Таджикистан: онтология анабиоза

Фрида Кауч

Меня часто спрашивают о положении дел в Таджикистане, общественных настроениях и перспективах. Мне всегда нелегко отвечать на эти вопросы, поэтому постараюсь сделать это письменно.

Таджикистан на постсоветском пространстве, пожалуй первый претендент на звание failed state. Единственное, что удерживает его на плаву — это денежные переводы трудовых мигрантов, формирующие около 60% ВВП страны. Зависимость национальной экономики (по большей части потребительской, а не индустриальной) от экспорта трудовых ресурсов проявила себя в недавнем банковском кризисе, охватившем несколько крупнейших банков страны, вкладчики которых получают свои средства мизерными порциями раз в месяц. Снижающаяся покупательная способность населения приводит к сокращению рабочих мест и снижению предпринимательской активности. В этой новой суровой реальности стремительно меняется отношение к режиму президента Рахмона, который ранее казался священным. Прежние идеологические мантры (мир после гражданской войны, долгожданная независимость, исключительность и величие нации) вызывают теперь аллергию. Нарушенный общественный договор между народом и «Его Превосходительством» в дальнейшем будет только усиливать вероятность стихийной нестабильности. Кроме того, назревает значительный раскол в консолидированной ранее кланово-мафиозной политической элите, симптомы которого проявляются уже сейчас в форме борьбы с коррупцией и арестами высокопоставленных чиновников.

Не изменяя жанру абсурдной политической комедии, режим принимает меры по борьбе с бедностью регламентированием семейных мероприятий, свадеб, похорон и детских праздников. Дни рождения разрешены только дома в семейном кругу, свадьбы проводятся скромно и быстро, поминки без еды. На данный момент «Закон об упорядочении традиций, торжеств и обрядов» это единственный закон, за исполнением которого власти следят во всех городах и селах. На мой взгляд, основной смысл этой глупой суеты в том, чтобы прекратить публичную демонстрацию личного или семейного благосостояния и тем самым снизить недовольство общества его плачевным положением. Бредовость властных инициатив порождает в массах бредовые модусы неподчинения. Например, запрещенный теперь плов для соседей по случаю свадьбы или поминок люди раздают в виде порции продуктов, из которых те сами могут приготовить это блюдо.

Между тем, на поддержания мифа о национальном единстве и таджикской исключительности денег не жалеют. Пышные празднества, парады и андеграундные оргии охватывают все страну как минимум дважды в год. Для того, чтобы «занять народ чем-нибудь полезным» придумываются нескончаемые субботники для бюджетников или «собрания против экстремизма», на которых жители районов вместе с чиновниками обзванивают знакомых, примкнувших к террористическим группировкам и уговаривают их явиться в органы с повинной.

Для понимания происходящего в стране необходимо усвоить, что правительство Рахмона – это не представительство класса собственников производств или торговли. Оно скорее посредник между транснациональными корпорациями (все чаще китайскими) и режимами безопасности (в первую очередь России). Само правящее семейство не является эксплуататором в классическом смысле. Это типичный режим-паразит, пищевой базой которого является население страны. Население используется для получения международной гуманитарной помощи и кредитов, из него высасывают последние ресурсы введением платных дорог, высочайших коммунальных тарифов и уж совсем сюрреалистичных налогов, как например акцизы на интернет и мобильную связь.

В культурном плане дела обстоят еще хуже. Происходящее в Таджикистане можно назвать «модернизацией без модерности». Архитектурные излишества в виде новых министерских зданий, огромных стадионов, новых квартирных комплексов, инфраструктурных проектов в виде долгостроя Рогунской ГЭС и прочего сосуществуют с религиозной варваризацией сельского населения, культурно-спортивной криминализацией молодежи, первобытным укладом отдаленных районов.

Трудно прогнозировать вектор общественных настроений. Рассчитывать на классовое сознание и классовые конфликты в стране с таким уровнем безработицы малоперспективно. Любая занятость представляется не «производственными отношениями», но благом и привилегией. Интеллектуально-творческая прослойка живущая в городах может лишь талдычить о том, что «не надо раскачивать лодку». Так называемое гражданское общество, руководители НПО, журналисты, религиозные деятели и ученые и за редким исключением предпочитают статус-кво и сводят актуальную дискуссию к бытовым жалобам. Любимое занятие таджикской интеллигенции – восторгаться успехами бывших соотечественников, получивших работу в Диснее, Оксфорде или Кремниевой долине.

Здравой политической стратегией представляется готовность к краху режима, который медленно начинает пожирать сам себя. Нынешняя власть это временщики, оцепенело ждущие конца вечеринки. Населению (вернее, его думающей части) главное не скатиться на культурно-интеллектуальное дно, сохранить трезвость, конструктивность, солидарность и начать думать вне навязанной парадигмы «либо Рахмоны, либо эшоны». К слову, у исламистов почти всё готово для того, чтобы занять место у руля – пропаганда успешно работает через личные связи, социальные сети, агитаторов, имеются ячейки и какая-никакая структура со своей иерархией и каналами коммуникаций. В этом смысле они эффективно скопировали революционную организацию леворадикалов начала XX века и 68-го года. Самоорганизация же под «красными флагами» в идеологическом поле, намертво зачищенном от левой мысли, не представляется возможной даже в мечтах. Поэтому всем критически мыслящим людям, активистам и интеллектуалам нужно поддерживать устоявшиеся сети и создавать новые, вести просветительскую и критическую работу, выходить за пределы НПО-шного и кофебрейкного нетворкинга и больше работать с населением, поддерживая в нем все еще слабое пламя цивилизованности.

‏Source september.media