Test

Пометка для себя: вот пусть «Письма в Пентхауз» опубликуют это!

Полагаю, что выпускники и выпускницы высших учебных заведений не такие

уж выдающиеся любовники. Мы слишком много об этом думаем. Все должно быть

вербализовано. Человек, считающий, что ебля -- это сексуальный дискурс,

просто не может быть хорош в постели.

У меня прикол по поводу чулок. Они должны быть гладко черные,

желательно со швом сзади. В тринадцать я спер в магазине черные колготки,

просто чтобы их трогать. Когда я шел домой с колготками в рюкзачке, сердце у

меня бешено колотилось, но волнение от кражи померкло в сравнении с тем, что

я испытал, распечатав упаковку и прижав нейлон к пухлым подростковым щекам.

Я даже попытался надеть их на мои-то волосатые ноги, но абсолютно ничего не

почувствовал. Я не хотел их носить. Я хотел, чтобы они были на ком-то

другом. В тот день я мастурбировал четыре раза.

Меня это страшно волновало. Я был умненький мальчик. Считается, что

умные мальчики -- рационалисты. Поэтому в колледже я придумал рациональное

объяснение. У нас в колледже девушки в чулках не ходили, но иногда я бывал в

городе, видел, как хорошо одетые сотрудницы фирм идут в черных чулках, и

научно изучал их ноги. Я приметил, что, когда чулок растягивается на более

широкой части ноги, скажем, на икроножной мышце, он светлеет, как воздушный

шарик, когда его надуваешь. Соответственно в более узких местах, например на

щиколотке, он темнее. От этого икра кажется полнее, щиколотка -- тоньше.

Ноги в целом выглядят более здоровыми, намекая, что между ними можно найти

ДНК более высокого класса.

Q.E.D. Мой прикол насчет чулок -- высокоразумная адаптация. Я просто

доказал, какой я умный, насколько рациональны даже самые иррациональные

части моего мозга. Секс надо мной не властен, мне нечего бояться.

Это были глубоко школьные рассуждения, но в наши дни большинство

образованных людей рассуждают, как школьники, до тридцати и позже, так что я

надолго на этом застрял. У моей жены Вирджинии, вероятно, были такие же

рациональные оправдания её собственных сексуальных потребностей, о которых я

узнал значительно позже. Неудивительно, что наша добрачная половая жизнь

была очень так себе. Ни она, ни я в этом, разумеется, не признавались. Иначе

я должен был бы признать, что все это -- из за нежелания Вирджинии носить

черные чулки, а я слишком хотел быть чутким и современным. Я любил Вирджинию

за её ум. Каким надо быть нечутким извращенцем, чтобы отвергать её за

нежелание натягивать на ноги полупрозрачные нейлоновые трубки? Мне, пухлому

школяру, крупно повезло такую заполучить.

На шестом году нашего брака я присутствовал на конференции

«Комдекс» в качестве президента небольшой высокотехнологической

компании. К тому времени я уже был не такой пухлый и не такой школяр. Я

познакомился с девушкой из отдела маркетинга крупной сети по распространению

программного обеспечения. Она носила гладкие черные чулки. Кончилось тем,

что мы трахнулись у меня в номере. Это было что-то необыкновенное. Домой я

вернулся обескураженный и пристыженный. После этого наша с Вирджинией жизнь

совсем разладилась. За два года мы трахнулись раз десять, не больше.

У Вирджинии умерла бабушка, и мы поехали на похороны. Вирджинии

пришлось надеть платье, а значит, побрить ноги и натянуть чулки, что с нашей

женитьбы случалось всего несколько раз. Я едва не упал, когда её увидел, и

всю заупокойную службу мучился сильнейшей зудящей эрекцией, только и думая,

куда бы Вирджинию затащить.

Бабуля жила одна в большом старом доме на холме, пока за пару месяцев

до смерти не сломала шейку бедра и не оказалась в больнице. Все её дети,

внуки и правнуки съехались на похороны, так что в доме собралась уйма

народу. Дом был красивый и хорошо обставленный. Правда, в последние годы

бабулька стала страшной барахольщицей и распихивала повсюду кучи газет,

писем и тому подобного. В конце концов мы вывезли несколько грузовиков

мусора.

Во всем остальном бабка была очень организованная и оставила весьма

подробное завещание. Мебель, посуда, ковры и безделушки -- всё это она четко

расписала между родней. Добра было много, но и потомков -- целая куча, так

что каждому досталось всего ничего. Вирджинии бабка отписала черный комод

орехового дерева с зеркалом, стоящий в нежилой спальне. Мы пошли его

смотреть, и там-то я её трахнул. Я стоял в спущенных штанах, а она сидела на

комоде, и её обтянутые черными чулками пятки вжимались мне в зад. Это было

потрясающе. Хорошо, что родственники внизу ели, пили и разговаривали, не то

они услышали бы, как она стонет и вопит.

Я наконец рассказал ей про чулки. Мне сразу полегчало. К тому времени я

кое что прочел про то, как развивается мозг, и смирился со своим приколом.

Получалось, что в определенном возрасте, где-то между двумя и пятью годами,

мозг просто застывает. Та часть, которая отвечает за секс, формируется в это

время, и дальше ты живешь с ней до конца жизни. Все голубые, с которыми я

говорил, утверждают, что осознали себя голубыми, или по крайней мере

отличными от других, задолго до того, как начали думать о сексе, и все они

согласны, что гомосексуалиста не сделаешь натуралом, и наоборот.

В этом возрасте часть мозга, отвечающая за секс, часто закорачивается

на другие, никак не связанные отделы. Тогда-то и возникает ориентация на

сексуальное подавление или подчинение, а у многих появляются очень

специфические приколы -- скажем, по поводу резины, перьев или обуви.

Некоторые бедолаги западают на маленьких детей, и тогда пиши пропало -- их

можно только кастрировать или запереть до конца жизни. Никакое лечение тут

не поможет.

То есть, если хорошенько взвесить, мне достался далеко не худший

прикол. Всё это я изложил Вирджинии по дороге домой и сам удивился, как

спокойно она выслушала. Мне, идиоту, было невдомек, что она размышляет, как

это относится к ней самой.

Когда мы вернулись, она честно пошла и купила несколько пар чулок, даже

попыталась их носить, но это оказалось не так просто. Чулки предполагают

определенный стиль жизни. Они выглядят глупо с джинсами и кроссовками. К

чулкам нужны платье или юбка, и не просто джинсовая, а более красивая и

парадная. Кроме того, нужны туфли, которых у Вирджинии не было. В чулках

неудобно ездить на работу на велосипеде. Более того, чулки нельзя было

носить у нас дома. Пока мы учились в аспирантуре, денег не хватало, и мебель

мы покупали подержанную, а кое что я сам соорудил из досок. Вся эта мебель

оказалась в скрытых заусеницах, которые мы не замечали, пока ходили в

джинсах, но чулки о них рвались в первые пятнадцать минут. Аналогично, у

нашего недостроенного дома и развалюшной машины оказалась куча острых углов,

цепляющих чулки. С другой стороны, когда мы летали в Лондон на юбилей

свадьбы, ездили в черных такси, останавливались в хороших гостиницах, ели в

дорогих ресторанах, мы целую неделю вращались в мире, идеально

приспособленном для чулок. Это показывало, как сильно должна измениться наша

жизнь, чтобы Вирджиния начала так одеваться.

Короче, в припадке добрых намерений куча денег была потрачена на чулки.

Какое-то количество раз мы трахнулись очень даже неплохо, хотя, похоже,

удовольствие было больше с моей стороны. Вирджиния ни разу не испытала того

звериного экстаза, что на бабулькиных похоронах. Чулки скоро изорвались,

новые купить у Вирджинии всё как-то не получалось, и через год мы вернулись

к тому, с чего начали.

Однако наша жизнь понемногу менялась. Я продал кое какие акции, мы

купили новый дом на холме. Наняли грузчиков перевезти нашу обшарпанную

мебель, которая в новом доме смотрелась еще плачевнее. Вирджиния сменила

работу и теперь должна была ездить туда на машине. Я счел, что наша

развалюха недостаточно безопасна, и купил ей маленький «лексус»

с кожаными сиденьями и шерстяным ковриком, без всяких углов и зацепок. Скоро

пошли дети, я продал старый пикап и купил минивэн.

Тем не менее меня жаба душила покупать новую мебель, пока не начались

проблемы со спиной и я не понял, что всё дело в продавленном матрасе, на

котором мы спим. Поскольку речь шла о моей спине, я и отправился за

покупкой.

Вообще-то мне легче прижечь себе язык сигаретой, чем идти что-нибудь

покупать. Я представил, как буду обходить всё большие мебельные салоны,

сравнивая кровати, и мне захотелось умереть. Я хотел прийти в одно место,

купить и покончить с этим раз и навсегда. Однако я не хотел дерьмовую

кровать, на которую через год будет тошно смотреть, или дешевый матрас,

который через пять лет промнется и боли в спине начнутся по новой.

Поэтому я направился прямиком в местную галерею «Гомера

Болструда». Я слышал, как говорят о тамошней мебели, особенно женщины

-- у них сразу становятся такие приглушенные, религиозные голоса. Фабрика,

где все это делают, вроде бы в Новой Англии, в том же здании, что и триста

лет назад, а стружкой от Гомера Болструда, по слухам, разводили костры под

ведьмами. «Гомер Болструд» -- вот ответ на вопрос, который я

задавал себе с самых похорон: откуда берется вся эта роскошная бабулькина

мебель? В каждой семье молодые люди ездят к бабуле на День благодарения и

другие нудные семейные торжества, а сами гадают, какой буфет смогут забрать,

когда старушка откинет копыта. Некоторые не в силах дотерпеть и отправляются

в антикварные магазины.

Однако если запас старинной мебели ограничен, то откуда возьмутся

будущие бабули? Я представил, как полстолетия спустя наши с Вирджинией

потомки передерутся из за одного черного комода орехового дерева, а всю

остальную нашу мебель свезут прямиком на свалку. Поскольку население растет,

а запас старинной мебели не увеличивается, такие ситуации неизбежны. Должен

быть источник новой бабулькиной мебели, иначе все будущие американцы

обречены сидеть в виниловых креслах, из которых сыплется на пол

пенопластовая крупа.

Ответ: «Гомер Болструд». Цена высока. Каждый стол и стул от

«Гомера Болструда» должен бы по хорошему продаваться в коробочке

с бархатной подкладкой, как драгоценность. Поэтому я отправился в

«Гомер Болструд», ворвался в дверь и налетел на секретаршу. В

кроссовках и джинсах я сразу почувствовал себя оборванцем. Видимо, на ее

глазах в эту дверь входило много разбогатевших компьютерщиков, потому что

она не бухнулась в обморок, а спокойно пригласила пожилую женщину и сказала,

что это будет мой личный консультант. Звали её Маргарет. «Где

кровати?» -- спросил я. Маргарет поджала губы и объяснила, что это не

такое место, где кровати в одном большом зале выставлены рядами, как свиные

ноги в мясной лавке. Галерея «Гомера Болструда» состоит из

шикарно обставленных комнат, в том числе спален, где, кроме всего прочего,

есть кровати. Маргарет повела меня их смотреть. По пути из комнаты в комнату

я не преминул заметить, что на Маргарет черные чулки с идеально прямым швом.

Мне стало неловко от эротического чувства к Маргарет, и некоторое время

я перебарывал желание ляпнуть: «Просто продайте мне самую большую и

дорогую кровать, какая у вас есть». Маргарет показала кровати

различных стилей. Названия ничего мне не говорили. Одни выглядели

современными, другие -- под старину, я указал на очень большую, высокую

кровать бабулькиного типа и сказал: «Беру».

Три месяца пришлось ждать, пока её изготавливали вручную умельцы,

работающие по тем же ставкам, что психоаналитики. Потом кровать привезли.

Собирали её рабочие в белых комбинезонах, как в цехе по производству

микропроцессоров. Вирджиния вернулась домой с работы. Она была в джинсовой

юбке, толстых носках и панталетах. Дети еще не пришли из школы. Мы

трахнулись на новой кровати. Надеюсь, я был на должном уровне. Мне не

удалось удержать эрекцию и пришлось доводить дело до конца, просунув голову

между её шершавыми бедрами. Хотя уши у меня были зажаты её ляжками, я все

равно слышал, как Вирджиния вопит и стонет. Под конец она забилась в таких

судорогах, что чуть не свернула мне шею. её оргазм длился полных две или три

минуты. Тогда я впервые понял, что Вирджиния может кончить только по

соседству с (желательно на) драгоценным предметом мебели, ей лично

принадлежащим.