ТУМАН

глава V

Больничный бокс. Наша прозрачная комната. Зачем я так много думала о ней? Ну зачем?

Я сижу на кровати в отделении детской неврологии и плачу.
У моего большого сына завтра день рождения.
Впервые за 14 лет меня не будет рядом.

- Мамочка, держи ребёнка крепче, этот укол такой болючий - врагу не пожелаешь! - медсестра вонзает иглу в маленькое, худенькое тельце моего ребёнка.
От его боли у меня дрожат колени.
По дороге в палату он кричит так, что у меня немеет мозг. Остатками сознания я вспоминаю, что до конца дня нам нужно пережить одну капельницу и два укола.

Я бесконечно качаю ребёнка на руках. Уснуть по-другому он не может.

"Почему всё так плохо, Господи?"- непрерывно спрашиваю я, глядя в чёрное окно. Мне кажется, что моя душа до краёв заполнена липким, мутным страхом. Таким же, как ночь за окном. Я не думаю о будущем, я его боюсь. Я снова спряталась от мира в комнате с прозрачными стенами.

Там, за пределами больницы-люди. Они смотрят на меня с сожалением, удивлением и любопытством. Многим просто интересно посмотреть на живую маму больного ребёнка. Я боюсь людей. У меня всё наружу - нервы, сердце, душа, всё моё нутро. Оно болит круглосуточно! От каждого прикосновения, от каждого слова, от всякого взгляда.
В больнице свои, они не ударят. Они такие же, как я..

Вопросы, вопросы.. Они разрывают мою голову с утра до ночи. Тысячи вопросов и ни одного ответа. Я не знаю, за что мне зацепиться, где найти опору. Мне кажется, что никто меня не слышит и не понимает. И я чувствую себя бесконечно одинокой.

- Главное, чтобы был сохранный интеллект-говорит участковый невролог. - Мальчикам проще: если с мозгами всё в порядке - мальчик всегда что-нибудь придумает. Девочкам сложнее, сами понимаете, девочка хочет быть красивой, а с ДЦП это очень трудно..

И я хватаюсь за это. "Главное, чтобы был сохранный интеллект!"

Ване год. Я смотрю на него и не верю, что всё это было со мной. Не верю, что я всё это выдержала.

В год Ваня весит все­го лишь 7,5 килограм­м. За этот год в не­го вкололи, всыпали, закапали и влили ст­олько медикаментов, что когда я вижу его красную кровь – я очень удивляюсь, что она красная.

Всё, чем болел мой ребёнок за этот год – длинный список на большом листе.

На лето мы уезжаем в деревню к друзьям.
По глупости и наивно­сти я уверяю себя, что свежий воздух и природа смогут успоко­ить Ваню, он будет лучше спать и больше есть. Но нет. На нов­ом месте он кричит ещё больше, я круглос­уточно качаю его на руках и трясу в коля­ске. Больше двух нед­ель я не выдерживаю и мы возвращаемся до­мой.

Я замечаю, что мой ребёнок успокаивается под Катю Лель. Пони­мая, что в ближайшее время мне придётся слушать только её, я покупаю сыну диск. И на некоторое время выдыхаю.
И мне стан­овятся доступны вели­кие радости жизни – быстрый душ, экспрес­с- готовка и еда из тарелки.

Катю Лель теперь вын­уждены слушать все – массажисты, врачи, старший сын.
Отныне, до конца своих дней я буду молиться за эту женщину.
Все эти годы Екатерина Николаевна живёт и даже не догадывается о том, что своим творчеством спасла меня от сумасшедшего дома...

Наш папа работает на двух работах. Нам катастрофически не хв­атает денег. Мы долго думаем, совещаемся и принимаем нелёгкое решение. Мы перее­зжаем в старинный не­мецкий дом, в коммун­альную квартиру, в которой я когда-то жила…

И как же хорошо, что я тогда даже не дог­адывалась о предстоя­щих испытаниях..

ДНЕВНИК НАБЛЮДЕНИЙ

После переезда в коммуналку я начала вести дневник. Это была "Книга плача", в прямом смысле. Впоследствии я назвала её "Жалобная книга", потому что там были одни сплошные жалобы: на жизнь, на людей, на тотальную вселенскую несправедливость. Иногда я готова была её сжечь, настолько невыносимо было читать своё нытьё. Но я как знала, что когда-нибудь она мне пригодится.

Теперь эта книга напоминает мне "Дневник наблюдений". Такие дневники мы вели в школе, на уроках Природоведения. Нужно было посадить в горшок с землёй фасоль, следить за процессом и результаты записывать в тетрадь.

Сейчас я смотрю на себя, как на ту фасолину.
Маленькая, сморщенная, непрерывно рефлексирующая фасоль.

глава VI

Я думаю, у любого, даже самого сильного человека, есть некий предел сил - физических, моральных и духовных. И если этот человек вынужден (по объективным причинам) жить в состоянии непреходящего стресса, то моментов выгорания, уныния и чувства внутренней пустоты избежать вряд ли удастся.

Неизлечимо больной ребёнок-это не просто стресс. Это крушение всего. В тебе смешиваются тысячи состояний совершенно разного порядка: страх за ребёнка, жалость, неизвестность, неуверенность в своих силах, боязнь совершить ошибку в выборе метода лечения, физическая усталость, злость на окружающих, желание убежать на край света от всего этого и масса других чувств. На протяжении нескольких лет моё утро начиналось не с молитвы, а со слов - "Я больше не могу! Не могу! Не могу!"

 ИЗ ДНЕВНИКА

"Я больше не могу! У меня нет сил - ни моральных, ни физических. Я устала просыпаться от Ваниной истерики. Я не хочу утром выходить на кухню, не могу видеть людей, которые собираются на работу, шутят, а потом уходят на улицу.Сегодня я пять раз пыталась варить суп. Через каждые 15 минут выходила Ольга со словами "Ир, там Ваня плачет". Меня трясёт от этой фразы! Мне хочется придушить их обоих! Что? Ну что мне с этим делать? Ночью, когда Ваня засыпает, я думаю, что наконец-то настала свобода, сейчас я вымою посуду, приготовлю еду, помою голову.. А сама сажусь на кухне и тупо сижу. И могу так сидеть и сидеть. А потом выходит заспанная Ольга.. "Там Ваня плачет"…  И мне хочется разбить голову об стену"

Я теперь читаю этот кошмар и не верю, что это про меня. Я спрашиваю себя:

– Кто эта женщина? Как она вообще смогла выжить с такой горой комплексов и страхов?

Я пытаюсь вспомнить – чем я поддерживала себя тогда, на что опиралась? На Бога? Ничего подобного! Я очень хорошо помню тот период, когда любая встречная беременная женщина или маленький ребёнок вызывали во мне зависть и слёзы. Я считала, что им повезло, а мне нет. Это чувство зависти, раздражения и нелюбви буквально пожирало меня. Я ненавидела себя за это. Однажды я решила, что больше не могу терпеть весь этот мрак , и пошла на исповедь. Я дошла до храма, поднялась по ступеням, постояла на крыльце и… ушла домой. Шла и плакала в полном отчаянии. По ночам я молилась, да. Но сейчас я понимаю, что произнося слова молитвы, подсознательно, я всё время чего-то ждала взамен. Очень настойчиво ждала. Ну, вот что-то типа этого: - Господи, я вот тут молюсь, а Ты же тоже что-нибудь сделай, чтобы мне наконец-то стало полегче!

Похоже это на верующего человека? Увы… Верующей я была, когда стояла голая посреди пустыни, готовая оставить всю себя, обречь на вечные муки, лишь бы умолить Господа не забирать у меня ребёнка. А потом всё забыла.

Я думаю, что за всю свою жизнь я никогда не была так далека от Бога, как в тот период моей жизни.

Я опускалась на дно. Стремительно. И, я думаю, что это прекрасно. Если бы я погружалась плавно и медленно, я бы этого не замечала. В итоге имела бы все шансы остаться в этом аду навечно.

Со своим страданием при виде здоровых детей я попрощалась очень нескоро. Оно незаметно ушло само, когда я начала понемногу прозревать. Но это случилось нескоро.

   ИЗ ДНЕВНИКА

«Если Ваня так и не поправится, я буду утешать себя тем, что он никогда не станет наркоманом, его не убьют в горячей точке, он не сядет в тюрьму и не бросит своих детей…»