Учитель
Я учитель. Уже пять лет как. Несмотря на то, что на истфаке педагогического вуза я оказался случайно. И не менее случайно начал преподавать (на курсах при этом же истфаке). За всю свою жизнь я практически никогда не работал в областях, не связанных с педагогикой. И я думаю, так и будет продолжаться. Хотя и незапланированно. Но, видимо, обстоятельства иногда оказываются мудрее и сильнее.
Зачем я это пишу? В последнее время очень много любят говорить о том, что происходит внутри школ. С разных сторон и разных позиций. Диаметрально разных. Учителя жалуются на загрузку посторонней работой, на кучи отчётов и бумаг, отсутствие уважения со всех сторон. Родители жалуются на учителей и систему образования. Ученики… Ученики на что только не жалуются. В общем, говорить о том, кто на что и почему жалуется, можно долго и отчаянно. И смысла в этом особого нет.
А я хочу рассказать о своём опыте контактов со школами. Не знаю, насколько он будет типичен и на что больше будет похож. То ли на драму «молодого специалиста», то ли на гонзо-репортаж о сомнительных подвигах, то ли на очень экстравагантную версию стереотипного конфликта «свой-чужой».
Итак, август 2012-го. Я иду на собеседование в школу. Приличная школа в центре Москвы. С хорошими отзывами и внушительным рейтингом. Я не знаю, чего ожидать, потому что это уже пятое или шестое собеседование для меня, и каждое из них заканчивалось в лучших традициях — обещанием перезвонить, если вдруг что.
Я мог ожидать чего угодно, только не пятнадцатиминутного монолога о моей внешности
Я даже сказать ничего не успел — просто вошёл в кабинет директора, после чего пятнадцать минут мне рассказывали о недопустимости длинных (не такие уж они и длинные были) волос, клетчатой рубашки и чёрных джинсов. На пятнадцатой минуте мне надоело, и я решил уйти. Встал и направился к двери. Молча. Чтобы не прерывать монолог. Подозреваю, что он мог бы без проблем продолжаться ещё полчаса без моего присутствия. Возможно, я напомнил директору какого-то давнего мнимого врага из числа учеников.
«Вы выглядите несолидно!». Ну да, я мог бы одеться как угодно — знал бы, что вы настолько активно оцениваете по одёжке, надел бы пиджак. Если бы он у меня был. Возможно, он и так есть — припасённый с каких-то давних времён. Я не уверен.
«Нет, здесь дело даже не в одежде — у вас внешность как у десятиклассника». Ну извините, я хорошо сохранился. Было бы странно, если бы я в двадцать лет выглядел на пятьдесят. Когда я сделал несколько шагов прочь, монолог прервался на фразе: «Куда же вы пошли, давайте диплом и паспорт! Мы вас принимаем на работу!».
Внезапно. Очень и очень внезапно. Ладно, будем работать. Через пару месяцев я пожалел, что не ушёл тогда, в августе. Нет, часть работы в школе была позитивной. Особенно когда где-то в конце сентября коллега, тоже молодой специалист, которого взяли на работу одновременно со мной, сбежал, и его место заняла моя давняя подруга, по совместительству — преподавательница методики преподавания из моего же университета. Это было хорошо и приятно. И девятый класс, который мне достался. А ещё говорят, что старшие классы — ужасная публика. Больше всего жалоб от учителей, что я встречаю, — именно о старших классах.
«Им ничего не нужно, им ничего не интересно». Не знаю, почему, но я мог совершенно спокойно и комфортно обсуждать (именно обсуждать, а не выдавать поток сознания в одни ворота) с ними какие-нибудь реформы Хрущёва. Возможно, дело в том, что я уже до этого три года как готовил к ЕГЭ, и понимал, как работать с такой аудиторией.
Знаете, в чём секрет? Он прост. Где-то класса с восьмого школьники уже обрастают довольно большим уровнем самосознания и эгоизма
И они больше всего хотят, чтобы с ними разговаривали как с отдельной и самостоятельной личностью, а не на уровне «Петров, к доске!». И отчаянно доставшая их за восемь-девять лет фраза вроде «Открываем тетради, тема нашего сегодняшнего урока…» не вызывает ничего, кроме отторжения. Отторжение возникает мгновенно и становится очень сильным. Вне зависимости от того, что будет за тема. А если заменить её на вопрос «А что вы знаете о Хрущёве? Слышали такую фамилию?», вдруг всё меняется. И пусть дальше может быть куча несвязных фактов и несколько довольно третьесортных шуток, сдобренных изрядно демонстративным поведением, — наплевать. С этим мы разберёмся, это нормально. В конце концов, они только учатся, причём учатся всему.
Девятые классы в моей первой школе — возможно, одна из тех вещей, которые не отбили у меня желание работать дальше. А вот пятые и шестые… Им просто нужен другой человек. Я так и не понял, почему их поставили именно мне. Возможно, какие-то внутренние причины вроде распределения нагрузки по принципу «самые перспективные классы — самому „своему“ учителю», или что-то подобное. Это не важно. Важно то, что им нужен был другой учитель. Работа в школе научила меня очень важному.
Строгость и дружелюбность — два фундаментальных качества. И они работают в самых радикальных формах в зависимости от возраста
Кажется, в началке дети больше любят «доброго учителя». Их можно понять — возможно, расхожее понятие «классная мама», которое я очень не люблю, тут лучшая характеристика. Ну или «добрая бабушка». Которая, впрочем, может отругать. Если будет повод. Дальше начинается переходный период, который внезапно совпадает ещё и с переходом в среднюю школу. И всё становится иначе. Они хотят показать себя. И даже больше — сверх-себя. Всё становится гипертрофированным: отличники становятся особенно усердными, хулиганы становятся особенно изощрёнными. Это очень стереотипно, но, думаю, это можно отследить в каждом классе. И как с этим работать?
Мне часто говорили, что «учитель — это актёр». Я не имею ничего против актёрства. Да и, говорят, у меня это неплохо получается. По крайней мере лекции, которые я сейчас то и дело провожу, нередко сравнивают с интеллектуальным стендапом. На историческую тему. Да и мне это нравится. Но в любом актёрстве важна естественность. Я добрый человек. Возможно, слишком добрый. Вплоть до пофигизма. Я не умею злиться — это выглядит смешно. Изображать из себя опереточного злодея для того, чтобы заставить три десятка пятиклашек работать? Зачем это мне? И зачем это им? Чтобы стать лучше? А помогут ли им знания о каких-нибудь спартанцах стать лучше? Они ведь это и так узнают. Возможно, даже без лишних криков и принуждения. Вдруг увидят мем про 300 спартанцев и загуглят, кто это такие. И «Википедия» поможет. Или не википедия. Разве нет? И причём тут тогда я?
«Кричите на них, они должны увидеть, что вы главный!». Кто сделал меня главным? Грех не вспомнить Гомера Симпсона — «я тут главный, но я этого не хотел»
Работая с пятым или шестым классом, я чувствовал себя не то санитаром, не то няней, не то укротителем тигров. Это не то, чего я хотел от работы в школе. Чего я хотел — это вон, девятый класс. «Вы закончите школу, пойдёте в институт, его вы тоже закончите, и не смейтесь, это не так уж сложно. И тогда вам пригодится то, о чём мы сейчас поговорим. Трудовое право». Пара-тройка примеров — и они понимают, что и правда это будет нужно. Потому что они любят деньги. Для современного мира деньги — один из самых главных символов и мотиваторов. Для девятого класса работа — не что-то мифическое. Они уже видят её где-то впереди. Они понимают, что это нужно. А вот объяснять, что такое трудовое право шестому классу — это удовольствие весьма сомнительное. Всё равно что рассказывать зайцу о картинах экспрессионистов. Им нужен другой учитель. И другая программа. Здесь я не в силах что-то сделать.
«Не можете справиться — значит, плохой учитель». Почему? Спросите о том, какой я учитель, у тех, кого я готовил к ЕГЭ. Они все сейчас учатся в вузе. Большинство — на бюджете. И да, там, где я их готовил, в одной аудитории было пятьдесят человек. Или сорок. Но всё равно много. Иногда с трудом размещались.
«Вы не профессионал, если для вас дисциплина — проблема». Это не проблема. Просто мы не сочетаемся. Почему «не сошлись характерами» может быть объективной причиной для расторжения брака, но в школе это — пустой звук. «Вы должны образовательную услугу, а вы с этим не справляетесь». Я могу, справляюсь. Спросите у двоечника из девятого класса, который на каждом педсовете превращается чуть ли не в дьявола. Вы говорите, что я необоснованно ставлю ему четвёрки — зайдите на урок, посмотрите. Спросите у двух девушек из девятого класса, которых вы можете обозвать наркоманками. Они не пропустили у меня ни одного урока. А вы знаете, что одна из них отлично рисует, а вторая замечательно делает письменные работы?
«Вы выглядете неподобающе — вы должны подавать пример». А что по-вашему пример? И какой он должен быть? Вы когда-нибудь спрашивали у учеников, что для них пример? Я не идеален. Я могу говорить глупости, я могу ругаться матом, иногда я валяюсь на полу на рок-концертах. Однажды, когда я выступал на концерте, я разбил себе лоб микрофоном. Но я не делаю этого в школе. В школе…
«А что вы здесь вообще делаете?». Этот вопрос я однажды услышал от одного из учеников. Я не понял сразу, что он имеет в виду, и переспросил. Он сказал, что странно видеть в школе такого человека, как я. «Мне нравится работать с вами». Кажется, для них это звучало как религиозное откровение. Да, возможно, я мог заниматься чем-то ещё. Пойти работать в банк, каким-нибудь модным smm-менеджером или бог знает кем ещё. Мало ли возможностей открывает гуманитарный диплом и умение работать со словами и аудиторией?
Я был очень удивлён, когда я стал классным руководителем. Это был всё тот же девятый класс. Их прошлый классный руководитель, учительница иностранного, почти моя ровесница, которую вечно ставили мне в пример, от них отказалась.
«Вас ждёт ад, — заверили меня в администрации. — Они подложат вам такую свинью, которую вы ещё не видели». Это был пятый классный руководитель за их девять классов. Свинью я так и не увидел.
Зато увидел по-настоящему хороших людей, которые запросто понимают фразу «Ведите себя нормально, а то мне опять за вас влетит, а мне и так каждую неделю влетает»
Увидел людей, которые вдруг перестали забывать учебники и тетрадки. Потому что достаточно просто поговорить. Без криков, обвинений и угроз. Увидел людей, которые каким-то странным образом притащили в школу торт в мой день рождения, хотя я никому о нём не говорил.
В день, когда у них было вручение аттестатов, я узнал, что администрация больше не хочет видеть меня в этой школе. Меня просто поставили перед фактом и попросили написать заявление по собственному желанию. Видите ли, нагрузка у меня слишком маленькая, класс свой я распустил. «Да вы посмотрите — у них количество пропусков уменьшилось во сколько раз? Мне лень считать, но это очевидно. Это называется „распустил“? А вот этот вот — у него была неаттестация по географии, а сейчас „4“ выходит. Что? Я договорился с учителем? Да вы ведь сами знаете, что она меня ужасно не любит!».
И вообще все мной, оказывается, недовольны, родители жалуются. Кто? Какие? Скажите! Родители пятого класса? Те самые, которые долго и отчаянно благодарили меня неделю назад, даже не знаю за что? Я не буду писать заявление по собственному желанию — нет у меня такого желания. Зато есть девятый, а скоро десятый класс. Что бы вы не говорили, это прекрасные люди. Все.
Каждому, кому я отдавал аттестат, я говорил «спасибо». Потому что я и правда был рад с ним работать. И за каждым моим «спасибо» следовал очень красноречивый взгляд администрации. Не знаю, что думали они, но я и правда был благодарен им всем. Они всё поняли. Дети — от них ничего не скроешь. Да и я не смог скрыть эмоций, когда меня попросили сказать «последнее слово девятому классу». Я плакал. Да и некоторые в зале тоже.
«Вы правда уходите?». Да, правда. Я этого не хочу, но меня «уйдут». Так хотят они. Да, возможно, это не педагогично. У детей должен быть авторитет, нельзя подрывать авторитет руководства. Но они ведь сказали, что меня не хотят видеть, я «не соответствую имиджу заведения», значит, я могу говорить, как человек, а не как «должностное лицо», которым и не являлся никогда, если верить российскому законодательству.
«Вы лучший учитель, что с ними работали. Вы настоящий. С вас можно брать пример, кто бы что не говорил» — говорит женщина, которая годится мне в бабушки
Возможно, чья-то мама, возможно, бабушка. У меня было две сотни учеников в этой школе, а память на лица у меня очень плохая — не смог запомнить. Но я хочу верить в то, что она говорит искренне.
Через неделю меня уволили «по сокращению штатов». Я так и не написал заявление — нашли способ. Ученики говорили, что мне стоит бороться, и закидали всю стену во «ВКонтакте» очень милыми и трогательными постами. Я сказал, что это не то, за что стоит бороться. Не потому, что я не хочу работать с ними — а потому, что я не хочу работать с теми, кто меня уволил. Думаю, они меня поняли. А я потом готовил их к ЕГЭ, но уже в другом месте. И все отлично сдали. Несмотря на заявления из школы, что это «пустая трата времени — он ничему не научит».
Я знаю, что многие «молодые специалисты» после первого года уходят. Убегают кто куда — главное чтобы подальше от школы. Некоторые мои бывшие сокурсники поступили так же. И, кажется, довольны. Но я не представлял себя в другом качестве. Не потому, что я считаю, что «учитель — это призвание». А потому что мне нравится общаться с живыми людьми. Нравится помогать им развиваться, так или иначе. Нравится делиться с ними более или менее полезной (хотя, всё относительно) информацией. И нравится, что в то время, когда в офисах только обед, я уже свободен и могу заниматься всем, чем заблагорассудится.
Спустя пару месяцев и несколько тысяч километров, которые я проехал за время отпуска, я снова начал искать школу. Первое сентября ведь время идти в школу, правда? Я открыл список школ в городе, стал звонить в каждую и спрашивать, не нужен ли учитель истории. Возможно, это самый странный способ поиска вакансии. Кто-то даже может счесть его наглым. Но ведь вопрос — штука бесплатная, почему бы и нет?
Первое сентября — я снова в школе. И снова пятый класс. А ещё десятый и одиннадцатый. Я не думаю, что стоит повторяться в своих рассуждениях — мой рассказ и так слишком длинный. Скажу только, что в новой школе всё и правда повторилось снова. Но я решил не продолжать — однажды, когда завуч посреди урока пришла и стала отчитывать меня за внешний вид (чёрные джинсы и кеды — не положено для учителя! Пиджак обязателен!) — я развернулся и молча ушёл. Взял сумку, вышел из школы, сел в маршрутку и уехал домой. Я понял, что больше там мне делать нечего. Хотя потом меня уговаривали вернуться. Это было довольно комично. Я отказался. Не потому, что для меня какие-то мои убеждения важнее, чем работа. Скорее, потому, что я из принципа не хочу сотрудничать с организацией, которая нарушает трудовое законодательство. А она нарушала. Я в этом уверен — я за лето успел прокачаться в области законодательства. Я учитель обществознания, я обязан это знать. Да и полезная штука, особенно в России.