирования психики), либо наука о психике (психических процессах, явлениях) и поведении. Однако все трудности начинаются тогда, когда поднимается вопрос о том, что же такое психика. Если не ограничиваться житейско-интуитивным, неопределенным и расплывчатым пониманием этого понятия и не обходить вопрос простым умолчанием, то мы неминуемо оказываемся в дебрях таких понятий, как «субъективность» и «идеальность» (которые не имеют четкого общепринятого значения), «качественное отличие психики от процессов деятельности мозга» (в чем оно состоит?), функцией которых психика, как сегодня ясно для всех, несомненно является, «активность», «творческое начало» и т.п. Из этих дебрей, кажется, еще никому не удавалось выбраться. И здесь, на мой взгляд, главный камень преткновения — это теоретическая нерешенность вопроса о соотношении понятий психики и деятельности мозга.

В настоящее время вряд ли кто-нибудь сомневается в том, что психика животных и человека является функцией их мозга. Вопрос, однако, состоит в том, какова природа этой функции, выраженная на языке работающего мозга, и как непротиворечиво соотнести эту функцию с тем, что на языке психологии описывается как ощущение, восприятие, память, чувство, мышление и т.д.

Исторически развитие представлений о соотношении психики (души, духа, сознания) и деятельности мозга в теоретической мысли Нового времени начиналось с их резкого дуалистического противопоставления, с признания психики (сознания) и материи, включая деятельность мозга, двумя разными мирами, абсолютно отличными друг от друга. Главное отличие мыслилось в том, что психические процессы и явления хотя и протекают во времени, лишены пространственной протяженности и не доступны объективному наблюдению, так как даны только в самонаблюдении субъекта. Такое положение вещей сохранялось очень долго, и именно в этом онтологическом дуализме Л.С. Выготский [8] и П.Я. Гальперин [9] видели источник кризиса психологии. Но постепенно в связи с ростом психологических знаний и знаний о работе мозга острота такого дуалистического противопоставления стала уменьшаться. В середине 60-х гг. прошлого века один из основоположников современной нейрофизиологии Е. Эдриан, выступая на симпозиуме «Мозг и сознательный опыт» [31], отмечал, что вплоть до начала XX в. мало было вещей более незыблемых в популярной философии и сознании огромного большинства образованных людей, чем принципиальное различие, пропасть между духом и телом. Но с тех пор физиология и экспериментальная психология настолько продвинулись каждая в своей сфере, что они сблизили дух и материю. Если пропасть между ними в сознании многих еще и существует, то все же с безусловностью можно утверждать, говорил Е. Эдриан, что она значительно сузилась.

Теперь, когда прошло еще несколько десятилетий, можно сказать, что в сознании теоретиков, обсуждающих данный вопрос, между духом и материей уже практически не осталось никакой пропасти, даже самой узкой. Например, И.П. Меркулов, анализируя данные современной нейрофизиологии, когнитивной психологии, эволюционной эпистемологии, прямо пишет, что в результате этих исследований «дуализм по сути дела превратился в мировоззренческий стереотип, опирающийся исключительно на традиционную оппозицию души и тела» [15; 42].

Но все же многие трудности на пути содержательного обоснования монистической позиции в отношении между душой и телом, психикой и деятельностью мозга все еще остаются. С этими трудностями сталкивались теоретики и далекого, и совсем недавнего прошлого. Они возникают на пути логического «сопряжения» языков физиологии мозга и психологии, на пути необходимости выразить в четкой логике понятий место психического в системе материальных процессов мозга.

Рассмотрим этот вопрос более подробно.

Вероятно, впервые мысль о логической невозможности сопряжения психологической и физиологической реальностей, языка психологии и языка, описывающего мир физических явлений, была четко высказана Г. Лейбницем. Он предлагал представить себе машину, устройство которой осуществляет восприятие, мышление, чувство, и вообразить ее пропорционально увеличенной, чтобы можно было войти в нее, как в мельницу. Допустив это, писал Г. Лейбниц, мы нашли бы внутри нее только сталкивающиеся между собой части и ровно ничего, что объясняло бы восприятие, мышление и чувства.

Позднее, в начале XIX в. абсолютная чуждость психики (сознания) деятельности мозга была провозглашена Э. Дюбуа-Реймоном в его знаменитом тезисе о принципиальной невозможности перекинуть какой-либо логический мост из области расположения и движения материальных частиц мозга в область сознания. Э. Дюбуа-Реймон был последовательным материалистом. Он не сомневался в том, что психические процессы целиком и полностью являются продуктом материальных условий, но он не видел решительно никакой логической возможности понять, как именно они возникают из материальной деятельности мозга. Этот пункт, по его мнению, навсегда останется для человечества одной из неразрешимых мировых загадок («Не знаем и никогда не узнаем»).

По мере развития естествознания и физиологии центральной нервной системы становилось все более теоретически ясно, что все акты поведения животных и человека в принципе могут быть объяснены на основе знаний о материальных процессах деятельности мозга. Но если это так, то зачем тогда вообще нужна какая-то психика, непространственная и нематериальная? Вытекающий отсюда логический вывод о психике как некоем эпифеномене, неизвестно для чего существующем, тревожил многих.

Начнем с примечательной дискуссии между И. Мюллером и М. Холлом по вопросу о том, участвует ли ощущение как психический феномен в таких рефлекторных актах, как чихание, кашель, мигание и т.п. Согласно М. Холлу, ощущение здесь не нужно, так как соответствующие акты вызываются исключительно закономерным и строго детерминированным течением нервных процессов по предсуществующим в нервной системе анатомическим путям и могут быть целиком и полностью описаны и объяснены на этой основе. И. Мюллер, не соглашаясь с данным утверждением, отмечал, что думать так — значило бы прийти в явное противоречие с фактами, поскольку все знают, что таким рефлекторным актам, как мигание, кашель, чихание и т.п., всегда сопутствуют ощущения. Отвечая И. Мюллеру, М. Холл писал, что он вполне согласен, что данные рефлексы сопровождаются ощущениями, но продолжает настаивать на том, что ощущения ни в какой мере не являются их причиной. Причина здесь — это всегда материальные нервные импульсы, которые возникают в сенсорных путях и вызывают мышечные сокращения, а отнюдь не ощущения как некий субъективно переживаемый феномен. Но если это так, то этот феномен неизбежно оказывается лишь сопутствующим явлением, эпифеноменом, неизвестно почему и зачем существующим.

Эта логическая цепочка рассуждений вновь и вновь повторялась в истории психологической и физиологической мысли.

Хорошо известная и выразительная иллюстрация этой логики была дана В. Джемсом. Если бы, писал он, мы в совершенстве знали нервную систему В. Шекспира и все падавшие на него воздействия, мы могли бы с исчерпывающей полнотой понять, как и почему его рука начертала неразборчивыми мелкими знаками то, что называется рукописью «Гамлета», не предлагая при этом в голове В. Шекспира решительно никакого сознания.

Уже относительно недавно, в 1966 г., ту же логику полностью воспроизвел такой крупный нейрофизиолог, как Дж. Экклз. Если мы можем, говорил он, объяснить все поведение в терминах деятельности нервных сетей, что не вызывает сомнений, то сознание является абсолютно ненужным. И хотя, продолжал он, я не могу с этим согласиться, я не вижу никакого логического выхода из данного положения [31]. На том же симпозиуме другой крупный ученый Г. Тойбер, выступая в дискуссии, признал, что он также не может ответить на вопрос, поставленный Дж. Экклзом.

Итак, логико-теоретическая коллизия, ясно и бескомпромиссно эксплицированная цитированными авторами, — это невозможность найти место психики в системе материальных процессов деятельности мозга, детерминирующих поведение, начиная с простых рефлексов и кончая высшими проявлениями творчества человека. Если сегодня вдуматься в основания данной коллизии, то нетрудно прийти к выводу, что она является естественным следствием субъективно-интроспекционистского понимания психики как непространственных явлений сознания, с одной стороны, и машинно-механистического понимания работы мозга — с другой. При таком понимании психики и работы мозга это, действительно, совершенно разные миры, никак не сопрягающиеся друг с другом. Но сегодня положение дел кардинально изменилось. И психология и нейронауки настолько продвинулись в своем развитии, что и субъективно-инспекционистский подход к психике, и механистические представления о работе мозга можно считать по большому счету уже преодоленными. А это дает возможность содержательно наметить путь решения психофизиологической проблемы, снимающий неразрешимую ранее логическую коллизию и вместе с тем (как это ни парадоксально на первый взгляд) открывающий возможность рационального определения предмета психологической науки.

Психология проделала большой путь от субъективно-интроспекционистского понимания психики как замкнутых в самих себе непространственных состояниях сознания с неясными функциями и неясным происхождением, обособленных от всего остального мира и доступных только самонаблюдению того единственного субъекта, которому они принадлежат, до понимания их неразрывной онтологической связи с миром, поведением и работой мозга. Эта магистральная линия драматического развития теоретической психологической мысли еще ждет своего исторического освещения и анализа. Мы же кратко остановимся на ее сегодняшнем заключительном этапе, на том понимании психики, которое достигнуто в отечественной психологии благодаря трудам К.Н. Корнилова, Л.С. Выготского, С.Л. Рубинштейна, Б.Г. Ананьева, А.А. Смирнова, Б.М. Теплова, А.Н. Леонтьева, Я.А. Пономарева, П.Я. Гальперина, Б.Ф. Ломова, Л.М. Веккера, К.К. Платонова, Е.И. Бойко и целого ряда других авторов и которое можно считать ее несомненным теоретическим достижением.

С.Л. Рубинштейн [19] выделил три вектора онтологических связей психики, три вектора ее вписанности в онтологию мира:

1) по отношению к внешнему миру психика выступает как его отражение;

2) по отношению к мозгу — как его функция;

3) по отношению к поведению — как его регулятор на основе отражения мира и внутренних состояний самого живого существа.

Отсюда — определение психики, практически общепринятое в отечественной психологии: психика — это свойство высокоорганизованной материи (мозга у высших животных и человека), заключающееся в отражении внешнего мира и собственных внутренних состояний организма и обеспечивающее адаптивное взаимодействие живого существа с миром благодаря регуляции поведения на основе результатов отражательной психической деятельности.

Это определение психики основывается на трех аксиомах: 1) объективное существование мира, в котором живет живое существо, и столь же объективное существование его собственного тела; 2) необходимость познания этой объективной реальности для адаптивного поведения в ней; 3) познаваемость мира. При каких-либо других исходных аксиомах определение понятия психики, естественно, будет иным.

Чтобы избежать недоразумений с понятием отражения, которое в последнее время часто вольно или невольно трактуется как вульгарное и примитивное, заметим, что это понятие, подчеркивая онтологическую и гносеологическую первичность объективного мира по отношению к психике, ни в какой мере не подразумевает ни зеркальности и пассивности процессов отражения, ни отсутствия их собственных внутренних законов. Основные положения теории отражения, сложившиеся в отечественной психологии, состоят в следующем.

1. Мир, в котором живет и который отражает живое существо, представляет собой не конгломерат разных отдельных объектов, но сложную закономерно развивающуюся систему. В конечном счете этот мир — не только наша Земля, но вся Вселенная, а по отношению к человеку — также мир сотворенной предыдущими поколениями материальной и духовной культуры. В этом мире имеется не только настоящее, но прошлое и будущее, закономерно связанное с прошлым и настоящим.

2. В мире имеются свойства и отношения, доступные чувственному познанию животных и человека, а также свойства и отношения, чувственному познанию недоступные. Последние отражаются в мышлении. Благодаря мышлению поведение человека может быть в определенной мере независимым от конкретных и чувственно воспринимаемых свойств действительности, так как может определяться ее чувственно невоспринимаемыми свойствами.

3. Для организации адаптивного приспособительного поведения требуется постоянная интеграция результатов отражения внешней среды и внутренних состояний организма.

4. Отражение активно. На уровне ощущений и восприятия оно осуществляется посредством множества внешних действий (ощупывание, оглядывание, обнюхивание и т.д.) и внутренних психологических регуляционных процессов, ведущих к наиболее адекватному отражению объектов. Что касается мышления, то здесь активность субъекта очевидна.

5. Отражение избирательно и оперативно, его результаты зависят от множества внешних и внутренних условий. Поэтому отражение одного и того же объекта или ситуации в разных условиях может быть существенно различным, но именно это обеспечивает наиболее адекватное для каждых данных условий и отражение действительности, и поведение.

Возможности избирательности и оперативности отражения тем выше, чем более дифференцированы и иерархически упорядочены внутренние психологические структуры человека как субъекта познания и деятельности [27].

6. Психическое отражение имеет свои собственные законы. Таков, например, основной психофизический закон, говорящий о закономерной, но не прямой, не линейной и не зеркальной связи континуума силы ощущений с континуумом вызывающих их воздействий возрастающей интенсивности. Процессы построения образов отражения — и понятийных, и чувственных — развертываются во времени и имеют закономерную внутреннюю динамику. В этом смысле они не имеют ничего общего с процессом отражения объектов в зеркале. По собственным внутренним законам формируются и развиваются сложнейшие многоуровневые психологические структуры (ментальные пространства), в которых представлен (отражен) внешний и внутренний мир субъекта [26], [28].

7. Мир, в котором возникли и развивались жизнь и психика, представляет собой развивающуюся систему, порождающую на нашей Земле био- и ноосферу. На этапе ноосферы, на этапе развитого сознания человека мир (Вселенная) в определенной мере передает сознанию эстафету своего дальнейшего поступательного развития [18]. Это обусловлено тем, что высокоразвитые когнитивные отражательные структуры человека (ментальные пространства) допускают не только разнообразные перекомбинирования своих элементов и связей между ними, но и способны к порождению новых элементов и новых связей. Экстериоризируясь, эти новые элементы и связи ведут к формированию и развитию мира материальной и духовной культуры. Поэтому понятие творчества ни в какой мере не может быть противопоставлено понятию отражения.

В связи со всем сказанным могут возникнуть сомнения в применимости самого понятия отражения к психике человека и высших животных. Однако этому понятию нелегко найти равноценную замену. В отечественной философии, развивающей основополагающие идеи В.И. Ленина, сложилось определение понятия отражения как всеобщего свойства материи, заключающегося в воспроизведении признаков, свойств и отношений одних объектов (отражаемых) в других (отражающих) в результате их взаимодействия.

Принимается, что способность к отражению и характер ее проявления зависят от уровня организации материи. Понятие психического отражения вполне подпадает под это широкое философское определение и хорошо вписывается в представление об эволюционном развитии форм и механизмов отражения. На уровне человека и высших животных понятие отражения можно было бы заменить понятием познания, но тогда познание оказалось бы оторванным от его фундаментальных базовых предпосылок, коренящихся в некоторых всеобщих свойствах материи.

Надо ли отказываться от многолетней традиции отечественной философии и психологии только потому, что теория отражения была названа «ленинской»? В дореволюционных истоках этой традиции — не только известные статьи И.М. Сеченова («Впечатления и действительность», «Предметная мысль и действительность»), но и совершенно не известный у нас до последнего времени и лишь недавно переизданный обширный труд Н.О. Лосского «Обоснование интуитивизма», опубликованный в 1904–1905 гг. [14], [26]. Термин Н.О. Лосского «интуитивизм» подчеркивает, что внешний мир существует объективно, он дан субъекту столь же прямо и непосредственно, как и его собственные состояния, что в ощущениях и восприятиях представлен сам внешний мир «в оригинале», а не его «субъективные образы». Н.О. Лосский посвящает много страниц скрупулезному критическому анализу воззрений Дж. Беркли, Д. Юма и их последователей и делает вывод об их полной теоретической и фактической несостоятельности. Отдавая должное И. Канту, он отвергает и его теорию познания. Все это по смыслу удивительно близко к основному направлению критики субъективного идеализма, агностицизма и кантианства в труде В.И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм», написанном в 1908 г. и опубликованном в 1909 г.

Если в психологии произошло кардинальное изменение взглядов на природу психики, то не менее кардинально изменились и представления о природе механизмов работы мозга.

Успехи нейрофизиологии сделали несомненным, что с самой общей теоретико-методологической точки зрения деятельность мозга должна рассматриваться как отражательная, познавательная по своей сущности. Это значит, что основная функция мозга состоит не в генерации, проведении и интеграции нервных импульсов (что само по себе правильно, но не достаточно), но в построении картины мира и отображении внутренних состояний организма, в построении моделей (подобий, эквивалентов) того мира, который окружает живое существо, моделей (подобий, эквивалентов) его собственного тела и происходящих в нем процессов жизнедеятельности и организации на этой основе приспособительных действий, адекватных среде и состоянию организма.

Еще в конце 1960-х гг. Р. Грегори с полной определенностью писал: «Когда мы смотрим на что-нибудь, определенная структура нервной активности воспроизводит предмет...» [11; 11]. Это значит, что мозговое отображение объектов действительности (не только в зрительной, но и во всех других модальностях) должно представлять собой специфическую для каждого определенного объекта и для каждой определенной ситуации систему нервной активности, образующей неповторимый пространственно-временной ансамбль возбужденных и заторможенных нейронов, находящийся в отношении подобия с вызвавшим его воздействием. П.К. Анохин назвал мозговое описание внешнего объекта его информационным эквивалентом, который в норме сохраняется на всем пути передачи информации от сигнала по анализатору и далее к эффекторам, обеспечивая адекватную реакцию на стимул [3]. П.К. Анохин подчеркивал, что в процессе эволюции должны были сложиться такие принципы организации анализаторов, которые гарантируют точность передачи сведений о детальных параметрах объекта в высшие инстанции мозга. А данные сравнительной физиологии заставляют заключить, что в процессе эволюции информационные эквиваленты внешних объектов становятся все полноценнее, все больше приближаются к реальным объектам [6].

Принципиальное значение для понимания деятельности мозга как отражательной имело открытие нейронов-детекторов, избирательно реагирующих на определенные физические параметры стимулов, на объекты определенных классов, на определенное расположение живого существа в окружающем пространстве и т.д. Имеются нейроны, избирательно реагирующие на линии определенной длины и ориентации, на форму предметов, на звуки определенной высоты и длительности, на определенные цвета, на разные направления и скорости движения, на определенную локализацию объектов в зрительном поле. Описаны также нейроны, осуществляющие более сложные познавательные функции. Это гностические нейроны, возбуждающиеся при появлении в поле зрения объектов определенного класса, нейроны цели, избирательно реагирующие на появление целевого объекта, нейроны места, активирующиеся при определенном положении животного в пространстве. В гиппокампе найдены нейроны новизны, активирующиеся при действии новых стимулов и снижающие свою активность по мере привыкания к ним, и нейроны тождества, опознающие знакомые (многократно повторяющиеся) стимулы. Что касается внутренней среды организма, то имеются нейронные системы, репрезентирующие состояния голода и жажды, удовольствия и страдания, системы, связанные с осуществлением полового, материнского, территориального поведения.

Суммируя сказанное, можно заключить, что в мозге высших животных и человека складывается своего рода огромная карта, репрезентирующая их внешнюю и внутреннюю среду и разнообразные результаты их взаимодействий с миром. Сейчас о картине мира, складывающейся в мозге, говорят уже многие физиологи (Ф. Крик, Е.Н. Соколов), выдвигается голографическая гипотеза мозгового отображения объективного мира (К. Прибрам, К.В. Судаков).

Кардинальное изменение взглядов на природу процессов деятельности мозга произошло также в связи с открытием качественного многообразия внутренних нейрохимических процессов при восприятии сигналов разных модальностей (свет, звук, боль, прикосновение) и при организации разных сложных адаптивных форм поведения (половое, материнское, территориальное и др.). Долгое время считалось как бы само собой разумеющимся, что природа нервных процессов, в каких бы отделах мозга они ни протекали, одинакова, что нервные процессы качественно однородны [16]. Это убеждение подкреплялось тем, что электрические потенциалы действия, продуцируемые нейронами, действительно с внешней стороны не обнаруживают каких-либо качественных различий между разными нейронами и разными нейронными системами. Но постепенно стали накапливаться факты, что «при одних и тех же электрических явлениях химическая специфика синаптической деятельности может быть совершенно различной» [3; 107], что «одного электрического показателя недостаточно для проникновения в самую суть нейрофизиологических процессов, разыгрывающихся на нейроне» [3; 168], что нейроны в нервной системе качественно различны.

Многие исследователи подтверждают выдвинутое в последних работах П.К. Анохина ([4], [5]) представление о специфичности нейрохимических механизмов восприятия и обработки возбуждений различных модальностей в нейронах центральной нервной системы и его гипотезу о том, что «мы имеем различную химию страдания, тоски, страха и радости и других существенных эмоциональных переживаний в жизни животных и человека» [4; 13].

Наконец, в нейрофизиологии давно уже преодолено представление о механически однообразной и линейной детерминации процессов, связывающих внешние воздействия и вызываемые ими реакции организма.

Во-первых, нервная система даже в самых простейших формах не может рассматриваться просто как канал связи, передающий сообщения от входа к выходу. Этот канал расположен и формируется внутри организма и осуществляет свои функции не автономно, но в интересах организма как целого. У высших животных и человека эмоции, потребности, биологические и социальные мотивы активизируют одни мозговые системы и тормозят другие. Тем самым поведение, оставаясь полностью детерминированным внешними и внутренними условиями, приобретает черты селективности, избирательности, активности.

Во-вторых, в ЦНС высших животных и человека имеется множество регуляторных нервных механизмов, благодаря которым в зависимости от внешних и внутренних условий и особенностей решаемых задач одни падающие на организм воздействия задерживаются, ослабляются или вообще не передаются к исполнительным органам (куда они поступают при других обстоятельствах), а другие, наоборот, усиливаются и длительно удерживаются. Имеется множество данных о глубоких перестройках активности отдельных нейронов и их ансамблей при разных внешних и внутренних условиях их активизации.

Если теперь, после всего сказанного, мы последуем за приглашением Г. Лейбница мысленно войти в мозг «как в мельницу», то, вооруженные современными методами исследования его работы, должны будем увидеть в нем совсем не то, что он предполагал. Мы увидим там множество разных по структуре и текущей динамике систем, состоящих из многих работающих элементов, находящихся в отношении подобия с объектами внешнего мира, характеризующихся определенным качественным многообразием и причинно связанных с адекватными поведенческими актами. Поэтому, если бы мы сегодня «вошли в мозг, как в мельницу», то увидели бы в нем достаточно много такого, что объясняет восприятие и другие психические процессы. А ведь нейронаука еще только начинает свое победное шествие.

То, как предстает сегодня теоретическому взору система нервных процессов работающего мозга, вполне совпадает по своему принципиальному содержанию с тем пониманием природы психики, которое сложилось в отечественной психологии. Но тогда понятие психики должно раскрываться и определяться как система специфических процессов отражательной и регулирующей поведение деятельности мозга. Если деятельность мозга — это отражение действительности и регуляция на этой основе поведения и деятельности, то это и есть психика, и не остается никакого места для двух разных сущностей — психики и отражательной и регулирующей деятельности мозга. Это одна и та же сущность, одна и та же реальность. («Не следует умножать сущности без необходимости».)

И логика, и фактическое положение дел требуют квалифицировать отражательную и регулирующую деятельность мозга как деятельность психическую, как психику. При этом речь не идет о том, чтобы «свести» психику к деятельности мозга или «вывести» ее из этой деятельности. Речь идет о том, что там, где долгое время видели две разные сущности, две разные реальности, на самом деле существует одна сущность, одна реальность.

Правда, об этом некоторые выдающиеся умы догадывались и раньше. Так, Б. Спиноза утверждал, что душа и тело составляют одну и ту же вещь, представленную в одном случае под атрибутом мышления, а в другом — под атрибутом протяжения. Значит, в одном случае мы говорим о том, что и в какой форме познано данной вещью, а в другом — как она это делает с помощью своей материальной структуры.

В 1960-е гг. представители западного философского течения, названного «научным материализмом», определили психику как те телесные процессы активности мозга, которые лежат между стимулом и реакцией и являются причиной определенной реакции [30]. Но не обращаясь к понятию отражения, вряд ли можно понять истинную природу и функцию этих «телесных» процессов и окончательно преодолеть дуализм мозга и психики. Если же понимать деятельность мозга как отражательную, то сделать это уже не так сложно.

Обратимся к рассмотренной выше дискуссии между М. Холлом и И. Мюллером, к высказываниям В. Джемса и Дж. Экклза. Возникшая здесь коллизия разрешается тем, что на самом деле мы не можем объяснить поведение в терминах деятельности нервных сетей и нервных импульсов, не предполагая в голове животных и человека никакой психики, т.е. никаких процессов, в которых отражается внешний и внутренний мир.

Сегодня ясно, что центральным компонентом таких простейших рефлексов, как кашель, чихание, мигание являются не бесструктурные и бескачественные потоки нервных импульсов, но специфические нервные ансамбли, отражающие в своей структуре, динамике и, возможно, в особенностях внутринейронного химизма специфику вызвавшего их воздействия. И только поэтому ответная реакция может находиться и находится в тончайшем качественном и количественном соответствии с вызвавшим ее стимулом. В этом вся суть дела. Малейшие изменения стимула найдут отражение в структуре и динамике соответствующих нервных ансамблей, и реакция будет уже несколько иной. А когда у человека разные специфические ансамбли связываются с разными словами, мы говорим об ощущениях першения в горле, щекотания в носу, сильного удара по роговице глаза. В обоих случаях речь идет об одной и той же пространственно-временной материальной реальности. Точно так же, если когда-то рука В. Шекспира начертала мелкими неразборчивыми знаками то, что называется рукописью «Гамлета», то это никак не могло произойти без участия его психики. Это могло произойти только потому, что в мозге В. Шекспира складывались и взаимодействовали множество специфических нервных ансамблей, воплощавших в своей структуре и динамике самые разные образы, мысли, чувства, т.е. только потому, что его мозг осуществлял не какую-то абстрактную бесструктурную и бескачественную материальную нервную деятельность, но деятельность психическую.

В психологии иногда высказывается мнение, что там, где акты приспособительного поведения осуществляются «автоматически», психика не нужна. С моей точки зрения, это неверно. Везде, где параметры ответных реакций согласованы с параметрами вызывающих их воздействий (зависимость качества пищеварительных секретов от качества пищи, зависимость цвета кожи тритона от цвета поверхности, на которой он находится, схватывание лягушкой летящей мухи и т.п. и т.д.), имеет место отражение соответствующих ключевых параметров стимуляции в нервной системе и, следовательно, по определению, имеет место психика.

Но, может быть, то, что верно для более простых функций, которые уже доступны изучению со стороны нейронаук, неверно по отношению к более сложным, более «высоким» проявлениям психики?

В последнее время иногда раздаются голоса, что все наиболее важные для человека особенности его психики и жизни, такие как свобода выбора, ответственность, совесть, чувство долга, лежат за пределами компетенции естественных наук, не подвластны естественнонаучному анализу. Но почему? Ведь с точки зрения естествознания ясно, что, например, свобода выбора человека возможна только потому, что его мозг обладает уникальными механизмами построения нервных информационных моделей действительности, уникальными механизмами рационального познания, механизмами прогнозирования и выбора оптимальных стратегий поведения и подавления той нервной активности, которая мешает их реализации, и, наконец, уникальными механизмами творческих перегруппировок своей активности. Конечно, современная нейрофизиология еще далека от раскрытия этих механизмов, но почему мы должны сомневаться в возможности нейронаук успешно продвигаться на этом пути?

Для уточнения предлагаемой позиции по вопросу соотношения понятий психики и отражательной деятельности мозга сделаем еще несколько разъяснений.

1. Содержание и объем понятия психики (психической деятельности) не тождественны объему и содержанию понятия деятельности мозга. С общей теоретической точки зрения должны существовать два вида принципиально разных мозговых процессов. К процессам психическим, согласно определению, должны быть отнесены только нервные процессы одного определенного класса, состоящие в построении информационных моделей мира и внутренних состояний самого живого существа и в организации на этой основе приспособительных актов жизнедеятельности и поведения. Другой класс процессов деятельности мозга, которые обеспечивают его трофические и энергетические функции, не подпадает под категорию психического [7], [23].

2. Психика складывается на всех уровнях деятельности мозга, начиная с субнейронных молекулярных нейрохимических (а возможно, атомных и субатомных) процессов в нейронах и кончая общемозговыми системными процессами. Поэтому принцип разделения психических и непсихических нервных мозговых процессов является не уровневым и горизонтальным, а вертикальным: на всех уровнях нервной деятельности имеются процессы, которые несут функцию отражения и регуляции деятельности, и те, которые сами по себе такой функции не несут, но лишь необходимы для ее осуществления [23]. Одной из фундаментальных задач нейронаук должно стать нахождение обоснованных критериев для фактического естественнонаучного разграничения собственно психических и непсихических нервных процессов.

3. Необходимо внести ясность в бытующие представления о субъективности психического. В свое время Н.О. Лосский писал, что положение о субъективности ощущений «находится в числе положений, неясно сформулированных, еще неясно мыслимых, стоящих на границе между безотчетно подразумеваемым и критически исследуемым» [14; 29]. Он предпринял критический анализ понятия субъективности, а в дальнейшем то же самое было сделано С.Л. Рубинштейном [19]. Оба автора пришли к сходному пониманию рационального содержания данного понятия применительно к ощущениям, восприятию, мышлению. Это не абсолютное, не зеркальное, не стопроцентное, т.е. не полностью повторяющее объективность, воспроизведение реальности в психическом отражении. Психическое субъективно, так как принадлежит определенному субъекту, зависит не только от того, что подлежит отражению, но и от характера воспринимающих и познающих материальных структур субъекта, от задач его деятельности; в сознании многие явления могут выступать без каких-либо элементов, пр...

Оригинал статьи:
http://www.voppsy.ru/Tchupri.htm