Трасса

За бортом было около тридцати градусов мороза, а наш предыдущий вызов был на улицу, там мы подобрали избитого парня, обработали резаную рану и доставили в больницу. Парень, судя по документам, оказался приезжим, ехать пришлось далеко, в областную больницу. Своими куртками мы укрыли пациента, чтобы хоть как-то согреть его, неизвестно, сколько провалявшегося на трескучем морозе, вот и намерзлись. В салоне было тепло, даже душно, но нужно же время, чтобы согреться, или источник тепла. Сегодня дежурили втроем – я, водитель Сашка и доктор Витя.

- Третья бригада, срочно! – снова завопил матюгальник.

- Что у нас плохого? – поинтересовалась я, спускаясь по лестнице.

- Трасса, - ответил Витя и протянул мне мою куртку, которую успел взять из гардероба.

Трасса, кто туда не ездил, тот не знает что это за кошмар. Это сейчас трасса Москва-с. Петербург – хорошо освещенная широкая дорога с разграничителем движения, а в те времена была простой двух полосной дорогой, практически неосвещенной.

- Чтоб их, - вырвалось у меня. – А где спецы?!

- Работают, - лаконично ответил доктор Витя, забираясь в машину.

Сашка рванул с места, уже выезжая из двора подстанции, врубил светомузыку, и началась гонка со временем по замерзшим пустынным улицам ёжащегося от мороза города.

Три часа ночи, время волка, когда так хочется спать. Город смотрел на нас темными глазницами заиндевевших окон, подмигивал желтыми глазами нерегулируемых светофоров. Даже бродячих собак на улицах не было, они прятались по подъездам.

- Заснул, наверное, за рулем, - констатировал Сашка, удерживая машину на накатанной до блеска дороге.

- А может, вынесло, - не согласился с ним доктор.

- Не важно, пусть только все живые будут, - вздохнула я.

- Гони, Сань, - встрепенулся доктор.

Я открыла ящик, вытащила и переложила в карман жгут, стерильный бинт, засунула под куртку флакон с перекисью, чтобы на месте сэкономить секунды, которых может не хватить.

- Санька, разворачивайся, и дай нам прожектор, - попросил доктор Витя, когда мы остановились около милицейских машин, вспарывающих темноту проблесковыми маячками.

- Валите, - пробурчал недовольный Сашка, разворачивая установленный на крыше машины прожектор при помощи рычага.

Вспыхнул яркий свет, выхватывая из темноты место аварии. Вылетевшие с трассы «жигули» ударились о неработающий осветительный столб, стоящий на трассе. Ударились с такой силой, что их завернуло, скрутило и они своим правым боком почти обхватили столб. Вместо машины вокруг столба обвился металлический бублик.

- Капец, там фарш - сообщил нам свое мнение водитель Сашка.

- Эксперт, блин, - буркнул доктор, вытаскивая из салона ящик. – Пошли, посмотрим?

- Что здесь? – спросил Витя у гаишников.

- Водила у нас в машине, - пояснил милиционер, кивнув на уазик, освещающий фарами место аварии. – Ребенок ещё дышит, а тетке каюк…

- Где они? – прервал гаишника доктор.

- В машине, мы трогать не стали, - пояснил тот.

- Светите! – потребовал Витя. – Сашка, свет! – крикнул он нашему водителю, указав рукой на покореженную машину.

- Кошмар, - невольно вырвалось у меня, когда из глубины салона на нас глянули мертвые, затухшие глаза молодой женщины.

- Не отвлекайся, - одернул меня доктор.

Он уже осматривал малыша, лежащего между сидениями машины на полу.

Коляску, снятую с колес, скинуло с заднего сиденья при ударе и втиснуло в промежуток между передними и задними сидениями. Смяло под немыслимым углом, а внутри тихо лежал ребенок.

- Что? – спросила я у врача.

Подобраться к малышу у меня возможности не было.

- Систему готовь, - не поворачиваясь, ответил Витя. – Интубировать нужно.  – Вытаскивайте сиденья, - попросил он гаишников. – Будем доставать прямо в коляске.

Мы не знаем какие внутренние повреждения получил ребенок при такой аварии. Любое движение может нанести непоправимый вред. Это в больнице, где есть рентген и аппаратура, они сначала осмотрят малыша, а потом решат что в первую очередь нужно предпринять.

Лучше ребенка оставить в коляске и везти так, оказав по дороге посильную помощь.

- Что с водителем? – поинтересовалась я у другого гаишника.

- Сидит, - пожал плечами гаишник. – Вроде бы целый, крови не видно. Только странный.

Пока гаишники возились, выламывая из покорёженного салона «жигулей» водительское сиденье, я заглянула в их машину.

Мужчина, уставившись в одну точку, замер на сиденье.

- Что случилось? – спросила я его.

Никакой реакции, он даже не услышал моего вопроса. Шок.

– Перегружай его в нашу машину. Усадишь в мое кресло - схватила я за рукав проносящегося мимо гаишника

- Зафиг? – удивился гаишник.

- У мужика шок, он сейчас ничего не чувствует, даже если все кости переломаны.

Я направилась к машине, нужно было срочно приготовить кислород, систему, интубатор. Как только малыш попадет в машину, нужно будет начинать реанимацию. Мужчиной займемся позже.

Связалась по рации с базой.

- Оксана, срочно связывайся с областной, - попросила я. – Ребенок, какие травмы ещё неизвестно, но без сознания. Возраст около года…

- Год и месяц, - сказал вдруг мужчина, которого сержант усаживал в этот момент в нашу машину.

- Короче, педиатра, травматолога и психиатра, - пояснила я диспетчеру.

- А психиатр тебе зачем? – удивилась Оксана.

- водитель в шоке, коляску вынимают, сейчас полетим - ответила я, приготовив интубатор.

Повесила на крюк флакон с раствором, приготовила тонкую иглу. Баллон с кислородом установлен в держателе, маску я уже обработала спиртом.

- Фух! – ввалился в салон доктор, с коляской в руках. – Бодрит!

Доктор установил коляску на носилки, включил нашу тусклую лампочку, расположенную над ними и начал растирать руки, пытаясь согреть и вернуть им чувствительность.

Сашка уже разворачивался, пользуясь тем, что гаишники остановили движение, давая нам возможность беспрепятственно проехать.

Мигалка, сирена, мертвая темнота за бортом машины взрывалась светом встречных. Впереди замаячило зарево города.

- Малыш, вперед, попросил Витя, осмотрев ребенка.

Я нащупала вену у малыша и осторожно воткнула в неё иглу для подкожных инъекций, закрепила пластырем. Доктор уже закачал во флакон лекарства строгой отчетности. Осталось только подсоединить канюлю капельницы к игле. Подсоединила и в этот момент у малыша начались судороги.

- Дышать! – приказал доктор, срывая с кислородного шланга маску.

Подсоединил напрямую трубку, введенную малышу к шлангу баллона. Теперь остается только принудительная вентиляция. Равномерно сжимая накопительный мешок, я вгоняла кислород в легкие малыша, а Витя колдовал, пуская по шлангу лекарства сразу в вену.

Малыша мы довезли живым, он у нас даже немного порозовел, и передали в приемном на руки педиатру травматологу. Дальше начиналась их работа.

Мы сидели на пустой кухне, на базе и молча пили горячий чай, спать уже совсем не хотелось.

- Малыш, держись, - попросил доктор, увидев, что меня затрясло.

- Витька, она… - перед глазами стояла мертвая молодая женщина.

- Тише, тише, ты поплачь, - предложил мне доктор, обнимая за плечи. – Мы уже ничего не могли сделать, ты же знаешь.

- Знаю, - кивнула я. – Просто выть хочется. Такая молодая и так глупо умереть…

- Малыш, - оборвал меня Витя. – Выть нам нельзя. Вот поплакать можешь…

Прошло столько лет, но по ночам снова и снова снятся ситуации, в которых ты не смог помочь. Они снова умирают, как ни старайся.

Я уже научилась не пугать мужа криком «нет!», даже подушка теперь не такая мокрая от слез. Вот только снятся они почти каждую ночь. «Кладбище» не отпускает.

У каждого медика оно свое, вот только не говорим мы об нем, стараясь хоть во сне переиграть судьбу.

Не спрашивайте, почему врачи вскакивают среди ночи, не спрашивайте, кому они кричат и о ком плачут в подушку.

Всё равно соврем, сказав: «Сон плохой приснился».