Толстый и тонкий

— Эй! Ты что, хочешь спать? — мужчина очнулся от того, что его трясли за руку. — Ты сам попросил будить тебя.

— Но я не просил этого, — простонал связанный. — Как не просил и еды.

— Голодать — плохо, господин, даже таким слугам закона, как вы. Давайте еще один кусочек.

В сжатые губы уперся кусок жирной и сочной свинины на раскаленном вертеле.

***

— Господа! — входная дверь в гостиную распахнулась. — Я собрал вас здесь, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие! К нам…

Вошедший замолчал и, открыв рот, уставился на таких же молчавших чиновников. В центре комнаты стояли двое, при этом высокий и худой еврей смотрелся смехотворно на фоне чересчур толстого армянина.

— А мы вас заждались, Юлий Бенедиктович! — смешно поклонился последний и нарочито повторился. — А мы вас уже заждались!

— Меня? — у городничего начал заплетаться язык. — Но ведь я только получил известие, что к нам…

— Едет ревизор, да, — голос еврея, в отличие от голоса его товарища, был сухим и безжизненным. — Теперь уже ревизоры. Итак, давайте знакомиться, — он тоже поклонился и предложил всем сесть на скамьи по краям комнаты. — Авраам Исаакиевич, и мой помощник, — он кивнул в сторону товарища, — Армен Исаевич.

Собравшиеся зашелестели взятыми с собой записными книжками.

— По одному только пути сюда я увидел, что город в плачевном состоянии: мостовые разрушены, здания в дырах, а состояние людей вообще плачевное! И это город государственного значения!

— Давайте начнем прямо сейчас:проблема с почтамтом. Юлий Бенедиктович, вы же письмо только утром получили? — городничий кивнул. — Мы извещали вас два месяца тому назад. Кто почтмейстер?

— Александр Петрович, к вашим услугам, — кивнул седой старичок. — Я, как заслуженный работник…

— Вы должны следить за отделением, а не сидеть в кабаке на другом конце города, — прервал его еврей. — Если вы деньги госбюджета пропиваете вместо того, чтобы заменить почтовые кареты — значит, вы плохой “заслуженный работник”.

— Авраам Исаакиевич, я думаю, стоит отпустить тех, у которых мы еще не были, — вступил в разговор его напарник. — Нам понадобятся, — тут он отвлекся на свою тетрадь. Собравшиеся тихонько начали отходить к входной двери, — понадобятся, кроме вас, — он не глядя ткнул пальцем в городничего, — еще управляющий фермой и библиотекарь.

Мужчины переглянулись.

— А его у нас не водится. Библиотека закрыта.

— А церковь? Где священник?

— Она сгорела, господин, — проблеял в панике Юлий Бенедиктович.

— Тогда принесите еще налоговые ведомости за последние… а несите-ка вообще всю книгу с ними, — хохотнул армянин, но натолкнулся на холодный взгляд еврея и умолк.

— Это дело не терпит шуток. Такой город превратить… в это. Кто будет свинозаводчик?

— Допустим, я.

Вперед вышел амбал под два метра. Авраам, хоть и был в несколько раз худее, не смутился.

— Нам необходимо увидеть ваше хозяйство.

— А вам можно на него смотреть? Вы же еврей, — глупо засмеялся он. Ревизор нахмурился и перевел взгляд.

— Не бойтесь, свинину я только не ем, а смотреть я не могу на глупых людей.

— Ась?

— Забудьте. Как вас зовут?

— Петр Алексеевич, — отрубил тот. — Вот только кто сказал, что я вас… Эй, что за хрень?

— Ой, прости, не заметил, — натянуто улыбнулся городничий, убирая свою ногу с ноги Петра. — Так что ты говоришь?

— Ничего. Все нормально. Давайте прямо сейчас и пройдем.

— Нет, это чуть позже. Юлий Бенедиктович, я все еще жду выписки. И когда, вы говорите, сгорела церковь?

— Семь…

— Десять…

Ревизоры нахмурились..

— Так. Мы поступим вот как: я сейчас с Петром Алексеевичем отправлюсь на ферму, после чего на скотобойню, а Авраам Исаакович вместе с Юлием Бенедиктовичем отправится к нему в кабинет. Сколько ехать до фабрики?

— Пару часов. В дождь чуть больше. К тому же за один вечер мы ее не осмотрим.

Проверяющие переглянулись.

— Наверно, так и сделаем. Я остаюсь здесь, а мой товарищ поедет за город. Так что, думаю, мы тут задержимся. Вот тут, — армянин протянул городничему запечатанный конверт, — общие впечатления от нашего осмотра инкогнито, чтобы не тратить время. Предлагаю разойтись.

— Разойтись? Вы уже все? — с радостью поднял голову Юлий Бенедиктович. Еврей закатил глаза.

— Даже не думайте так, все в силе. Петр Алексеевич, спускайтесь. А мы с вами пройдем наверх.

Подъем наверх после прощания, казалось, был бесконечным. Скрипучие ступени лестницы постоянно провисали под не таким уж большим весом ревизора, что уж говорить о самом городничем.

— Вы что, не можете убраться даже в своем поместье? Я же прямо чувствую эту вонь! — пробурчал еврей, убирая в очередной раз паутину со своего лица, хотя шел он позади.

— Вам кажется, Авраам Исаакович, тут все убрано. Смотрите: просто идеальная чистота! — с этими словами он распахнул дверь.

Впереди открылся превосходный вид, который ван Гог, будучи говноедом в переносном смысле слова, назвал бы “превосходным”, потому что иначе кучи мусора, уже перебродившие и воняющие, назвать иначе было трудно. У ревизора перехватило дух.

— Что… что это такое?! — возопил он, указывая пальцем на пробежавшую крысу. — Вы понимаете, что это не город! Это рассадник болезней!

— Ой, не смешите. Это же просто кошка, — улыбнулся Юлий Бенедиктович и подхватил крысу на руки. Еврей поморщился и, повторяя в голове мысль: “Мне все это кажется”, сел напротив городничего.

— Итак, давайте начнем с налоговых выписок. Можно их посмотреть?

Глава города кивнул и, отпустив с рук крысу, порылся в документах и протянул еврею толстую книгу, из которой торчали вклеенные бумаги. Открыв ее, бедняга ужаснулся еще сильнее: почти в каждой декларации были красочные описания свинины, в особенности — то, как она была разделана.

— К сожалению, я уже вижу несколько нарушений. У вас не проставлены объемы поставляемого, не стоят подписи вас и покупателя. А я просто взял книгу в руки!

Так и пошло. Выяснилось, что церковь сгорела даже не 10, а 15 лет назад, и это все замалчивалось; также нашли, что больница вообще почти что закрылась — и это только до конца вечера!

Ночью Аврааму Исааковичу не спалось. Снилась свинина, а именно способы ее готовки. Снилось, что его посадили на кухню и заставили смотреть на плиту, где жарилось сочное свиное мясо. От него шел тошнотворный гнилостный запах, от которого желудок сводило лишь еще сильнее. Все это время Петр Алексеевич, глава фермы, стоял позади и нахваливал свое мясо, а Юлий Бенедиктович, переворачивая мясо туда-обратно, обещал накормить “дорогого ревизора отменным завтраком”. Также во сне почему-то все время появлялась карета, отделанная в стиле “катафалк”. Из нее несло теми же свиньями.

Проснулся бедняга, как и ожидалось, в холодном поту. Дверь внезапно хрустнула.

— Кто такие? — просипел ревизор. Естественно, его никто не услышал, поэтому дверь влетела в комнату, впуская городничего.

— Господь милосердный! — заломил руки он. — С вами все хорошо?

— Ну… я хочу пить. А что? Почему вы выломали дверь в моей комнате? Объяснитесь!

— Вы спите уже несколько дней, господин, — с дрожанием в голосе продолжил тот. Руки, казалось, были готовы сломаться. — Мы будили вас, но вы не откликались!

— Стоп. Несколько дней?.. — смутился еврей. — А где Армен Исаевич?

— Он был здесь, но отошел куда-то. Новость о вашем пробуждении обрадует его. А теперь давайте перейдем к завтраку. Вы, должно быть, еще и голодны.

В желудке ревизора призывно заурчало.

— Все уже накрыто. И даже не думайте, что у вас в тарелке лежит свинина! — улыбнулся Юлий Бенедиктович. — Мы бы не опустились до такого.

И в самом деле, спустившегося Авраама ждала овсяная каша. Сразу вспомнился сон, и мужчина бы упал, если б не рука городничего.

— Вам очень нужно поесть, господин. Присаживайтесь. Сейчас принесут более серьезную еду. О, а вот и Армен Исаевич!

Еврей обернулся на шум распахнутых дверей, но в них был лишь лакей, державший блюдо с мясом. Его товарища не было.

— Мне кажется, вы обознались. Это никак не он.

— А мне кажется, обознались вы, — мерзко улыбнулся городничий, глядя на блюдо. Еврей перевел взгляд туда же и застыл: на него смотрел кусок мяса.

В прямом смысле: из жареного бедра на мужчину смотрели глаза армянина. Так же резко выйдя из оцепенения, как вошел в него, он, ничего не говоря, с криком выбежал в коридор. По крайней мере, так ему показалось.

Коридор превратился в нечто бесформенное, а ранее висевшие тут картины стали железными барельефами и узорами, оплетающими все вокруг.

— Господи, что это такое? Что здесь происходит? — в панике осмотрелся он.

— Куда же вы побежали? — раздался позади елейный голос Юлия — а Юлия ли на самом деле? — Бенедиктовича. — Мы еще не закончили!

Развилка. Куда бежать? Направо. Еще развилка — теперь налево. Голос, казалось, двигался с такой же скоростью, с какой бежал ревизор, если не быстрее. Теперь еще раз налево. Вот там уже свет — возможно, там выход!..

— Добро пожаловать на кухню! — почти голый — не считая перчаток — Петр Алексеевич обернулся и развел руки, приветствуя гостя. — Кажется, вы хотели посмотреть на мое хозяйство? Так вот оно!

Он отошел и показал на трех свиней, поедающих, кажется, остаток руки. Еврей не выдержал и наклонился в потугах очистить пустой желудок. Подошедший сзади городничий поднял мужчину за руки и привязал к стулу, стоявшему за столом.

— Вы не доели свой завтрак, господин, — перед Авраамом снова воцарилось блюдо с бешено вращавшимися глазами. — Вам нужно набраться сил!

***

— Хм. Что я только что написал? — мужчина почесал свой острый нос и закинул перо обратно в чернильницу. — По крайней мере, хотя бы идея интересная. А это, пожалуй, я отправлю Сане, пускай посмеется. Петр!

— Да, Николай Васильевич? — в комнату вбежал молодой паренек.

— Отправь это по первому адресу в почтовой книге. И добавь вот эти хэштеги: “бред”, “крипи”, “мистика”.

***

— Берихин! Что ты такое говоришь? — на девятиклассника яростно смотрела его учительница. — Ну если не читал ты “Ревизора”, то не неси ересь! Лучше б пример с Совина брал: прилежный, умный, тихий! Не то, что ты!

***

Мужчина попытался открыть вновь слипшиеся глаза, но чересчур яркий свет очага и банальная усталость не дали ему это сделать. Он уже начал забывать, где находится и кто он, а мясо стояло у него поперек глотки.

— О, нет, так дело не пойдет, — обернулся переодевшийся в фартук мясника городничий. — Кто это у нас тут перестал есть?

К руке ревизора прикоснулся раскаленный прут.

— Нельзя переставать есть. Запомни!

***

— Вон из класса, Берихин!