тест

Мученица Татиана родилась 14 декабря 1902 года в городе Томске в семье служащего акцизного управления Николая Ивановича Гримблита и его супруги Веры Антониновны, урожденной Мисюревой. Ее отец, один из весьма уважаемых священни­ков Томска, был сыном псаломщика Александра Мисюрева. Антонин родился в 1845 году, окончил церковноприходскую школу и был принят на казенный счет в Тобольскую духовную семинарию, окончил ее с отличием и в 1866 году поступил в Казанскую духовную академию, которую затем окончил по первому разряду. По окончании Академии он женился на дочери священника Софье Александровне Померанце­вой и в 1870 году был назначен в Томскую духовную семинарию пре­подавателем общей и русской церковной истории, практического руко­водства для пастырей и литургики. В 1871 году он был рукоположен во священника ко храму во имя святой равноапостольной Марии Магдалины при Мариинской женской гимназии. В 1892 году епископ Томский и Барнаульский Макарий (Невский) назначил его настоятелем клинической церкви во имя великомученика Пантелеймона при Импе­раторском Томском университете, а в 1898 году — настоятелем церкви при Томской мужской гимназии. В 1894 году отец Антонин был возве­ден в сан протоиерея.

Во время своего пастырского служения он был законоучителем во многих учебных заведениях города Томска и, в частности, в Мариин­ской женской гимназии, где училась его любимая внучка Татьяна. Будучи сам ревностным и верным служителем Христовым, протоиерей Антонин и Татьяне сумел открыть сердечные очи на неотмирную кра­соту этого служения, от которого захватывало дух, как от чистого, про­зрачного горного воздуха. Он помог ей глубоко понять и осознать, насколько важно беречь от зла свою душу с самого детства, чтобы душа, этот драгоценный сосуд, не была повреждена насилием страстей и грехов в детстве и отрочестве, отчего впоследствии потребуется вос­становление ее целостности силою Божественной благодати, но чтобы она, как приготовленная нива, с малых лет напитывалась Божествен­ным дождем и принесла плод сторичный. Благодатный выбор беззавет­ного служения ближним, когда человек, оставляя всё в прошлом, стре­мится в грядущее, опираясь лишь на веру во Христа, открывает перед ним и путь Христов — полный страданий, житейской неустроенности, когда бывает негде приклонить главу, когда он попадает в отчаянные по человечеству обстоятельства, но верою во Христа, его поддерживающего, никогда не отчаивается.

Первые страдания, первая скорбь была от родных, не одобривших выбора Татьяны посвятить свою жизнь помощи ближним, а дедушка-священник в 1915 году уже отошел в обители вечные. Для родст­венников ее самоотверженное служение Христу стало неприличным по представлениям благовоспитанного мира юродством. Особую скорбь приносили Татьяне отношения с матерью, хотя и благочестивой, но не сумевшей принять ее высокого и странного для мира подвига. Она не одобрила выбор Татьяны — лишить себя всех жизненных радо­стей и благ земных, всю себя посвятив служению нуждающимся в помощи, находящимся в скорбных обстоятельствах ближним. Таких всегда и во всякое время было довольно: их было довольно и во вре­мена Христа, и в первые столетия жизни Церкви на земле, и во вре­мена святого праведного Иоанна Кронштадтского, и уж тем более в советское время, когда темницы заполнились заключенными хрис­тианами и было, было кого посещать и кому помогать.

В 1920 году Татьяна окончила Мариинскую гимназию. В этом же году от тифа умер отец, Николай Иванович Гримблит, которому было пятьдесят пять лет. Он был сыном Ивана Ивановича Гримблита, сироты, прослужившего двадцать пять лет в армии; после демобили­зации он устроился управляющим имением в Казанской губернии. Николай в 1887 году окончил в Казани Техническую артиллерийскую школу и служил при Казанском артиллерийском складе. В 1896 году он был переведен в Казанское Окружное артиллерийское управление. Его супруга, Вера Антониновна, очень скучала по родителям и угово­рила мужа переехать в Томск. В 1899 году Николай Иванович был переведен в город Томск и назначен младшим контролером 1-го округа Управления акцизными сборами Томской губернии и Семипалатинской области и в этой должности прослужил до 1919 года.

После смерти отца дети сами выбирали для себя образ жизни, боль­шей частью посвятив ее житейским делам, самим по себе не грехов­ным, не злым, но весьма далеким от высокого христианского идеала, путь к которому есть, по выражению апостола Павла, юродство. Тать­яна избрала другой путь. В 1920 году она поступила работать воспита­тельницей в детскую колонию «Ключи». Здесь впервые раскрылось богатство ее дарований. Она часами могла рассказывать детям о Боге, о русской истории, о природе Томского края, которую любила столь сильно и беззаветно, как будто именно на этой строгой и даже суровой природе отпечатался деятельный и любящий облик Творца. Для кого-то эти края ассоциировались только с долгой зимой и полярными ночами, а для Татьяны — с Полярной звездой и чудом северного сия­ния. В природе Сибири для ее чистой души была сокрыта необыкно­венно притягательная сила: первобытная мощь, как бы хранящая на себе отпечаток недавно еще совершенного дела Творца, независимость, свобода и простор — все те качества, которые она ощущала и ценила в себе. Впоследствии, когда Татьяна оказалась в Москве, та показалась ей золотом сверкающей темницей, насквозь пропитанной отравой лож­ных идеалов, опутанной и скованной ими, точно цепями.

В 1920 году на территории Сибири завершилась Гражданская война и началась война властей против народа, и вскоре вся Сибирь с ее обширными пространствами стала местом заключения и ссылок. В это время благочестивая девица и ревностная христианка Татьяна поставила себе за правило почти все зарабатываемые ею средства, а также то, что удавалось собрать в храмах города Томска, менять на продукты и вещи и передавать заключенным в Томскую тюрьму. Приходя в тюрьму, она спрашивала у администрации, кто из заключенных не получает про­дуктовых передач, и тем передавала. В первый раз она была арестована в 1920 году за сбор средств на раненых белых офицеров.

В 1923 году Татьяна повезла передачи нуждающимся заключенным в тюрьму в город Иркутск. Здесь ее арестовали, предъявив обвинение в контрреволюционной деятельности, заключавшейся в благотворитель­ности узникам. Тут ей впервые самой пришлось познакомиться с тяжкой неволей, услышать в своей душе ту сложную гамму пережи­ваний, когда вчера еще вольный человек сразу становится ограничен­ным почти во всех своих действиях. Это переживание было сродни смерти, когда спеленутая душа также лишена свободы и, скованная силой внешней власти, уже не может заявить себя, но она по-преж­нему может любить, и в страдании эта любовь становится еще сильнее. Татьяне было всего двадцать лет, когда она оказалась в плену стен тюремных, решеток железных, но она переживала свою неволю с задо­ром молодости, у которой еще много сил, чтобы легко смотреть на все невзгоды. Однако тюрьма недолго удерживала праведную девицу: через четыре месяца она была освобождена и сразу же вернулась к делу оказания помощи заключенным.

В 1925 году ОГПУ снова арестовало Татьяну за помощь заключен­ным; на этот раз ее выпустили через семь дней. Освободившись, она по-прежнему продолжала помогать узникам. К этому времени Татьяна познакомилась со многими выдающимися архиереями и священниками Русской Православной Церкви, томившимися в тюрьмах Сибири.

Активная благотворительная деятельность Татьяны всё больше раз­дражала безбожников и всё чаще привлекала внимание сотрудников ОГПУ. Они стали собирать сведения для ее ареста, которые в конце концов свелись к следующей характеристике подвижницы, ставшей со временем всероссийской благотворительницей находящимся в узах: «Татьяна Николаевна Гримблит имеет связь с контрреволюционным элементом духовенства, которое находится в Нарымском крае, в Архан­гельске, в Томской и Иркутской тюрьмах. Производит сборы и пере­сылает частью по почте, большинство — с оказией. Гримблит во всех тихоновских приходах имеет своих близких знакомых, через которых и производятся сборы».

6 мая 1925 года начальник секретного отделения ОГПУ допросил девушку о том, помогала ли она сосланному духовенству и кому именно, а также через кого она пересылала посылки в другие города, на что та ответила:

— С 1920 года я оказывала материальную помощь ссыльному духо­венству и вообще ссыльным, находящимся в Александровском цент­рале, Иркутской тюрьме и Томской и в Нарымском крае. Средства мной собирались по церквям и городу как в денежной форме, так и вещами и продуктами. Деньги и вещи посылались мной по почте и с попутчиками, то есть с оказией. С попутчиком отправляла в нарымскую ссылку посылку весом около двух пудов на имя епископа Варсонофия (Вихвелина). Фамилию попутчика я не знаю. Перед Рождеством мною еще была послана посылка на то же имя, фамилию попутчика тоже не знаю. В Александровском централе я оказывала помощь свя­щенникам, в Иркутской тюрьме — епископу Виктору (Богоявленскому), в нарымской ссылке — священникам Попову и Копылову, епископам Евфимию (Лапину), Антонию (Быстрову), Иоанникию (Сперанскому), Агафангелу (Преображенскому) и заключенному духовенству, находя­щемуся в томских домах заключения, и мирянам.

— Обращались ли вы к духовенству с просьбой оказать содействие по сбору средств на заключенных и ссыльных? — спросил следователь.

— Да, обращалась, но получала с их стороны отказ, — ответила Татьяна, не желая впутывать в это дело никого из священников.

— Кого вы знаете из лиц, производивших помимо вас сборы на заключенных и ссыльных?

— Лиц, производивших помимо меня сборы, не знаю.

На следующий день ОГПУ выписало ордер на арест Татьяны, и она была заключена в Томское ОГПУ.

18 мая следствие было закончено, и ОГПУ постановило: «Прини­мая во внимание, что дознанием не представляется возможность добыть необходимые материалы для гласного суда, но виновность... всё же установлена... дознание считать законченным и... таковое направить в Особое совещание при Коллегии ОГПУ для применения... внесудебного наказания — административной ссылки». Помощница находящимся в узах вместе с другими арестованными священниками рассматривалась безбожниками как «вдохновительница тихоновского движения в губернии. С удалением их из губернии значительно поко­леблются устои тихоновской организации». Документы дела были пре­провождены в ОГПУ в Москву, и 26 марта 1926 года Особое совеща­ние при Коллегии ОГПУ постановило выслать Татьяну Николаевну в Зырянский край на три года. 1 июля 1926 года она этапом была доставлена в Усть-Сысольск.

15 июля 1927 года Особое совещание при Коллегии ОГПУ поста­новило выслать Татьяну Николаевну этапом через всю страну в Казах­стан на оставшийся срок. 15 декабря она прибыла в Туркестан. 19 декабря 1927 года Особое совещание постановило освободить ее, предоставив ей право жить где пожелает. О том, что она освобождена, сотрудники ОГПУ в Туркестане сообщили ей только 10 марта 1928 года, и 16 марта Татьяна Николаевна выехала в Москву. Она посе­лилась неподалеку от храма святителя Николая в Пыжах, в котором служил хорошо ей знакомый по заключению выдающийся пастырь архимандрит Гавриил (Игошкин). Татьяна стала постоянной прихожан­кой храма Николы в Пыжах и пела здесь на клиросе. Вернувшись из заключения, она стала еще активнее помогать ссыльным и заключен­ным. Постоянными ее корреспондентами были священнослужители, находящиеся в ссылке в Архангельске, среди них епископ Парфений (Брянских).

Посещения заключенных и помощь им стали формой ее служения Христу. По выражению многих святителей, украшенных впоследствии мученическими венцами, она стала для них новым Филаретом Милос­тивым. В самоотверженном подвиге милосердия и помощи, в безотказ­ности и широте этой помощи ей не было равных. В ее сердце, вмес­тившем Христа, никому уже не было тесно. Ее просветленная и чистая душа стала украшением церковным и утешением для многих.

В начале тридцатых годов поднялась очередная волна безбожных гонений на Русскую Православную Церковь, в ходе которой были арес­тованы несколько десятков тысяч священнослужителей и мирян. Сотни их были арестованы в Москве, и среди них 14 апреля 1931 года была арестована Татьяна. Через несколько дней следователь допросил ее. На его вопросы она ответила, что действительно помогала ссыльным и заключенным.

Мученица Татиана родилась 14 декабря 1902 года в городе Томске в семье служащего акцизного управления Николая Ивановича Гримблита и его супруги Веры Антониновны, урожденной Мисюревой. Ее отец, один из весьма уважаемых священни­ков Томска, был сыном псаломщика Александра Мисюрева. Антонин родился в 1845 году, окончил церковноприходскую школу и был принят на казенный счет в Тобольскую духовную семинарию, окончил ее с отличием и в 1866 году поступил в Казанскую духовную академию, которую затем окончил по первому разряду. По окончании Академии он женился на дочери священника Софье Александровне Померанце­вой и в 1870 году был назначен в Томскую духовную семинарию пре­подавателем общей и русской церковной истории, практического руко­водства для пастырей и литургики. В 1871 году он был рукоположен во священника ко храму во имя святой равноапостольной Марии Магдалины при Мариинской женской гимназии. В 1892 году епископ Томский и Барнаульский Макарий (Невский) назначил его настоятелем клинической церкви во имя великомученика Пантелеймона при Импе­раторском Томском университете, а в 1898 году — настоятелем церкви при Томской мужской гимназии. В 1894 году отец Антонин был возве­ден в сан протоиерея.

Во время своего пастырского служения он был законоучителем во многих учебных заведениях города Томска и, в частности, в Мариин­ской женской гимназии, где училась его любимая внучка Татьяна. Будучи сам ревностным и верным служителем Христовым, протоиерей Антонин и Татьяне сумел открыть сердечные очи на неотмирную кра­соту этого служения, от которого захватывало дух, как от чистого, про­зрачного горного воздуха. Он помог ей глубоко понять и осознать, насколько важно беречь от зла свою душу с самого детства, чтобы душа, этот драгоценный сосуд, не была повреждена насилием страстей и грехов в детстве и отрочестве, отчего впоследствии потребуется вос­становление ее целостности силою Божественной благодати, но чтобы она, как приготовленная нива, с малых лет напитывалась Божествен­ным дождем и принесла плод сторичный. Благодатный выбор беззавет­ного служения ближним, когда человек, оставляя всё в прошлом, стре­мится в грядущее, опираясь лишь на веру во Христа, открывает перед ним и путь Христов — полный страданий, житейской неустроенности, когда бывает негде приклонить главу, когда он попадает в отчаянные по человечеству обстоятельства, но верою во Христа, его поддерживающего, никогда не отчаивается.

Первые страдания, первая скорбь была от родных, не одобривших выбора Татьяны посвятить свою жизнь помощи ближним, а дедушка-священник в 1915 году уже отошел в обители вечные. Для родст­венников ее самоотверженное служение Христу стало неприличным по представлениям благовоспитанного мира юродством. Особую скорбь приносили Татьяне отношения с матерью, хотя и благочестивой, но не сумевшей принять ее высокого и странного для мира подвига. Она не одобрила выбор Татьяны — лишить себя всех жизненных радо­стей и благ земных, всю себя посвятив служению нуждающимся в помощи, находящимся в скорбных обстоятельствах ближним. Таких всегда и во всякое время было довольно: их было довольно и во вре­мена Христа, и в первые столетия жизни Церкви на земле, и во вре­мена святого праведного Иоанна Кронштадтского, и уж тем более в советское время, когда темницы заполнились заключенными хрис­тианами и было, было кого посещать и кому помогать.

В 1920 году Татьяна окончила Мариинскую гимназию. В этом же году от тифа умер отец, Николай Иванович Гримблит, которому было пятьдесят пять лет. Он был сыном Ивана Ивановича Гримблита, сироты, прослужившего двадцать пять лет в армии; после демобили­зации он устроился управляющим имением в Казанской губернии. Николай в 1887 году окончил в Казани Техническую артиллерийскую школу и служил при Казанском артиллерийском складе. В 1896 году он был переведен в Казанское Окружное артиллерийское управление. Его супруга, Вера Антониновна, очень скучала по родителям и угово­рила мужа переехать в Томск. В 1899 году Николай Иванович был переведен в город Томск и назначен младшим контролером 1-го округа Управления акцизными сборами Томской губернии и Семипалатинской области и в этой должности прослужил до 1919 года.

После смерти отца дети сами выбирали для себя образ жизни, боль­шей частью посвятив ее житейским делам, самим по себе не грехов­ным, не злым, но весьма далеким от высокого христианского идеала, путь к которому есть, по выражению апостола Павла, юродство. Тать­яна избрала другой путь. В 1920 году она поступила работать воспита­тельницей в детскую колонию «Ключи». Здесь впервые раскрылось богатство ее дарований. Она часами могла рассказывать детям о Боге, о русской истории, о природе Томского края, которую любила столь сильно и беззаветно, как будто именно на этой строгой и даже суровой природе отпечатался деятельный и любящий облик Творца. Для кого-то эти края ассоциировались только с долгой зимой и полярными ночами, а для Татьяны — с Полярной звездой и чудом северного сия­ния. В природе Сибири для ее чистой души была сокрыта необыкно­венно притягательная сила: первобытная мощь, как бы хранящая на себе отпечаток недавно еще совершенного дела Творца, независимость, свобода и простор — все те качества, которые она ощущала и ценила в себе. Впоследствии, когда Татьяна оказалась в Москве, та показалась ей золотом сверкающей темницей, насквозь пропитанной отравой лож­ных идеалов, опутанной и скованной ими, точно цепями.

В 1920 году на территории Сибири завершилась Гражданская война и началась война властей против народа, и вскоре вся Сибирь с ее обширными пространствами стала местом заключения и ссылок. В это время благочестивая девица и ревностная христианка Татьяна поставила себе за правило почти все зарабатываемые ею средства, а также то, что удавалось собрать в храмах города Томска, менять на продукты и вещи и передавать заключенным в Томскую тюрьму. Приходя в тюрьму, она спрашивала у администрации, кто из заключенных не получает про­дуктовых передач, и тем передавала. В первый раз она была арестована в 1920 году за сбор средств на раненых белых офицеров.

В 1923 году Татьяна повезла передачи нуждающимся заключенным в тюрьму в город Иркутск. Здесь ее арестовали, предъявив обвинение в контрреволюционной деятельности, заключавшейся в благотворитель­ности узникам. Тут ей впервые самой пришлось познакомиться с тяжкой неволей, услышать в своей душе ту сложную гамму пережи­ваний, когда вчера еще вольный человек сразу становится ограничен­ным почти во всех своих действиях. Это переживание было сродни смерти, когда спеленутая душа также лишена свободы и, скованная силой внешней власти, уже не может заявить себя, но она по-преж­нему может любить, и в страдании эта любовь становится еще сильнее. Татьяне было всего двадцать лет, когда она оказалась в плену стен тюремных, решеток железных, но она переживала свою неволю с задо­ром молодости, у которой еще много сил, чтобы легко смотреть на все невзгоды. Однако тюрьма недолго удерживала праведную девицу: через четыре месяца она была освобождена и сразу же вернулась к делу оказания помощи заключенным.

В 1925 году ОГПУ снова арестовало Татьяну за помощь заключен­ным; на этот раз ее выпустили через семь дней. Освободившись, она по-прежнему продолжала помогать узникам. К этому времени Татьяна познакомилась со многими выдающимися архиереями и священниками Русской Православной Церкви, томившимися в тюрьмах Сибири.

Активная благотворительная деятельность Татьяны всё больше раз­дражала безбожников и всё чаще привлекала внимание сотрудников ОГПУ. Они стали собирать сведения для ее ареста, которые в конце концов свелись к следующей характеристике подвижницы, ставшей со временем всероссийской благотворительницей находящимся в узах: «Татьяна Николаевна Гримблит имеет связь с контрреволюционным элементом духовенства, которое находится в Нарымском крае, в Архан­гельске, в Томской и Иркутской тюрьмах. Производит сборы и пере­сылает частью по почте, большинство — с оказией. Гримблит во всех тихоновских приходах имеет своих близких знакомых, через которых и производятся сборы».

6 мая 1925 года начальник секретного отделения ОГПУ допросил девушку о том, помогала ли она сосланному духовенству и кому именно, а также через кого она пересылала посылки в другие города, на что та ответила:

— С 1920 года я оказывала материальную помощь ссыльному духо­венству и вообще ссыльным, находящимся в Александровском цент­рале, Иркутской тюрьме и Томской и в Нарымском крае. Средства мной собирались по церквям и городу как в денежной форме, так и вещами и продуктами. Деньги и вещи посылались мной по почте и с попутчиками, то есть с оказией. С попутчиком отправляла в нарымскую ссылку посылку весом около двух пудов на имя епископа Варсонофия (Вихвелина). Фамилию попутчика я не знаю. Перед Рождеством мною еще была послана посылка на то же имя, фамилию попутчика тоже не знаю. В Александровском централе я оказывала помощь свя­щенникам, в Иркутской тюрьме — епископу Виктору (Богоявленскому), в нарымской ссылке — священникам Попову и Копылову, епископам Евфимию (Лапину), Антонию (Быстрову), Иоанникию (Сперанскому), Агафангелу (Преображенскому) и заключенному духовенству, находя­щемуся в томских домах заключения, и мирянам.

— Обращались ли вы к духовенству с просьбой оказать содействие по сбору средств на заключенных и ссыльных? — спросил следователь.

— Да, обращалась, но получала с их стороны отказ, — ответила Татьяна, не желая впутывать в это дело никого из священников.

— Кого вы знаете из лиц, производивших помимо вас сборы на заключенных и ссыльных?

— Лиц, производивших помимо меня сборы, не знаю.

На следующий день ОГПУ выписало ордер на арест Татьяны, и она была заключена в Томское ОГПУ.

18 мая следствие было закончено, и ОГПУ постановило: «Прини­мая во внимание, что дознанием не представляется возможность добыть необходимые материалы для гласного суда, но виновность... всё же установлена... дознание считать законченным и... таковое направить в Особое совещание при Коллегии ОГПУ для применения... внесудебного наказания — административной ссылки». Помощница находящимся в узах вместе с другими арестованными священниками рассматривалась безбожниками как «вдохновительница тихоновского движения в губернии. С удалением их из губернии значительно поко­леблются устои тихоновской организации». Документы дела были пре­провождены в ОГПУ в Москву, и 26 марта 1926 года Особое совеща­ние при Коллегии ОГПУ постановило выслать Татьяну Николаевну в Зырянский край на три года. 1 июля 1926 года она этапом была доставлена в Усть-Сысольск.

15 июля 1927 года Особое совещание при Коллегии ОГПУ поста­новило выслать Татьяну Николаевну этапом через всю страну в Казах­стан на оставшийся срок. 15 декабря она прибыла в Туркестан. 19 декабря 1927 года Особое совещание постановило освободить ее, предоставив ей право жить где пожелает. О том, что она освобождена, сотрудники ОГПУ в Туркестане сообщили ей только 10 марта 1928 года, и 16 марта Татьяна Николаевна выехала в Москву. Она посе­лилась неподалеку от храма святителя Николая в Пыжах, в котором служил хорошо ей знакомый по заключению выдающийся пастырь архимандрит Гавриил (Игошкин). Татьяна стала постоянной прихожан­кой храма Николы в Пыжах и пела здесь на клиросе. Вернувшись из заключения, она стала еще активнее помогать ссыльным и заключен­ным. Постоянными ее корреспондентами были священнослужители, находящиеся в ссылке в Архангельске, среди них епископ Парфений (Брянских).

Посещения заключенных и помощь им стали формой ее служения Христу. По выражению многих святителей, украшенных впоследствии мученическими венцами, она стала для них новым Филаретом Милос­тивым. В самоотверженном подвиге милосердия и помощи, в безотказ­ности и широте этой помощи ей не было равных. В ее сердце, вмес­тившем Христа, никому уже не было тесно. Ее просветленная и чистая душа стала украшением церковным и утешением для многих.

В начале тридцатых годов поднялась очередная волна безбожных гонений на Русскую Православную Церковь, в ходе которой были арес­тованы несколько десятков тысяч священнослужителей и мирян. Сотни их были арестованы в Москве, и среди них 14 апреля 1931 года была арестована Татьяна. Через несколько дней следователь допросил ее. На его вопросы она ответила, что действительно помогала ссыльным и заключенным.

30 апреля 1931 года Особое совещание при Коллегии ОГПУ при­говорило Татьяну Гримблит к трем годам заключения в концлагере, и она была отправлена в Вишерский исправительно-трудовой лагерь в Пермской области. В лагере она изучила начала медицины и стала работать фельдшером, что как нельзя лучше соответствовало выбранному ею пути — беззаветному служению ближним; здесь она помогала многим выдающимся исповедникам Русской Православной Церкви и некоторых спасла от смерти.

В 1932 году Татьяна Николаевна была выпущена на свободу с запретом жить в двенадцати городах на оставшийся срок. Местом жительства она избрала город Юрьев-Польский Владимирской области. После окончания срока в 1933 году Татьяна поселилась в городе Алек­сандрове Владимирской области и устроилась работать фельдшером в больнице. В 1936 году она переехала в село Константиново Москов­ской области и стала работать лаборанткой в Константиновской рай­онной больнице.

Работая в больнице, и зачастую много больше, чем ей полагалось в соответствии с ее обязанностями, она почти все свои средства, а также и то, что ей жертвовали верующие люди, отдавала находя­щемуся в заключении духовенству и православным мирянам, ведя со всеми ними активную переписку. В ее деятельности как всесострадающей помощницы всем узникам была ощутима не только матери­альная поддержка, но еще больше духовная — в письмах, которые она им посылала. Для некоторых она иногда оказывалась единственным корреспондентом и помощником.

Епископ Рыльский, викарий Курской епархии Иоанн (Пашин) писал ей из лагеря: «Родная, дорогая Татьяна Николаевна! Письмо Ваше полу­чил и не знаю, как Вас благодарить за него. Оно дышит такой теплотой, любовью и бодростью, что день, когда я получил его, был для меня один из счастливых, и я прочитал его раза три подряд, а затем еще друзьям прочитывал: владыке Николаю (Могилевскому. — И. Д.) и отцу Сер­гию — своему духовному отцу. Да! Доброе у Вас сердце, счастливы Вы, и за это благодарите Господа: это не от нас — Божий дар. Вы — по милости Божией — поняли, что высшее счастье здесь, на земле, — это любить людей и помогать им. И Вы — слабенькая, бедненькая — с Божьей помощью, как солнышко, своей добротой согреваете обез­доленных и помогаете как можете. Вспоминаются слова Божии, ска­занные устами святого апостола Павла: „Сила Моя в немощи совер­шается". Дай Господи Вам силы и здоровья много-много лет идти этим путем и в смирении о имени Господнем творить добро. Трогательна и Ваша повесть о болезни (на условном языке переписки тех лет означало арест) и дальнейших похождениях. Как премудро и милосердно устроил Господь, что Вы, перенеся тяжелую болезнь (имеется в виду пребывание в заключении), изучили медицину и теперь, работая на поприще лечения больных, страждущих, одновременно и маленькие средства будете зарабатывать, необходимые для жизни своей и помощи другим, и этой своей святой работой сколько слез утрете, сколько страданий облегчите... Работаете в лаборатории, в аптеке? Прекрасно. Вспоминайте святого великомуче­ника Пантелеймона Целителя и его коробочку с лекарствами в руках (как на образах изображают) и о имени Господнем работайте, труди­тесь во славу Божию. Всякое лекарство, рассыпаемое по порошкам, разливаемое по склянкам, да будет ограждено знамением святого Креста. Слава Господу Богу!»

«Добрая и глубокоуважаемая Татьяна Николаевна! — писал ей епи­скоп Иоанн. — Письмо Ваше второе... я получил и приношу за него искреннюю благодарность. Много оно меня утешило и заставило всё чаще вспоминать Вашу светлую личность. Вспоминая Вас, кажется не такой унылой наша жизнь, забываешь невзгоды, легче переносишь неприятности. Просьба покорная и о валенках: если можно, поспешите с их высылкой. Холода близко. Простите. Будьте здоровы и радостны».

«Дорогая Татьяна Николаевна, будьте здравы и Господом Богом хранимы! — писал ей в июле 1936 года из нарымской ссылки священ­ник Рафаил Дубровин. — К великому светлому празднику Вы первая меня письменно приветствовали и прислали духовное утешение. После Пасхи уже вторую карточку получил и телесное подкрепление (изве­щение на 15 рублей). От детей (и только от сына и дочери) к Пасхе небольшое пособие денежное (в 2 рубля), и ни строчки до сего вре­мени. Мне по-человечески обидно и тяжело! Но да будет воля Его. Как мне благодарить и возблагодарить за Ваше сердечное отношение ко мне, недостойному? Как мне прославить Христа, Кем и через Кого Вы исполнены любовью к ближнему? Вы, не зная меня, возлюбили, по завету Его, меня многогрешного. Он Один воздаст Вам за всё. От родных, кровных, близких ко мне, детей и друзей я не получал того, что незаслуженно получаю от Вас. Любовь Ваша не падает, а устрем­ляется вперед... Бог воздаст Вам. Не скрою от Вас, что поддержка Ваша (15 рублей) в настоящее время очень и очень дорога и вовремя. Апрель, май и июнь — ни заработка и ни поддержки ниоткуда. К Пасхе поддержка от Вас, сына и дочери уже иссякла. Теперь могу покупать хлеб и им питаться. Слава и хвала Ему за всё! Великая Его забота о нас многогрешных. На днях напишу в Томск и не утерплю помянуть о Вас, втором русском Филарете. Простите за всё, дорогая Татьяна Николаевна».

«Достопочтенная о Господе, дорогая и родная сестра Татьяна Николаевна!.. — писал ей отец Рафаил в 1937 году. — Как и чем воз­благодарить Вас, родная, за Ваши обо мне память и заботы! Христос, Коим и через Коего Вы не только возлюбили ближних, но и имеете возможность проявить ее делами, и в день Суда поставит по правую сторону за то, что служили Ему в лице ближних. Вы просите меня, многогрешного, молиться о Вас (это долг мой), — дела Ваши молятся о Вас... Помолитесь обо мне, грешном. Ведь многие годы я почти бес­прерывно стоял пред престолом, многогрешный, и дерзновенно совер­шал богослужения. Плачет и сетует душа моя. Сохрани Вас Господь и любовь Вашу к нам, многогрешным. Напишите, что знаете о жизни нашей Православной Церкви во дни испытаний. Где святитель Петр Крутицкий? Как подвизается блаженный Сергий?.. Я ведь уже почти десять лет оторван от мира. Я слышал, что с 37-го года о митрополите Петре уже не вспоминается как о заместителе Патриарха. Вы беспо­коитесь о моем житье-бытье: как и чем питаюсь, во что одеваюсь и обуваюсь. Хранит Господь и птичку, и травку, и меня не забывает. Родные-кровные мои забыли меня (может быть, не по своей вине), но Господь в лице Вас и подобных Вам не забывает меня, многогрешного и ленивого раба Своего... Спешу сердечно поблагодарить Вас за Ваше письмо. Я несколько раз прочел его, и опять хочется. Вы меньше про­жили, но пережили, очевидно, много больше. Помоги Вам Матерь Божия до конца дней своих мужественно и твердо донести крест свой... Радуюсь за Вас и благодарю Его, Отца, любящего нас. Пишите почаще мне. Присные мне мало пишут. Причина их молчания мне понятна. Не все обладают смелостью и преданностью воле Его. Про­щаю им, как и Христос учит нас примером Своим... Житейское море бушует, корабль тонет, видны одни верхушки мачт, но Небесный Корм­чий приведет его и нас к тихому пристанищу. Родная, Вы радовались узам, ждали их с нетерпением и радовались, перенося их. Попирались Вами все препятствия, забывались даже кровные близкие. Не без труда и болезни, но зато всецело с Ним, с Его помощью и любовью. Что о себе скажу? Изнемогаю! Десятый год, последний год срока, особенно тяжел. Несмотря на долгие годы терпения и испытаний, я, оказывается, еще очень крепко привязан к земной жизни, тесно связан узами род­ства, для меня всё еще мало прожито на земле. Святой апостол, вели­кий учитель Павел, горел желанием умереть и жить со Христом и при­мирялся оставаться на земле, если его жизнь нужна для спасения ближних. Не скрою от Вас, у меня сейчас страшная жажда увидеть своих и дорогие места родные. Помоги мне, святой Иоанн Златоуст, вместе с тобою взывать: „Слава Богу за всё", „везде Господня земля". Помолитесь и Вы, родная, обо мне, чтобы я успокоился и подчинился Его воле. Как Он хочет: Он силен допустить меня до родных и близких и лишить меня сего за дела мои. 26 января по старому стилю 1938 года кончается срок моего наказания, хотя и остается пятилетнее пораже­ние в правах...»

«Воистину воскресе! — писал в 1934 году из Бамлага архимандрит Иосиф (Ливанов). — Многоуважаемая Татьяна Николаевна! Дорогую для меня открытку от Вас получил 24 мая. Большое спасибо за память и заботы. 6 февраля исполняется два года моего заключения, а еще около трех лет остается; как это пройдет время, не знаю. Работаю в артели путеармейцев. Ремонтируем железнодорожный путь. Года мои не молоды... Для меня эта работа тяжелая... Питаемся скудновато... пища однообразная... белого хлеба не видим... Здоровье мое стари­ковское... Поддержки духовной нет, только в письмах можно получить радостное, а письма получаю очень редко. Сапоги изнашиваются, а казенных не дают, только лапти. Многие ходят в изорванной одежде. Хорошо бы получить кожаные рукавицы и фуражку... Жду от вас вестей. Желаю здоровья и благополучия».

Живу „на минусе" в маленьком захолустном Мелекессе. Срок мой кончается 8 декабря 1940 года. Хожу раз в месяц 3-го числа на отметку в НКВД. Снимаю отдельную квартирку на окраине города, в поселке. Плачу 35 рублей в месяц со своими дровами. Уфимцы помогают. Мате­риально живу, слава Богу, хорошо. Нужды особой ни в чем не имею, да жизнь уже приучила к большой скромности, так что многого и не желаю. Духовно одинок. Храмы закрыты (АП. невольно сравниваешь с нашей жизнью…). Есть один молитвенный дом, но туда не тянет... от тех безобразий, что там творятся... Утешаюсь совершением служб на дому, по примеру святителя Феофана Затвор­ника. Здоровье мое восстановилось. Правда, к перемене погоды ощу­щаю некую неловкость в правом боку, но по милости Божией более не хворал и чувствую себя достаточно бодро. Сердце лишь плохо, но к этому я привык давно и на одышку и прочие „пороки" не обращаю внимания — всё равно не излечишь... На днях Господь мне послал скорбь: забрали второй раз одного очень хорошего человека, который лишь три месяца тому назад вернулся из Беломорских лагерей после шестилетнего там пребывания. Очень прошу, помолитесь о нем. Имя его — иеромонах Неофит... Жду от Вас подробного письма. Простите. Господь да хранит и помилует Вас! С искренней любовью и глубокой благодарностью Ваш недостойный богомолец, епископ Вениамин».