Title

Одна из главных проблем человеческой экзистенции – трансцендентальное отсутствие признания Другого. Опыт каждого конкретного человека абсолютно уникален и как бы мы ни старались, но мы не способны в полной мере получить признание Другого (который, в свою очередь, стремится обрести наше признание). Поскольку люди лишены подобной возможности, они отчуждаются друг от друга, дегуманизируя окружающих и воспринимая общество как безликую массу.

Отчуждение, возникающее при подобном раскладе, обостряет бессознательное стремление к смерти, танатос; исчезнув как субъект, человек выходит за рамки всяких дихотомий и не утруждается попытками отождествиться с Большим Другим. Вместо обретения признания легче не нуждаться в нем вовсе.

Здесь будет полезно вспомнить Лакана: любое влечение – это, в конечном итоге, влечение к смерти. Влечение (следует отличать его от обыкновенной нужды) лишено объекта и потому безгранично. Наслаждение (jouissance) в таком случае является не просто удовольствием от удовлетворения потребности, а избыточным, невыносимым удовольствием.

Соответственно, одним из наших влечений является стремление обрести признание Другого. Человек принципиально не способен его утолить, признать и понять Другого (в качестве примера я сошлюсь здесь на дилемму дикобразов Шопенгауэра), а потому единственным состоянием, где данное влечение отсутствует, является небытие, смертное состояние. Здесь, однако, не следует понимать влечение к смерти как исключительно суицидальную наклонность. Это влечение, не имеющее блага для субъекта, оно действует само по себе и только лишь в своих интересах. Влечение к смерти – это жизнь, представляющая собой избыток жизни. Оно неразрывно связано с jouissance. Многие, кому не хватало в детстве родительского внимания, мечтали о смертельной болезни; повзрослев, они мечтают о том же, чтобы насладиться жизнью.

В одной из своих работ Кант повествует о юноше, влюбленном в девушку. Молодой человек знает, что если он пойдет к ней домой, то на утро его повесят. Согласно Жижеку, та субъективная позиция, при которой человек войдет в дом, зная, какие последствия его ждут – это и есть танатос.

__________

Смерть (понимаемая феноменально) – это то, что бывает с Другим. Мы не переживаем опыт смерти. Смысл – ровно так же то, что бывает с Другим. Мы не придаем собственной жизни смысл, нашу жизнь им наделяет Другой в процессе Смерти (понимаемой ноуменально). Отношения между Я и Другим диалектически строятся на основе закона раба и господина. Я нуждается в признании Другого и наоборот, они оба вводят друг друга в систему Символического.

«Я – это Другой» (Лакан).

То, что находится вовне, оказывается внутри. Нас наполняет Другой: он наделяет нашу жизнь смыслом, он наблюдает самое главное событие в нашей жизни – смерть. Без признания Другого, без его взгляда на нашу собственную сущность, мы никто, поскольку существование предшествует сущности. Мы находимся в постоянном движении, другие же видят нас завершенной сущностью, т. е. признают за нами некоторую незыблемую субстанцию. Сартр очень метко выразил эту идею фразой «Ад – это другие». Следовательно, Я и Другой не существуют друг без друга. Я (субъекту) для существования нужен Другой (объект). Нет объекта – нет и субъекта. Полагая первое, мы предполагаем второе и наоборот.

Если в отношении с Другим Я находится горизонтально, то по отношению к Большому Другому Я находится вертикально. Большой Другой – это довлеющая система конструктов, формирующая образ, с которым стремится быть похожим субъект. От Другого он ждет признания собственной личности, а сам же стремится отождествиться с Большим Другим, это, в каком-то смысле, фрейдистское Сверх-Я. Это также нечто извне, однако в нем субъект теряет себя. От Большого Другого субъект заимствует жизненные ценности и образуется Я-идеал, т. е. все то же Я, действующее по определенным, заранее заданным принципам и находящееся в постоянном стремлении к Большому Другому. От того образуется влечение, которое, как мы помним, в конечном итоге является влечением к смерти.

__________

Пытаясь стать Большим Другим, человек перестает быть собой. Следовательно, любая попытка утвердить себя в глазах Другого – это лишение индивидуальности, исчезновение субъекта, а без субъекта невозможно и jouissance, потому любые попытки обрести долгожданное признание обречены на провал. Это в свою очередь значит, что человек, ведущий осознанную жизнь, не должен стремиться к становлению Большим Другим, который является конструктом, сформированным обществом. Результатом подобного желания является образование Я-идеала, иллюзорной формы собственной индивидуальности, чистого симулякра. Человеку необходимо реализовать себя. Хоть он и наблюдает некое тождество между своей реализацией и самим собой, на самом деле они не тождественны, поскольку Я постоянно меняется, в то время как Я-реальное – это взгляд на человека, полагаемый им же, это фиксация тождества субъекта и объекта. Я становится Другим и наоборот.

В свете этого обстоятельства, вполне возможным оказывается отказ от стремления обрести признание Другого, можно самому стать Другим. Субъективность, конечно, ничем не хуже объективности и субъективный взгляд может быть вполне истинным, однако здесь мы выходим за рамки примитивного дуализма, свойственного Символическому, мы обращаем свой взор на Реальное. Реальное – это несимволизируемый остаток, та часть нас, которая позволяет нам быть свободными индивидами. Нежели пытаться стать Большим Другим, следует всегда полагать Я-реальное, перманентно существующее и никогда не являющееся сущностью.

__________

Мы живем в пространстве Смерти Другого. Наша собственная смерть трансцендентна для нас, мы не способны ощутить ее, но Смерть Другого – вполне. Человек придает ей смысл и является ее свидетелем, поэтому субъект более чем необходим для объекта, чем кажется на первый взгляд. Пространство Символического образуют именно субъекты, Реальное же не зависит ни от кого из них, оно существует непостижимо и неизведанно для человечества, от того оно и пугает, что выходит за рамки всяких дихотомий.

То, что входит в Реальное, включает в себя Смерть, однако и здесь мы вынуждены натолкнуться на дуалистическую картину мира. Смерть как феномен и Смерть как ноумен абсолютно отличаются друг от друга. Смерть-феномен, является, как правило, осмысленной и сублимированной, дающей начало новому циклу смыслов. Смерть-ноумен же наоборот лишена содержания и является пустым фактом, пропозицией, однако есть важное отличие: влечение к ней не закрепощает нас в системе Символического, как это делает влечение к феноменальной Смерти. Влечение к ноуменальной Смерти – это реализация Я и непрекращающийся цикл становления. Смерть-ноумен – это процесс во всей полноте этого слова.

Исходя из этого, становится очевидным характер танатоса, влечения к смерти. Человек стремится не к небытию, а как раз наоборот, к бытию. К бытию, обретающему свое место в системе Символического, чистому конструкту, но, тем не менее, обладающим объективным существованием. Однако, как мы помним, субъект важен не менее объекта, что приводит нас к достаточно парадоксальному выводу: мы можем переживать Смерть, достаточно лишь сменить объект своего влечения с феномена на ноумен. Как было сказано в начале, мы живем в пространстве Смерти. Каждую долю секунды клетки нашего тела меняются и мы уже не те, что прежде. Каждый из нас ежесекундно умирает и рождается вновь, обладая тем, чем не обладает никакой другой животный организм – способностью извлечь из своей Смерти какой-либо урок. Мы абсолютно свободны в своих действиях как раз потому, что Смерть для нас является не константой, а переменной.

__________

Любое влечение, в конечном итоге, является влечением к смерти, поскольку jouissance принципиально неутолимо. Субъект стремится стать Большим Другим и в процессе этого становления (или, вернее, в попытках становления) все больше страдает. От рождения ребенок желает слиться с матерью (первым Большим Другим) в одно целое, вернуться во внутриутробное состояние, затем он стремится отождествиться с родителем своего пола, чтобы обладать родителем противоположного, а уже в дальнейшем Большим Другим для него становятся коллективные ценности, где немалую роль играет коллективное бессознательное.

Здесь было бы уместно порассуждать поподробнее о коллективном бессознательном и его архетипах. В процессе реализации собственного Я мы часто прибегаем к ним, сменяя модели поведения. Однако, хоть коллективное бессознательное крайне важно и, не побоюсь этого слова, необходимо для нашей психики, в процессе индивидуации (по Юнгу) мы перестаем отождествлять себя с Персоной и обретаем идентичность на качественно новом уровене – начинаем отождествляем себя с Самостью, которая представляет собой то самое Я-реальное, совладавшее с Тенью и не нуждающееся в тысяче масок для признания со стороны Другого.

Маркузе достаточно близко приблизился к этой концепции, однако экстраполировал ее лишь в область сексуального, где призвал вернуться к фазам сексуального развития, предшествующим генитальной. Но это возвращение представляет собой не самоцель так называемых «культурных марксистов», а лишь этап на пути к достижению Самости.

В картах таро Самость символизирует карта Мира, последний старший аркан. Неслучайно на ней изображен аллегорический Христос: по четырем углам расположены символы евангелистов, а в центре фигура андрогина, которая также является архетипом. В «Пире» Платона повествуется миф о разделении полов и, если проецировать этот символизм на человека, то обретением Самости для него будет являться выход за рамки всяких социальных конструктов.

Следовательно, от танатоса (влечения к смерти) мы приходим к эросу (влечению к жизни). Как мы помним, танатос являлся стремлением человека к бытию в Символическом; следуя той же логике, эрос является влечением человека к бытию в Реальном.

__________

Смерть – это процесс. Как говорилось ранее, Смерть в Символическом является феноменом, в Реальном же она является ноуменом. Смерть как биологическое явление имеет за собой точку распознавания, она подчинена трансцендентальным времени и пространству. Феномен хоть и существует в Символическом, но обходит нас стороной. Ноумен же представляет собой, как нетрудно догадаться, трансценденцию. Следуя словам Витгенштейна, о чем невозможно говорить, о том следует молчать; или, перефразируя, что невозможно ввести в Символическое, то следует отнести к Реальному. А в Реальном, где нет примата человеческой субъектности и вещь обретает полноценное бытие, Смерть представляет собой процесс. Фиксация Я-реального – это возвращение к диалектике Бытия и Ничто. Каждое мгновение мы умираем и рождаемся вновь, мы живем в становлении и в нем же приближаемся к Смерти-феномену. То есть, Я-реальное – это Я-умирающее, находящееся в процессе и пространстве Смерти. Влечение к смерти здесь оказывается иллюзорностью стремления к небытию, поскольку, как было сказано, танатос вводит нас в Символическое, лишая нас самих себя.

Здесь, однако, важно заметить, что это не несет за собой негативной коннотации. Как диалектическое отрицание отрицания, так и танатологичное Я в конечном итоге выходят на качественно новый уровень развития, стремясь уже не к Смерти-феномену, а Смерти-ноумену, вследствие чего образуется Я-реальное, где нет четкого разделения на танатос и эрос, субъект и объект и пр.

Я-реальное, осознающее Смерть как процесс, по итогу стремится не к феноменальной смерти, лежащей в Символическом и в дальнейшем лишающей субъекта его индивидуальности, а к Смерти в Реальном, ноуменальной Смерти, неподдающемуся словесному выражению и неуловимому процессу. Возвращаясь к Жижеку, к которому я уже ранее обращался, влечением к Смерти здесь является упорное влечение к процессу безотносительно внешних ограничений, связанных с Символическим порядком. Грань между жизнью и процессом Смерти настолько тонка и размыта, что можно легко запутаться в терминологии, однако между ними есть четкое различие: процесс всегда остается одним и тем же.

__________

Одной из форм проявления танатоса является следование за идеологией. Человек, который стремится войти в Символическое пространство, умирает как Я, мутирует в нечто безличное, часть большего, социальное существо. Люди слепо следуют за идеологией, их индивидуальное бытие в этом потоке развеивается в множестве таких же индивидов, где они уже не имеют права конституировать свое Я. Идеология – это само по себе влечение к смерти. Люди легко поддаются ее влиянию, поскольку неспособны в силу обстоятельств к аутентичному экзистенцированию, к обретению Я-реального.

«Если Бога нет, все позволено» – таков девиз экзистенциализма. Но что есть Бог, как не идол, воздвигаемый человеком? Бог это идеология, государство, капитал, это все и ничего одновременно. Если, учитывая выражение Достоевского, мы все же признаем небытие Бога, то тем самым обретем ту свободу собственного Я, к которой стремимся.

Когда-то Ницше постулировал: «Бог мертв». Эти слова эхом пронеслись по Европе XX века; Бога не стало, а на его место пришло нечто пострашнее. Здесь, однако, присутствует парадокс: можно ли свободно выбрать рабство, следовать за идеологией? Парадокс этот лишь кажущийся, поскольку через двойное отрицание мы вновь поднимаемся на качественно новый уровень. Сперва необходимо вырваться из оков догматического сна, как когда-то сделал Кант, а уже затем свободно определять свое будущее.

__________

Если в традиционном обществе (либо обществе, считающим себя таковым) роль Большого Другого играют такие вещи, как традиция и религия, то в постиндустриальном обществе его роль играет товарный фетишизм, или же культура потребления. Ранее Сверх-Я указывало человеку на запреты и табу, сейчас же оно приказывает наслаждаться. Императив наслаждения вынуждает нас желать обретения статуса путем обмена, коммуникации и распределения ценностей через совокупность знаков. Завладение объектами наслаждения является все тем же jouissance, бесцельным и неограниченным. Разумеется, здесь мы вновь входим в систему Символического, которая разрушает индивида.

Очевидным здесь кажется взгляд отказа от наслаждения, но тут не все так просто. Суть потребления состоит в том, что оно является функцией не наслаждения, а производства. Потребление – это система, обеспечивающая порядок знаков; это и мораль, и структура отношений. Подлинная эмансипация в мире потребления невозможна, поскольку потребление является классовым институтом. Социум продолжит бессознательно потакать идеологии потребления, питаясь ошметками со стола в виде мнимой суверенности и независимости. Потому, проходя индивидуацию и выход из системы Символического, необходимо как минимум отвергнуть общество потребления, а как максимум – вести активную деятельность против оного.

__________

Выход из системы Символического может звучать достаточно утопично. Действительно, если мы не можем существовать вне Символического, то разве мы способны выйти из него? На самом деле все достаточно просто. Символическое – это система означающих и означаемых, объективно оно не оказывает на нас никакого влияния, но система – это то, как люди используют Символическое в своей практике, как они вводят все новые и новые конструкты, нагромождают культуру все новыми правилами и запретами. В свете этого, выходом из системы Символического является отказ от догматизма и критическая переоценка сложившихся устоев. Гильотина Юма избавляет нас от каких-либо форм морали, не подтвержденных нашим практическим разумом; антиномии чистого разума Канта доказывают принципиальную непознаваемость по многим вопросам; философия стала отрицать сама себя.

А что же с областью Реального? Структурализм возник как явление, оппозиционное экзистенциализму, так о каких структурах Символического и Реального может идти речь? Однако в этом и кроется загвоздка: Реальное позволяет нам назвать себя свободными индивидуумами, обладающими ноэтическим измерением. Именно оно дает нам право полагать наличие свободной воли и других понятий, делающих человека Человеком.

Призывая к выходу из системы Символического, я призываю не отказаться от языка и его структур (потому что понимая этот призыв превратно, именно так он и звучит), я призываю не ставить себя в зависимое от него положение. В «Критике практического разума» Кант утверждает, что поставив нравственный поступок в подчиненное по отношению к обстоятельствам место, мы выносим его из сферы нравственности. Здесь принцип тот же: ставя свои свободные действия и свое перманентное становление в зависимость от навязанных норм, человек исчезает как личность. Конечно, внешне он по-прежнему принадлежит к homo sapiens, однако в качестве Я он является пустышкой, у него нет необходимости искать признание Другого, а следовательно, нет и возможности для становления Я-реального (как я писал ранее, стремление обрести признание Другого вынуждает нас стремиться к Смерти-феномену, чье двойное отрицание и является необходимым компонентом влечения к Смерти-ноумену).

__________

Следует отличать индивидуацию от индивидуализации. Индивидуация – это самоустановление человека, реализация его Я в перманентном процессе Смерти. Индивидуализация, в свою очередь, является выделением мнимой уникальности индивида в противовес коллективному. Мнимой эта уникальность является потому, что вводит человека в Символическое, в иерархию власти и знания. В некоторых обществах индивидуация устроена так, что чем больше власти у человека, тем больше он выделяется как индивид в ритуалах и церемониях. В дисциплинарных режимах, напротив, индивидуализация исходит сверху вниз. «Чем больше анонимной и функциональной становится власть, тем больше индивидуализируются те, над кем она отправляется» – говорит Фуко.

Согласно Юнгу, индивидуация – это процесс трансформации, посредством которое индивидуальное и коллективное бессознательное вводятся в сознание. Ранее я описывал этот процесс как фиксацию Я-реального; здесь нет противоречия, поскольку в таком случае индивид как перестает иллюзорно отождествлять себя с Персоной (Я-идеалом), так и становится способен принять собственную Тень, выйдя из системы Символического.

__________

Согласен мнению Пиаже, эгоцентричная речь у ребенка возникает из недостаточной социализации изначально индивидуальной речи. Согласно же теории Выготского, она возникает из недостаточной индивидуализации изначально социальной речи. Ребенок не является индивидом и полностью включен в систему Символического, в бытие, которое в дальнейшем формирует его сознание.

Речь ребенка – это коллективный монолог. Дети верят, что они говорят друг другу и что другие их слушают. Да, они ведут себя так, не обращая внимания на других, но только потому, что полагают каждую свою мысль общим достоянием. Дифференциация Я и Другого в мышлении ребенка еще не приобрела ясные черты, он изучает себя через Другого, обретая не синтез личного и коллективного бессознательного (Самость), а Персону.

__________

В культовом аниме «Neon Genesis Evangelion», также именуемом сокращенно «Ева», представлен концепт комплементации человечества. Комплементация представляет из себя искусственную эволюцию и переход на новую ступень жизни, коллективную и лишенную индивидуального. В каком-то смысле этого слова, эта идея соответствует идее Символического. Индивид также стремится обрести бытие в Символическом пространстве, проходя обряд инициации в различные идеологии и вероисповедания.

Главные герои аниме, Икари Синдзи и Аска Сорью Ленгли, в финале оказываются единственными людьми на Земле, у которых хватило воли к жизни, чтобы противостоять коллективизации. Если влечение к смерти было стремлением к феномену, то влечение к жизни является стремлением к ноумену; оба персонажа предпочли не выхолощенное и хрупкое Символическое, а процесс Смерти – Реальное. В мире, где остались лишь они двое, они не будут стремиться обрести взаимное признание, поскольку полагают в качестве Другого самих себя; их больше не увлекает бесконечная погоня за Большим Другим (Синдзи стремился обрести любовь отца; Аска стремилась доказать свою независимость), они самодостаточны и способны стать для себя судьей. При этом проект комплементации также отсылает нас и к диалектике: отрицание индивида как тезис; отрицание коллектива как антитезис; индивидуация, достижение Самости, как синтез.

__________

Самосознанию наиболее значимо стать самим собой. Для самоактуализации необходимо выйти из зоны комфорта Персоны и быть способным принимать решения, брать за них ответственность, позволяя проявляться своей индивидуальности, включающей в себя «негативные» проявления Самости (Тень).

При анализе динамической структуры самосознания используются понятия Я-текущего и Я-личностного. Я-текущее – это конкретная форма осознания себя в настоящем; Я-личностное это ядро синтеза Я-текущих. Это наводит нас на классическую экзистенциальную мысль о предшествовании существования перед сущностью. Мы сами определяем себя и в ходе жизни (или, вернее, процессуальной Смерти, где Я-текущие перманентно уходят в небытие). Полагая себя Другим, человек способен сам определить смысл своей жизни, и, важно заметить, смысл необязательно соответствует истинному положению дел. Прибегая к ницшеанской теории истины, человек не занимается самообманом, поскольку он является таким же Другим, как и все остальные люди на Земле, разница лишь в отношении между субъектом и объектом.

Гуманистические психологи Франкфуртской школы рассматривают Самость как целенаправленность всей личности на осуществление максимума потенциальных возможностей индивида. У Фромма это выражается в критике антиавторитаризма; избегая контроля, человек проходит не индивидуацию, а индивидуализацию, обретая мнимую личностную уникальность. Согласно Фромму, необходимо побороть в себе не только императив запрета, но и императив наслаждения, свойственный культуре потребления. У Маркузе идея индивидуации обретает форму возвращения к догенитальным фазам сексуального развития и нормализации «извращений». Фромм раскритиковал теорию Маркузе (см. «Ревизия психоанализа»), но тем не менее цель исследований у них совпадает.

__________

В труде «Искусство быть» Эрих Фромм предлагает читателю концепцию осознания, как фиксации субъекта на Я-текущем. Он приводит такие примеры, как дыхание или движение; в обыденной жизни мы не придаем им особого значения, однако стоит только сделать это осознанно, сфокусировавшись на действии и не уходя в дебри мыслей, как они приобретают иной характер, схожий с медитативным. Говоря от себя, прохожее чувство было мной испытано при деперсонализации; каждое движение становится подвигом по продвижению к идентификации со своим телом.

Фромм пишет: «две самые далеко идущие, шокирующие критические теории в начале последней стадии индустриального общества были созданы Марксом и Фрейдом. Маркс показал движущие силы и конфликты в общественно-историческом процессе, Фрейд же сконцентрировался на критическом осмыслении внутренних конфликтов». Далее он дополняет эти слова мыслью, что марксизм и фрейдизм являются «выражением одной и той же идеи в двух различных измерениях».

Поскольку человек – существо социальное, процессы, протекающие в жизни общества, несомненно, влияют на происходящее в бессознательном. Освобождение от иллюзий касаемо социальной реальности влияет на освобождение от иллюзий относительно самого себя. Выходя из системы Символического, субъект не отрицает свою Тень, что является одним из важнейших шагов на пути к достижению Самости.

__________

Влечение к смерти, рассматриваемое во фрейдистском смысле, является деструктивной силой, аутоагрессией, противоречие которой с влечением к жизни и составляет основу нашего бытия. В моей интерпретации танатос делится на два различных влечения: влечение к феноменальной Смерти и влечение к ноуменальной Смерти. О характере обоих влечений уже было сказано ранее. Влечение к ноуменальной Смерти имеет очень важное, жизнеутверждающее значение для индивидуации и достижения Я-реального. Осознавая конечность жизни и постоянное приближение к смерти биологической, субъект придает значение каждому мигу жизни.

Я уже говорил, что смысл – это то, что происходит с Другим. Другой наделяет нашу жизнь смыслом и он же находится в пространстве, которое включает в себя нашу смерть. В случае с осознанием настоящего, сфокусировавшись на Я-текущем, человек может наделить ситуацию смыслом. Если Я-личностное является синтезом Я-текущих, то смысл жизни (если выразиться иначе, то смысл Смерти) является синтезом смыслов различных ситуаций. Эти ситуации могут быть самыми разными, от рутинных действий до чего-то значимого, но тем не менее они обладают смыслом и являются важным звеном в обретении смысла жизни. Важно заметить: в случае с фиксации на настоящем человек не нуждается в признании Другого, он сам становится Другим и определяет смысл собственной жизни и ситуаций, включенных в нее. Таким образом, влечение к ноуменальной Смерти, как ни парадоксально, оказывается влечением к жизни, то есть эросом. К данному выводу нам позволяют прийти такие законы диалектики, как закон двойного отрицания и закон перехода количества в качество.

__________

Смерть (ноуменальная) не является антитезой жизни, как может казаться обывателю. Смерть – большее, чем жизнь, причем настолько, что включает ее в себя. Жизнь, взятая сама по себе – это порядок вещей, но Смерть организует этот порядок, расставляя все в абсурдистском виде, который человек лицезрит, пытаясь увидеть в нем изначально заданный смысл. Смерть является процессом жизни, а антитезой в данном случае является уже биологическая смерть, то есть небытие.

Диалектика танатоса и эроса находит свое воплощение во влечении к процессу жизни, к постоянному становлению Я. Любая мелочь, даже бытовая, является условием для реализации Я-текущего.

Здесь следует ввести различие между Я-текущим и Я-реальным. Я-текущее – это Я в данный момент времени; Я-реальное – это совокупность всех Я-текущих (Я-личностное), достигшее Самости. Без Я-текущего невозможно и Я-реальное, потому каждая ситуация по-своему важна и уникальна.

Именно в свободе проявляется стремление обрести Самость, а свобода представляет собой влечение к ноуменальной Смерти, то есть к процессу жизни, а не самой жизни. Взятая сама по себе жизнь представляет собой не жизнь, а существование в самом негативном смысле этого слова: она не осмысляется, не ведет к развитию, не проходит через цикл становления и исчезновения, она является лишь пропозицией.

Здесь можно возразить, якобы Смерть-ноумен тоже является лишь пропозицией, но это ложное возражение. Смерть-ноумен лишена содержания лишь без ее субъективного восприятия. Она является таковой для животного, подчиненного инстинктам, но не для человека, обладающего разумом и ноэтическим измерением, которое позволяет нам уловить эту тонкую грань между ежесекундным рождением и умиранием, где Я и реализовывается.

__________

Симона де Бовуар пишет: «он [человек] избегает свой свободы, своей субъектности и хотел бы затеряться в Целом: вот источник его космических и пантеистических грез, жажда забвения, сна, экстаза, смерти. Ему никогда не удается уничтожить свое отдельное «я», но он по крайней мере хочет достичь прочности бытия-в-себе, окаменеть, как предмет; особенно ясно он предстает перед собой как бытие под фиксирующим взглядом Другого. Именно в этом плане следует рассматривать поведение ребенка: <...> он пытается компенсировать эту катастрофу, отчуждая свое существование в образе, реальность и ценность которого будут обоснованы Другим».

Де Бовуар очень точно описала значимость Другого в жизни Я: человек стремится обрести признание Другого, видит в его взгляде обоснование собственного права на существование. Его пугает собственная свобода экзистенции и он прибегает к социальной рационализации в виде идеологии, растворяясь в безличностном Символическом. Индивид теряет самого себя, обретая лишь смутную видимость уникальности. Особенно это характерно для современного культа потребления, где человек лишь полагает себя свободно и критично мыслящим существом. Отсюда же и его тяга к смерти, которая придаст его жизни смысл. Лишь выйдя из порочного круга потребления, человек станет способен обратить внимание на сам процесс Смерти, где каждый его шаг и каждое его движение будут иметь судьбоносное значение в его собственной индивидуации.

Возвращаясь к Симоне де Бовуар, свой второй том «Второго пола» она начинает с тезиса: «женщиной не рождаются, женщиной становятся». По мнению Бовуар, не существует никаких априорных или метафизических женственности и мужественности. Она вводит разделение пола и гендера, утверждая гендер целиком социальным явлением. Не будем рассуждать о том, права ли Бовуар, но все же зададимся вопросом: а кто обязал мужчин и женщин к определенному поведению и образу мысли? Разве не сам мужчина и не сама женщина должны определять это?

Это является одним из важных моментов в индивидуации человека. Коллективное бессознательное, одинаково свойственное всем, включает в себя как Аниму, так и Анимуса. Жизнь, подчиненная системе Символического, ограничивает индивида: мужчины и женщины, угнетенные общественными предрассудками, отрицают свои феминные или маскулинные черты характера, тем самым отрицая свою Тень. Лишь вырвавшись за рамки гендерных стереотипов (важно: не за рамки гендера как такового, а лишь за рамки стереотипов), человек будет способен пройти индивидуацию.