СОН

Я сидел в большом зале ресторана, по размеру более напоминавшем зал большой общественной столовой. Потолка небыло, над каждым столом были натянуты тенты, перекрывающие и стол и места и проходы между столами. Столы были широкие - в ширину не менее трех метров, и длинные - метров по десять, пятнадцать. Они устанавливались прямо на газоны, а проходами между столами служили вымощеые тротуары. Тротуары выходили на одну большую улицу, стояли к ней торцами. Столы освещали невысокие парковые фонари, и возле каждого поворота с улицы на тротуар между столами, на фонаре висела чеканная бронзовая табличка с названием переулка и номером стола

Люди приходили большими шумными компаниями, с подносами в руках. Они садились за стол, горячо беседовали и кушали то, что было выставлено на стол, кто что пожелает, не важно, кто принес поднос и какой, из многих компаний, сидящих за столом поднос не принадлежал бы. Официанты, в белых сорочках со стоячими воротниками и широкими рукавами, в черных брюках с наглаженой стрелкой и в длинных бордовых передниках, со свисающим на грудь пенсне, приносили и ставили на стол новые и новые блюда. Это был комплимент от ресторана, который каждая компания получала в подарок. В зависимости от величины компании, и от суммы заказа, сделанного гостями, подарок был больше или меньше. Состав такого комплимента совсем не брал в расчет то, за что он был поднесен. Например, компания, которая привела меня сюда, пришла полакомиться десертами и чаем, но в качестве комплимента, нам принесли сашими в мучном молочке с соусами разлитыми в мелкие пиалки. 

Рядом с нами сидели азербайджанцы, большая семья, там были и бабушка с дедушкой, со своими друзьями, и родители молодых и молодого, которые беседовали друг с другом, и много молодых людей они смеялись и перекрикивались через широкий стол. Один молодой парень, заложив руку ща спинку стула с лукавым видом говорил какие-то намеки, чернявой девушке напротив. Она делала вид что не замечает его, прятала глаза, глядя в свою тарелку. Но конечно она все слышала и была довольна вниманию, потому что щеки ее пылали и она часто, по лицу пробегала улыбку, которую девушка не могла удержать. Видимо, парень умел шутить. Взрослые разговаривали о том как строить магазин, с чего начинать, где и в каком порядке согласовывать проект. И мы с Дашей и Машей тоже включились в беседу. Это было очень просто, так словно мы сами были частью этой большой семьи. Секретов не было, все было просто и непринужденно, как за семейным обедом. А когда компания ушла, обслуживание прибрало со стола грязную посуду и початые блюда. Но те кушанья, которые так и не попробовали, были оставлены на столе, и еще долго не уносились. И официант предложил мне не стесняться, и если я голоден, брать то, что я пожелаю. Он улыбнулся и порекомендовал шашлык. Когда я взял себе большой сочный кусок мяса, то он подставил мне соусницу с норшерабом и тарелку с зеленью.

Я долго сидел за столом и наблюдал как приходят подсаживаются, кушают и общаются, а потом уходят разные люди. Кто-то был рад познакомиться с сотрапезниками, кто-то нет. Эти люди садились подальше, в дальнем краю стола или пересаживались за, свободные столы. 

Вдруг я услышал детский голос: «я должна стать кем-то, я должна стать кем-то!». По тротуару сзади к моему столу шли две женщины. Они встали рядом со мной. Одна держала за руку, маленькую девочку, лет пяти. Девочка и мама повернулись ко мне лицом. Девочка встала у стула, передо мной, вернее, через один от меня, и со слезами на глазах, капризно пыталась вырвать свою ладошку из руки женщины. Она все повторяла: «я должна кем-то быть, я должна быть кем-то…». Женщины упрашивали перестать ее капризничать. Я облокотился локтем на стол, ладонь я упирал себе под нос, прикрывая рот. Задумавшись о словах ребенка, тихонько проговорил про себя: «не будь ни кем». Я не адресовал эти слова никому, я не рассчитывал, что меня кто-то услышит в шуме поднятом ребенком. Но девочка посмотрел на меня, скривила губы и громко зарыдала.

Женщина державшая ее за руку обратила ко мне свое внимание, а вторая, стоявшая ко мне спиной, резко развернулась, схватила меня за запястье, и отвела мою руку от лица. «Как тебе не стыдно?» - сердито сказала она и смазала мне по губам. – «Глупый мальчишка». Она снова отвернулась, а я, не сразу придя в себя, сидел и хлопал глазами.

- Мэм! – обратился я к ней. Она не повернулась, и тогда я потянуть ее за подол. – Что вы себе позволяете? Я ничего не сделал, чтобы заслужить такое обращения.

- Вы думаете я ничего не вижу если стою к вам спиной? – она говорила показывая большие желтые зубы с широкими потемневшими щелями между ними. – Я все прекрасно вижу и слышу. Я видела как вы строили тут гримасы. – сердито вычитывала меня женщина. 

Она была абсолютно уверена в справедности своих параноидальных убеждений. Будто взрослый мужчина, сидя за столом в ресторане, станет корчить гримасы ребенку, подтрунивать над ним. Я понял, что это учительница.

- Вы ошибаетесь, мэм, я не делал ничего такого, - ответил я. Вам следовало бы, извиниться.

- Он не кривлялся - я видела. - встала на мою сторону вторая из женщин, державшая ребенку за руку и все время стоявшая ко мне лицом.

Она взяла ребенка на руки, и они пошли втроем пошли назад. Девочка барахталась и капризничала, и я разобрал как она сквозь слезы сказала: «он не кривлялся, он сказал что бы я никем не была…». Но, похоже женщины этого не услышали.

Я очень долго сидел и наблюдал ща жизнью этого городка. Настал вечер и приближалась ночь. Стало свежо и запели сверчки, я не мог бы поручиться, что это не был элемент декорации ресторана. А может сверчки и в прям пели где-то на улице и их стрекот доносился через раскрытые раздвижные стены ресторана. Шум утихал и превратился в шепот. Фонари пригасили, а на столах, кое-где зажигались свечи. Теперь стало мало компаний, в зале теперь оставались в основном влюбленные и возле каждой пары горела свеча.

Сзади, совсем рядом тихо-тихо, робко, повел мелодию аккордеон. Дедушка, маленький и сутулый, очень скромно одетый встал со стула за соседним столом и пошел по тротуару, тихо наигрывая. На груди у него висел маленький, старенький аккордеон в потертом деревянном корпусе. Он играл и смотрел на инструмент, и было похоже, что он настраивает довоенный радиоприемник. Когда он отошел, музыка стала уже едва различимой, два грубых мужских голоса подхватили мелодию. По главной дороге ресторана, шатаясь, в обнимку, шли двое пьяных рабочих. На них были надеты тельняшки, рабочие полукомбенизоны, и тряпчаные кепки, свернутые набок. Большими ботинками, они громко шагали по асфальту, и их шаги попадали в такт мелодии. Мужчины пели просто, даже немного вульгарно, как поют пьяные. Но сразу было понятно это профессиональные певуны, а их вид, это всего лишь сценический образ. Исполнение было прекрасным. Проходящие по улице мужские голоса на фоне удаляющегося аккордеоне аккордеона, создавали атмосферу невыносимой тоски, и захотелось остановить их, но я знал, такой миг нельзя останавливать, он исчезнет еще до того как ты попытаешься это сделать. И потому я старался вслушиваться в музыку пока она не ушла и не стихла, и даже когда она стихла мне казалось я все еще слышу ее звуки и слова песни:

"Tell me true, tell me why, was Jesus crucified 

Is it for this that Daddy died? 

Was it for you? Was it me? 

Did I watch too much T.V.? 

Is that a hint of accusation in your eyes?...

What have we done, Maggie what have we done? 

What have we done to England?..."

Потом прямо через распахнутую настежь стену, на тротуар кафе въехала белая велорикша. Между двух передних колес рикши было размещено кожаное кресло для двух пассажиров. Над креслом нависал металлический козырек, а водитель сидел позади, и крутил педали. Она была белой но с козырька свисали яркие цветные индийские украшения, колокольчики, а спереди, перед подножкой, как фигура на носу парусного корабля, восседал довольный Будда.

Рикша остановился возле меня, скрестил руки на груди и склонил голову, увенчанную чалмой:

- Не нуждается ли господин, в услугах рикши?

- Как далеко Вы можете меня отвести – поинтересовался я.

- Ооо, - ответил мужчина указывая на асфальтовую дорогу, которая уводила на улицу и терялась далеко в темноте под мостом, - эта дорога, принадлежит всему городу…

И я проснулся. 

7.12.2018