Title

 - Не вели казнить, княже. Вели слово молвить!

В княжеских палатах царил полумрак. Проделанные в добротных каменных стенах узкие, высотой едва ли с локоть, оконца пропускали ровно столько света, сколько нужно было сидящему под окном княжескому писарю, чтобы не всматриваться до рези в глазах в каждую только что написанную букву. Над входом в комнату с обелёнными известью стенами горела в искусно изготовленном подсвечнике сальная свеча. Запах шкварок не вызывал тошноты, а лишь заигрывал с желудками входивших в палаты княжеских подданных.

У самого фитиля давно уже образовалась лужица жира, и капелька из этой лужицы, пробежав по краю свечи, щёлкнула по носу явившегося пред князем гонца. Быстро отерев нос шапкой, которую хлопец держал в руках, он было опустился на колени, но князь приказал ему встать.

- Казнить всегда успеется, не наговаривай на себя. Как говорят в народе, - Буривой сухо прокашлялся, нахмурив брови, - кому суждено повешенным быть, тот не утонет. Так какое же срочное дело вынудило тебя меня побеспокоить, Лихогост?

- Срочные новости… из Ладоги, - Лихогост ещё не успел перевести дыхание, но времени во всём повиноваться этикету общения, принятом при княжеском дворе, не оставалось.

* * *

Южный берег Ладоги был подарен прошлым князем Новгорода, Брагобором Седовласым, населявшему ту область племени весь в укрепление вековой дружбы. Весяне были народом, близким новгородцам по духу, славились своей кухней — всякая словенская баба мечтала научиться готовить такую сытную и вкусную похлёбку, какую любая отроковица из веси приготовила бы с закрытыми глазами. Немало было случаев, когда новгородский парень брал в дом весянку, а иные искатели приключений даже покидали город, и сами уезжали жить в леса, где обитало это удивительное племя, надеясь обрести счастье, любовь и проникнуться культурой, не скованной городскими стенами.

Одно только казалось варварским в привычках этого племени — не проходило и десяти лет, как они предавали огню своё главное поселение. Традиция эта называлась непереводимым на новгородский словом «gettijusikka», и проклят был день того чужака-зеваки, который подворачивался под горячую руку весских ребят! Горели костры из колёс захваченных в окрестностях повозок, вождь племени подвергался изгнанию как свирепый и кровавый тиран, и если тот уносил ноги в Новгород, то до самой смерти рисковал иной раз схлопотать по морде от приезжего соплеменника с хорошей памятью на лица. Пелись песни, горели факелы, вспоминались славные победы веси над захватчиками со всех сторон света, включая гиперборейцев и римлян, почитался в песнях, частушках и пословицах давний весянский вождь с именем, по-новгородски означавшим стяг, по легенде, наведший на весских землях порядок во время Великого Переселения и сопутствовавших ему войн. Традицию эту весь считала основополагающей для своей культуры, стержнем народа, и даже обосновывала практической пользой в виде невозможности тирании и кумовства в их обществе, что, несомненно, было передовым даже по сравнению с варяжскими государствами.

В последний раз славная традиция, к несчастью, привела к пожару в доме, где останавливались новгородские ремесленники. Многое говорили о том пожаре — кто считал, что это обманутая горшечником юная весянка пустила красного петуха, кто рассказывал о курившем дурман-траву молодчике, уснувшем на сброшенном рядом с избой сене, кое-кто и вовсе считал, что это находившийся при ремесленниках волхв обошелся слишком играючи с призывом погоды, и, будучи в плохом настроении, так просив богов о грозе, что Даждьбог, хорошенько обсудив дело с Перуном, материализовал молнию прямо внутри дома. Как бы то ни было, после пожара не уцелело ни щепки, а останки новгородцев решили по-скорому схоронить во дворе несчастного дома, не сообщив ни слова княжескому послу. Буривой, узнав о случившемся, не одобрил подобное обхождение с погибшими, и решил пересмотреть права веси на Ладогу и её окрестности ввиду пожароопасной обстановки в этом районе.

Урегулировать возникший спор о границах была отправлена Темная рать — тысяча отборных новгородских воинов, внезапно надевших под кольчуги весянские рубашки, приобретших нелепый для словенского уха акцент и появившихся в солнечное цветенское утро в деревнях по берегам Волхова под видом местных жителей, радостно объявивших о возвращении Ладоги под крыло отца — господина Великого Новгорода. Весь, разумеется, выдвинула в бунтующие земли своё наспех собранное войско, и начавшаяся необъявленная война шла тихо, не мешая бравым бойцам обоих фронтов собирать у местного населения деньги и снедь на нужды победы.

* * *

- Да, Ладога без новостей — как блины без теста, - задумчиво ответил гонцу князь, начав ходить взад-вперёд по комнате, - неужели убили кого из воевод?

- Воеводы живы-здоровы, княже. Беда в другом: намедни донесли войску о том, что весяне смастерили лодку, дабы высадиться к нашим ночью в тумане, и в темноте всех перерезать, пока, значится, спят бойцы-то… Воевода назначил двоих, чтоб смотрели в оба ночью, не плывёт ли кто. И оставался час до восхода, как вдруг крик, ну, наша дружина луки похватала, стрелы с тряпьём в смоле зажгли, ну и…

Стук княжеских сапог стал тише, но Буривой не сбавил темпа. Лишь надоедавшая гонцу доска перестала скрипеть, отчего тот даже нашёл в себе силы вытянуться и приободриться.

- Неужели не попали? А мне ведь их воевода хвалился, что его лучники белке в глаз попадут со ста шагов.

- И слов не бросал на ветер воевода. Попали ребята, да оказалась эта лодка варяжским кнорром, груженым товарами...

Стук прекратился. Лихогоста передёрнуло, когда князь повернулся и посмотрел ему в глаза.

- Попали ребята, - машинально, без эмоций, повторил Буривой. - С тем, что ты знаешь, тебе бы язык отрезать да пальцы переломать, да только хвалил тебя старик воевода. Потому выйдешь ты скоро на заслуженный отдых, да отправишься доживать свой век на Селигер. Но сперва отправишься к варягам и передашь им свиток, который получишь в скором времени.

Гонец, откланявшись, вышел из палат, и направился домой, снарядить коня и сложить в любую минуту готовые для дальнего похода вещи. Уже через час в дверь постучали, и на пороге появился дружинник с закрытым платком лицом, вручив хозяину дома обещанный документ.

Береста была свежей, свёрнутой в рулон, смоляные печати на торцах не позволяли развернуть документ без усилия, а вскрытие свитка посторонним мгновенно бы обнаружилось. Стрельнув любопытствующим взглядом на отогнутый край свитка, Лихогост успел прочесть последние пару строк - «ежели и могло бы войско новгородское быть там, то уж никого бы сжечь не смогло. Мир вам» - но поспешил спрятать послание за пазуху и, откланявшись, оседлав скакуна, поспешил на выполнение своего задания.

* * *

- Ну как, здорово мы их, Леккитимин? - спросил Буривой высокого рябого мужчину, разливавшего славившуюся среди веси настойку на греческом перце по деревянным кружкам.

- А то ж, - ответил Леккитимин, осушив кружку до дна, крякнув и закусив кусочком лежавшего на столе копчёного угря, - вокруг пальца обвели. И ведь не зря я армейским вожакам помогал, земли выделял. Новый правитель без моего одобрения даже построение войска провести не может, какое уж там наступление. А теперь вот и долю свою получат за то, что верны остались, могли бы прикинуться, что знать меня не знают.

- Всем бы таких воевод, - мечтательно протянул новгородский князь, - эй, родная, поставь-ка нам варяжьей селёдочки!

Девчушка, стоявшая у стола, мигом принесла серебряное блюдо, полное рыбы.

- Умница ты моя, - улыбнулся князь, глядя в глаза девушке, отчего та покраснела и опустила взгляд, - держи бусы. Заморские, не каждая купчиха в таких ходит, будет чем подружек удивить. Почти неношеные!

Леккитимин не сдержался и прыснул со смеху, едва не выплюнув пережёванную селёдку обратно на стол. Вознаграждённая небывалым подарком не смутилась этому, будучи наслышанной о странном чувстве юмора у весян, и, обрадованная, убежала хвастаться подругам княжеской милостью.

- Гулять — так гулять, - подытожил Буривой. - Так выпьем же за мир!

- Выпьем, - охотно ответил весянский изгнанник.

Кружки соприкоснулись, подписав тем самым очередной пункт соглашения о перемирии, и обсуждение этого соглашения не утихало до первых петухов. Поутру князь распорядился никого не впускать, и лёг спать в чудесным образом доставшемся ему шёлковом халате, на спине которого был вышит змей, вцепившийся зубами в собственный хвост. Сны были хорошие, и придворный ведун истолковывал их как скорое богатство.