Стихи
Света***
Я не умела молчать, молиться, скулить, нащупывать тормоза -
Меня швыряла в толпе столица, не удосужившись наказать,
И я усвоила очень четко: кто не поверженный - тот скала,
Лишь мама прятала в сумку четки, а солнце - трещины в куполах.
Но все же в сумерках, ближе к ночи, тоска ныряла волной в кулак,
И мой изогнутый сильно почерк смахнуть старался с дороги страх,
Не щелкай спичками - рядом порох - зовут в народе его душа...
Я весь губительный мыслей ворох могла доверить твоим ушам:
Я помню осень, весну и лето, для нас вращалась своя земля,
Была та девочка обогрета... А мне не верилось: я ли? Я?
Вокзалы, пристани, самолеты - мы не желали искать покой,
Воруя мысли и чьи-то ноты - я ощущала себя живой
И, окрыленная, словно чайка, носилась с неба до мирных вод,
То величая себя хозяйкой, а то невольницей целый год.
Глаза и губы смеялись громче, чем стая утренних светлячков -
Тогда не знала я: память топчет... Ты поклонился - и был таков!
А я, наивная, лишь стояла и теребила карман пальто -
Меня просеяла тишь вокзала, как огнестрельное решето.
Наверно, нужно уметь молиться, желать распявшим житейских благ...
Привет, толпа! и привет, столица!
Тоска ныряет волной в кулак.
***
А нам кривляться да веселиться - "По ком там колокол?", "Жизнь взаймы"?..
Мы, воспарившие к небу птицы, грустим о лете в снегах зимы,
Грустим о прошлом и о наградах, которых, видно, прошел черед,
И, прикрываясь своей бравадой, хотим отречься от всех забот.
По подворотням/по ресторанам сжигаем время (оно не в счет)
Мы все успеем! Проснувшись рано, не зная вод, измеряем брод.
Мольберт у берега, дремлют скалы, прогулка, звезды, озноб и тишь...
Сгущался шепот: "я так устала, почти измучена... Что молчишь?
Ногам кочевников нет приюта - загадку-присказку растолкуй!
Срывая дверь, мы спешим к кому-то и сеем правду, но жнем тоску.
Зачем герою премудрый опыт, когда он молод, горяч и лих?
Когда он сам прорубает тропы своих скитаний..Чего притих?"
Я говорила, а ветер лаял, вторило эхо (как будто лгу!).
Я так устала... и я не знаю, чего я стою и что могу.
***
Каково это - быть одиночкой, которая всем нужна?
Той, о ком разглагольствуют судьи и зверствуют палачи?
За спиной непременно: то ангел, то сатана...
А она молчит.
Каково проверять ей на прочность все внутренние столпы?
Как Снегурочке, в гонке за счастьем нырять в огонь
И, конечно же, таять... Шарахаться от толпы -
Говорить "не тронь".
Каково ей в измученный вечер сидеть на краю моста
И читать обсуждения горстки шипящих кривых святош:
Мол, она безнадежна, нелепа, всего лишь одна из ста,
И цена ей грош.
Каково ей в больницах и хосписах слышать, как дышит смерть?
Отрекаться от памяти, дергать тугой засов,
Каково погибать?.. и в итоге опять терпеть
Дон Жуанов и дураков.
Укрываясь за масками, все-таки быть живой,
Добираясь до истины, рушить уклад систем...
Каково ей кричать перед самой большой толпой,
А услышанной быть...
Н И К Е М
?
***
Пожалей меня, мама. Мне стала мала квартира,
За порогом - ступени, на воле - всегда распутье.
Мне хотелось бы спеть, как умеет одна Земфира,
Но совсем не о небе, скорей о свинцовых прутьях.
Вот под тяжестью шага шипит недовольный гравий,
Вот стреляет в груди, но тот выстрел, к несчастью, ложный.
Я пытаюсь осмыслить: действительно мною правит
Эта вечная блажь под названием безнадежность?
Где разведчик, прицелы? Ведь жизнь не дает наводок,
Из известных страстей остается одно упрямство -
Очень хочется броситься к пристани старых рыбачьих лодок
И уплыть восвояси, и верить, и не бояться.
Только к вечеру снова пирушки да неизбежность
Сотрясают весь дом по традициям Джея Гетсби...
Рядом с этой реальностью, мама, покоится наша бездна,
И не спрятаться, видно, уже никуда не деться.
***
Теперь это редкий подвиг - не знать гордыни,
В конвертах сжимая весточки из глуши...
Вот мне бы сейчас возродиться среди пустыни,
Где мир на ладони видится вновь большим.
Есенинский шепот, мрачные строки Гёте
Прочувствовать снова, ими взахлеб дыша,
И действовать так, словно нет и не будет гнета,
Который лукаво свергает с пути кого-то,
Кто слепо забыл, что такое его душа.
Теперь это подвиг - проникнуть в печали старцев,
Уметь извлекать уроки из чьих-то драм
И даже заставить когда-то живые пальцы
Коснуться рояля изящным легато гамм.
Иметь благородство, спасая "за так" Ревекку,
А если совсем постараться, то древний забытый род...
Что, собственно, нужно обычному человеку,
Который спешит уничтожить в себе калеку*,
Не сделав при этом и пары шагов вперед?
Ответы застряли: не бейся, не жди ответов,
Тебе ли не знать, что такое большой провал?
Когда впопыхах ты хватался за то и это -
Спешил повсеместно, но все-таки опоздал.
Могу огорчить: малодушным на счастье вето
Успел наложить Тот, кто много чего видал.
И рушится небо, и вспять увядают весны,
И больше не действуют клятвы на образах...
Не слушайте сказок про "юный, глупец, не взрослый" -
Не слушайте их, а заглядывайте в глаза.
Теперь это подвиг - действительно быть серьезным,
Без кипы продуманных перечней "против/за".
***
Кому написать, чтобы время вернулось вспять,
Чтобы пуля, летящая в гения, чудом промчалась мимо,
Чтобы вместо заученной приторной пантомимы
Мы учились делиться, выслушивать и прощать.
Чтобы в прошлом ученый, метущий элитный двор
И забросивший опыты, стал, наконец-то, понят,
Чтобы те, кто вокруг, отзывались на наши стоны,
Даже если тюремщиком вынесен приговор.
Чтобы в самый час пик, оберегом шагнув в вагон,
Чья-то бдительность стала преградой шальному взрыву,
Чтобы люди ценили признания и порывы,
Не цепляясь за избранный статус и мнимый трон.
Кому написать, чтобы дети афганских вдов
Не ютились в хрущевках, сплетая концы с концами,
Чтобы эти мальчишки гордиться могли отцами,
И отцы отвечали им тем же из вечных снов.
К кому обратиться не знавшим земных пощад
Обреченной Печоринской Бэле, а после - его же Мери?..
Мы не можем припомнить, кого мы спасли/согрели,
Но все так же неистово жаждем больших наград.
И кому же теперь предъявить непосильный счет
За тоску о земле, за глухие в могилах вздохи,
За надломленный дух, но не сломленную эпоху,
За сгоревшие письма, где кто-то кого-то ждет.
Я все это к тому, что дела у живущих плохи...
Я все это к тому, что пора бы идти вперед.
***
Добровольные пропасти. Жар чистилищ.
Посмотри, до чего мы с тобой скатились!
В этот день, изнывая и обессилев,
Я слагаю "во имя" немало слов.
Обездолены, изгнаны, неприступны,
Кто - потухший огонь, ну а кто отступник?..
Бесполезно толочь наши воды в ступе -
Ведь и так наломали немало дров.
Потрепала разлука, грядут метели...
На площадке малышка бежит к качелям,
Ну а мы же боролись, не зная цели,
Расшибаясь в лепешку. Таков урок.
Прикорнули мечты - мы за них в ответе,
Я и ты - несмышленые в прошлом дети...
Оступились, ошиблись и только ветер
Понимает всю горечь вот этих строк.
Оболочка красива - внутри старуха,
Поврежденное сердце отныне глухо,
Без бывалой надежды оно потухло:
Примитивный сюжетик, увы, не нов.
Время лечит? Как скоро меня отпустит?
Не бывает же место святое пусто...
Просто ночь наступает - немного грустно.
Не вздыхай.
Я скучаю.
Чудесных снов.
***
А девочки ныне не знают своих отцов.
На лекции пишут в тетрадки, вздыхают под старым кленом,
Привыкли к заштопанным дыркам на пятках и к тихим усталым стонам
Своих матерей, от выпавших бед постаревших лицом.
Теперь же - куда ни смотри - роль отцов выполняет кот,
Абсурдно, но вечером мы ему адресовываем монологи
О том, как изменчивы (даже продажны) боги,
Как хочется принца, а рядом какой-то сброд.
Мечтаешь склонить свою голову тихо ему на плечо,
Забыть о потерях, о чьих-то абортах и смертной казни,
О горечи в венах, когда ты на школьный праздник
Не можешь позвать всю семью, словно мечена палачом.
Ты также не можешь позволить себе забыть,
О том, что не стоит спускать на пустое последние ваши крохи,
О том, что и это пройдет до конца опостылой эпохи,
Ты знаешь. И душишь обиду, и так продолжаешь жить.
Посмотришь на фото и мысли бегут строкой:
Ты что же совсем заблудился и выбрал не ту дорогу?
А, может, тебя заманили просторы чужих порогов,
И вся твоя жизнь - ошибка, и вовсе ты не герой?
Наш папа на важной службе - орудует там клинком,
Воюет, твой сладкий покой защищая своей отвагой -
Для детских наивных сердец эта ложь становилась благом,
И мы прожидали у окон, щеку подперев кулаком.
С годами явилась правда и ворох земных забот,
И девочки ваши в семнадцать пошли работать,
Боялись мужчин, но зато виртуозно читали ноты
И громко, с надрывом, вздыхали при виде сирот.
Те девочки ныне не знают своих отцов,
Боятся реального мира, ступая неслышной тенью,
Боятся любить и не верят в счастливые чьи-то семьи
И даже в холодном бреду не повяжут себя кольцом.
***