Стена

Религия учит о лике. Лик Бога, строгие лики икон. Маскарад по определению лик скрывает, подменяет его маской, росписью, гримасой. Отсюда церковь борется с маскарадом, полагая его подменной истинного лица человека. Но если раньше карнавал был исключительным поведением, вроде народной подготовки к говению, то теперь никакого самоконтроля нет, да и сам праздник не думает заканчиваться.

Слово карнавал с итальянского можно перевести, как «прощай мясо». Это освободительный праздник человеческой телесности, возникший в Европе в IX-X веках. Народные гуляния сопровождались выпивкой, смехом, чревоугодием, сменой социальных и гендерных ролей, богохульствами и всем тем, что свойственно низовой культуре перед Постом. Кстати, ближайший родственник мероприятия – наша Масленица. А ещё один чудесный русский самородок, Михаил Бахтин, стоящий в одном ряду с великим советскими языкознатцами Проппом, Фрейденберг, Ивановым, Гуревичем и Кнорозовым, первым разработал концепцию карнавала. Эта идея оказала серьёзное влияние на мировую семиотику и литературоведение.

По мысли Бахтина, карнавал временно отменяет существующую иерархию, воплощая разгульную, вселенскую, народную утопию вопреки Системе. Но это не только разрушение, когда голова короля появляется на чьём-нибудь заду. Карнавал – это как сброс пара, революция скоморохов и дудочников, где вместо вил в руки берутся хлопушка с трещоткой. Общества, проводящие ритуальный карнавал, гораздо более устойчивые и стабильные, чем те, где карнавал запрещён. Смеховая культура в особые дни и на особом языке разговаривает с церковью, моралью, дворцом и государством. Язык выгребных ям и площадей против языка клироса и феода. Карнавал не рефлексирует и не репрезентует – он непосредственно манифестирует событие и проживает его. Карнавал позволял людям жить по-настоящему, разрушая социальные перегородки и иерархические препоны: «В карнавале сама жизнь играет, разыгрывая - без сценической площадки, без рампы, без актеров, без зрителей, то есть без всякой художественно-театральной специфики - другую свободную (вольную) форму своего осуществления, свое возрождение и обновление на лучших началах. Реальная форма жизни является здесь одновременно и ее возрожденной идеальной формой». Но говоря о карнавале или смеховой культуре нужно понимать, что средневековый и даже нововременной концепты сущностно отличались от нашего мировоззрения. Медиевисты указывают, что участники карнавала не отделяли себя от обсмеиваемых объектов, поэтому молитва задом наперёд и обосранный епископ не могли быть прямым свидетельством сатанизма или атеизма, как, например, в наше время.

Сегодня же карнавал связан с авторитаризмом, несвободой. Карнавал, как оружие революции или насилие, часто встречался в человеческой истории. Сразу вспоминается фашистская касторка, вызывающая у политических оппонентов адский понос. Обделавшись, человек уничтожался не физически, а морально. Или карикатуристка советского журнала «Крокодил», направленная против врагов партии. И это, конечно, только цветочки, потому что нигде так не властвует карнавал, как в обществе зрелища. Теперь карнавальна и любовь, и политика, и мармелад, и похороны. Одним словом – всё. Когда-то Бахтин писал: «Карнавал не созерцают, в нем живут, и живут все, потому что по идее своей он всенароден. Пока карнавал совершается, ни для кого нет другой жизни, кроме карнавальной. От него некуда уйти, ибо карнавал не знает пространственных границ. Во время карнавала можно жить только по его законам, то есть по законам карнавальной свободы. Карнавал носит вселенский характер, это особое состояние всего мира, его возрождение и обновление, которому все причастны».

Видимо одноногий (Сталин тоже любил посмеяться) учёный не догадывался, что Новейшее Время можно будет назвать Карнавальным Временем. Здесь смеются над всем и всегда. Но почему бы, спросит скептик, не посмеяться? Почему бы не расслабиться, похахатывая над тупыми клерикалами и революционерами? Действительно, смех – это всего лишь смех, чего вы выдумываете? Почему я не могу посмеяться над русскими или советскими, если они так нелепы? Да, смех нужен. Нужен даже «материально-телесный низ», как Бахтин эвфемистически назвал огурцы доктора Попова и сладкий хлеб. Но нужно и сакральное.

А его нет.

Ржач без священной оппозиции становится тотальным, разъедающим жизнь ядом. Интерпретаторы забывают, что смеховая культура – это прежде всего бинарная связь, когда ветра испускают не куда-нибудь, а в церковь. Это культура обжорства, неминуемо заканчивающаяся с Постом. Это непристойные матерные песни, но и пронзительное хоровое пение, которое вчерашний буян восторженно побежит слушать в храм. Это «дерьмовый королёк» за которого идут погибать на будущей войне. Поэтому, когда поёт бородатая женщина, стебётся «Charlie Hebdo» или в церкви пляшут феминистки – это не классическая смеховая культура, о чём забывает сообщить нам очередной постсоветский интеллигент, а её инверсия. Для смеховой культуры нужно обязательно выполнить второе условие: французские журналисты и местные дурочки должны истово верить в Бога, а женщина с бородой должна быть предметом для осмеяния, а не подражания.

А этого нет. И не будет. Будет одно большое Луркоморье.

Потому что карнавал – это удобно, весело, очень комфортно и продаваемо. «Бытие без отчуждения», как писал Бахтин о карнавале, в условиях революции коммуникаций, когда исчезла достаточно замкнутая городская община, стало «бытием без границ». Сущность карнавала – это демонстрация события, которое само по себе ещё не свобода, но только освобождение. От каких-то правил, приличий, норм, морали, идей. Это хорошо единожды, перед долгой аскезой, но не каждый день, не двадцать четыре часа в сутки. Смех должен быть, но он не должен быть всем. Как в песенке Пахома «А жизнь весёлый карнавал». В ней нет никакого смысла, кроме очевидного. Все перечисляемые Пахомом несвязные вещи (столб, минуточку, автобус) ныне элементы нескончаемого, непрекращающегося карнавала. По отдельности они ничуть не смешны, но когда объединяются вместе, как в клипе Пахома, то заставляют ржать над собой. Здесь нет никакой амбивалентности, потому что нет бинарной оппозиции. Нечего высмеивать и переворачивать. Всё – низ. Тогда как даже Достоевский, серьёзный мыслитель трущоб и святости, вполне себе написал карнавальную повесть «Дядюшкин сон».

Самому же Михаилу Бахтину судьба досталась не из весёлых. Репрессированный, в советской ссылке он потерял ногу, а его главный труд «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и ренессанса», будучи написанный в 1940 году, увидел свет только в 1965-ом. Тем не менее, Бахтин, даже будучи забытым автором, не утратил чувства юмора и любил посмеяться. Так что прочитать одну из главных культурологических книг ХХ столетия определённо стоит. Как-никак именно её порой обвиняют в предтече постмодернизма и уничтожении СССР. Cмешно? А это не шутка. Приятного чтения.

#ПК_статья #ПК_этнография #ПК_библиотека

‏Source m.vk.com