Сплит

Я оправляю рукава рубахи и чуть веду лопатками, ёжусь – в голую спину неприятно бьёт струя холодного уличного воздуха. Кто-то открыл заднюю дверь и бесшумно прошмыгнул в коридор, который ведёт к Большой арене. Непорядок. Я раздражённо оглядываюсь и машинально дёргаю крылом. О, я уверен, что знаю, кто здесь шастает. Остаётся только его поймать, и дело с концом.

Нижние уровни Цирка – мои. Потому что Цирк – моё детище. Моё величайшее творение. Каждый артист должен быть наверху, на сцене – кто-то в золотой клетке, кто-то на столе мясника, кто-то под потолком. А кое-кто, я не буду называть имён, совсем отбился от рук и слоняется здесь без нужды.

Раз, два, три, четыре, пять, я иду тебя искать…

Нижние уровни арены – неприкосновенны. Это правило было установлено первым и должно беспрекословно соблюдаться. Я не для того создавал своё прекрасное детище, чтобы его артисты совали нос куда не надо. На нижних уровнях довелось побывать лишь тем, кто это заслужил. Если вы понимаете, о чём я. 

За спиной слышится шорох, и я ухмыляюсь; хочу застать незваного гостя врасплох. Чтобы половчее развернуться и не задеть стены и старый ковролин, чуть взмахиваю крыльями. Они большие, в полутьме выглядят зловеще; нежный пушок у основания чуть щекочет кожу, концевые перья касаются ботинок, и лопатки сладко тянет от резкого движения. Я распрямляюсь в полный рост, расправляю плечи, сверху вниз смотрю на изящную фигурку. 

На меня большеглазо, но спокойно, смотрит Сашенька. Хм, приглядываюсь. Нет, всё же не Сашенька, а его Двойник. Отпечаток. У него нет маленького шрамика на подбородке, а глаза серебристые. Абсолютно не Сашин цвет, ему ужасно не идёт. Хорошо, что это лишь Двойник, а Сашины глаза всё так же отливают грозовой тревожной серостью.

– И что же, прямо с Арены отправил мне весточку? – спрашиваю надменно, как и подобает Хозяину.

Двойник никак не реагирует. Лишь смотрит мне в глаза и закладывает руки за спину. В его движениях нет скованной робости или почтения передо мною, как это есть у других артистов. Он даже меня не боится. 

– Нет, – улыбается он и склоняет голову набок, совсем точь-в-точь как Саша. Ясное дело, что как Саша – они же один человек. – Приходи посмотреть поклоны. Нам было бы приятно. 

– А что, все Сплиты сегодня такие дерзкие? 

– Только я.

Сашин отпечаток игриво улыбается, и я уже знаю, к чему это приведёт. Я подступаю к Двойнику вплотную, поднимаю его лицо за подборок и невесомо целую в лоб, зная, что настоящий Саша это почувствует. Там, на Арене, разделённый на множество самого себя, разбитый в калейдоскопе реальности, попавший в чувствоворот, он всё воспринимает ярче и острее. А этот невинный поцелуй – моя маленькая месть за то, что ослушался меня. 

Красный бархат арены и белизна купола ослепляют, софиты жарят со всех сторон, смотреть в глаза своему Двойнику и вытворять немыслимые вещи на потеху публике – невыносимая пытка, но Сашенька выносит всё стойко, с гордо поднятой головой и лучезарной улыбкой. 

– Ты – чудовище, Валер.

Я не обращаю внимания и прохожу к красному бархатному занавесу. Он тянется в невероятную высь и чуть шевелится, словно живой, и я припадаю к маленькой щёлке глазом. Не удерживаюсь и фыркаю: надо же, Хозяин, я смотрю, словно подглядываю. 

– Эй, Анечка, милая, – окликаю я Уникальную, которая готовится к выходу. Она вопросительно смотрит чуть исподлобья, замерев в полупоклоне. – Набрось-ка на меня дымку-невидимку. 

Она взмахивает рукой, снова отвешивает мне нелепый полупоклон и скрывается за шторой. Новенькая, а уже такая умненькая. Знает, что перечить не надо, я этого не люблю. 

Чуть приседаю, толкаюсь и взмываю вверх, под самый купол Арены. Сверху всё такое крошечное, аж нежностью разбирает. Люди внизу прям как оловянные солдатики. Сашенька заканчивает своё маленькое представление, зрители рукоплещут. Наблюдаю, как с десяток фигурок стремительно бегут к одной, стоящей на пьедестале, как они сталкиваются, сливаясь воедино, и Саша снова, как и сотни раз до этого, театральным жестом вскидывает руки, перед этим бросив взгляд к куполу. 

Я знаю, он заметил. Почувствовал меня. 

На Арену выходит мой любимец – Миша. Выводит в центр круга девушку из зрителей. Та явно боится, но сплоховать на публике не хочет – что о ней потом скажут в обществе? Сама смеялась, что это «Цирк уродов», но забоялась Уникального так, что даже за руку взять не смогла? Потеха.

Они Обычные. Они не понимают, каково это – иметь уникальный дар, откровение, благодать.

Девушка отшатывается с криком, когда Миша превращается в неё саму. Могу даже не смотреть вниз, я и так знаю, что последует за выбором жертвы. С улыбкой ещё недолго наблюдаю за копошением на Арене и пикирую обратно, на нижние уровни. Мне не интересно, как мой любимец-перевёртыш доводит девушку до слез ужаса. 

– Валер. 

Не успеваю приземлиться и спрятать крылья, как меня уже хватают за руку. Вглядываюсь – нет шрамика, серебристые глаза. 

– Домчим, – шепчу я в губы Двойника, подхватываю его и взмываю вверх.

Саша ждёт меня у дверей в свою гримёрную. Одно слово – гримёрная. Так, небольшая квартира в несколько комнат. И это не чтобы ему было сподручно выпускать Двойников. Он – единственный, кроме меня и моего любимца, кто живёт здесь на верхних уровнях. 

– Не убирай, – тихо просит Саша. Сам в это время сливается со своим Двойником, и мы остаёмся одни. 

Тревожная серость его глаз светлеет, он подступает ближе. На нём мой любимый наряд: простые брюки и рубаха. Ничего лишнего. 

Щёлкаю замком на двери, чувствую, как Сашины руки касаются моей шеи, плеч и сползают на ниже. Он невесомо касается основания крыла, одними пальцами оглаживает перья.

Здесь, наедине со мной, он не тот надменный и холодный Сплит, который лучезарно улыбается публике – осторожно, улыбка острее ножа. Осторожно – Цирк не то, что о нём говорят. Здесь, наедине со мной, он – просто Сашенька, мой уникальный Сашенька, моё плацебо и панацея. 

Мой первый Уникальный. Мой уникальный Уникальный.

– Можно? – еще тише спрашивает Саша, и я киваю. 

Он едва заметно сжимает губы, и из него выходит ещё один он. Такой же, но без шрамика на подбородке и с серебристыми глазами. Двойник заходит мне за спину и, получив разрешение, касается моих лопаток. Выдыхаю – у него прохладные пальцы, прикосновения приятны до безобразия. 

А я тянусь к Сашиному лицу, отвожу со лба волосы и смотрю ему в глаза. «Можно», – шепчу одними губами, и Саша подаётся мне навстречу.