Соломон Крид. Искупление

Из личного дневника
преподобного Джека «Кинга» Кэссиди

Я много лет пытался вспомнить лицо этого человека – если он, конечно, был человеком, – но, честно говоря, мне кажется, что я вовсе не видел его лица. Свет, освещавший его землю и лившийся на мою, исходил из самого человека и был настолько ярким, что я не мог посмотреть прямо на представшего предо мной. Я вспомнил еще один подчеркнутый священником отрывок, в котором ранее не видел смысла:
…И преобразился пред ними: и просияло лице Его
как солнце, одежды же Его сделались белыми как свет
[5]
.

В благоговейном ужасе я пал наземь и, распростертый, принялся молиться, прося прощения моих грехов, ибо поверил, что настал час суда и явился ангел свершить его. Но возмездия за грех не последовало. Я поднял руки и вопросил сияющего о том, чего же он желает от меня. Его голос прозвучал шепотом в моей голове:
– Скажи, чего же ты желаешь больше всего?
Я дал ему ответ, какой давал всем, спрашивавшим меня в моих долгих странствиях:

– Хочу построить церковь из камня, где Божья весть о любви и мире будет провозвещаться до тех пор, пока не изгонит всю дикость и нечестие из этих мест.
Ангел заговорил снова, и его тихий шепот проник в самое сердце:
– Но чего желаешь именно ты?
И я понял, что он прозрел мое лицемерие. Думаю, до того момента я не признавался даже сам себе. Но свет сиял так ярко, что озарил и темнейшие уголки моей души; и хотя ангел спрашивал, я понял: он уже знает ответ.
– Я хочу стать кем-нибудь, – ответил я.

Он молчал. И я заговорил снова, потому что его молчание потянуло мои слова, словно пряжу из клубка:
– Я хочу стать значительным человеком. Пусть люди помнят меня и после моей смерти и говорят: «Вот был человек, сделавший великое, нашедший состояние и использовавший его для постройки среди пустыни того, что будет жить вечно». Я не хочу умереть никем. Я не хочу оказаться забытым.
И это было правдой. Истинным хотением моей души.

Ангел молчал. Молчал и я, ибо больше сказать мне было нечего. Я раскрылся целиком. Даже беспощадно яркий, ищущий свет ангела не раскрыл бы ничего более.
Наконец он заговорил, и слова его были исполнены доброты:
– Ты – честный человек. Такая честность редка и очень ценна для меня. Потому в обмен на твое признание, если ты захочешь, я дам тебе желаемое.

Я плакал, и слезы мои катились в прах. Я не осмеливался поверить в то, что дожил до сокровенного мгновения, о каком столько мечтал. А ведь лишь несколько часов назад я оставил свою Библию вместе с решимостью продолжить странствие. Лишь свет изменил мое решение и привлек меня. И вот я торгуюсь с ангелом, или с самим Иисусом Христом, а может, даже с самим Всемогущим Богом.
– Господин, приказывайте – я исполню все с радостью! – сказал я сияющему человеку.

Ибо, кем бы он ни был – человеком, видением, ангелом, – я знал: он – мой владыка.
И тут словно раскололась надвое гора и полыхнуло так ярко, что в глаза мои заглянуло дневное солнце, хотя я лежал, уткнувшись в землю и зажмурившись. Пустыня закачалась подо мной, будто от динамитного разрыва в толще скалы. Затем стало темно и тихо.

Не знаю, потерял ли я сознание от взрыва. Но лежал я долго, а когда наконец поднял голову, то вокруг была лишь тьма. Зеркало исчезло. В моих ушах еще звенело от грохота, голова кружилась, и оттого я словно летел в бескрайнем ночном небе. Потом звон утих, и в мои уши прокрался новый звук – журчание воды.

Словно раненый зверь, пополз я по земле, гонимый беспощадной жаждой. Моим ослепленным вспышкой глазам темнота казалась твердью. Я полз на звук, шаря руками перед собой, в спешке раня их об острые края камней и колючки кактусов.

Среди тьмы обозначилось нечто огромное. Я вскликнул и отпрянул, обуянный ужасом. От твари несло по́том и смертью. Я представил вдруг, что умер среди пустыни, а виденный мною свет – предсмертное видение человека, обезумевшего от истощения и жажды. А теперь я – в преддверии ада, населенном мертвыми чудовищами, обреченный вечность ползти сквозь колючую тьму, мучимый звуком воды, какую невозможно отыскать. Ковыляющая тварь фыркнула, и я понял: это не адский монстр, посланный мучить меня, а всего лишь мой мул, также привлеченный водой, как и я.

Я встал, взялся за его шерстистый бок и позволил животному вести меня, больше полагаясь на его чутье, чем на свое. А когда мул остановился и воздух наполнился запахом мокрой земли, шумом бурлящего ручья, я упал в прохладное мелководье.
И принялся пить.

Вода была слаще всего, что мне доводилось пробовать. Я пил долго, с наслаждением, погружая лицо в воду, ощущая ее живительную прохладу на обожженной солнцем коже. Я хотел погрузиться целиком, очиститься, как грешник при крещении в реке, но водоем оказался едва в ладонь глубиной. Хотя влага и бежала из свежей трещины в земле, но быстро исчезала, выпитая пустыней, столь же страждущей, как и я. Я сделал последний, очень долгий глоток, затем отстегнул все свои фляги от седла и бросил их в озерцо. Бросил я туда и промывочную лохань; помыл ее, выдраил мокрой грязью, истребляя следы недавнего употребления, затем выловил плавающие фляги. Каждую я погрузил в воду до заполнения, потом надежно закупорил.

Я сел в нескольких шагах от расширяющегося озерца, попивая сладкую воду из недавно наполненной фляги и удивляясь явленному чуду. Наверное, так я и заснул, потому что когда открыл глаза – уже настало утро, а вода плескала у моих ног.

Я впервые увидел влагу, столь чудесно пришедшую в ночи. Теперь озерцо приобрело размер большого кораля. В его центре оживленно бурлил источник, посылая рябь к неровным краям. В озере лежали и две половинки большого валуна, расколотого ровно надвое, будто части огромного ореха, – точно как увиденное ночью в зеркале. Я повернулся к месту, где стояло зеркало, и увидел там маленький сверток. Холодная дрожь пробежала по моей спине. Я вспомнил мертвое дитя, найденное день назад в высохшем русле реки.

Не может быть.
Это не она.
Медленно, ощущая смертный холод, я встал и неуклюже пошел к свертку. Нет, это не тело несчастного истощенного ребенка, но моя Библия, завернутая в тряпье. Она раскрылась. Ее трепал утренний ветер. Наверное, ночью она выскользнула из седельной сумки. При падении лопнул корешок и перестал держать страницы.

Нагнувшись за книгой, я ощутил резкий укол и снова выронил книгу. Повернув ладонь, я увидел вонзившийся в мягкую плоть осколок посеребренного стекла. Часть разбившегося зеркала. Я ухватил его зубами, выдернул, поднял, рассматривая, страшась того, что могу увидеть в нем. Но увидел лишь себя и обычный пустынный пейзаж, расстилающийся за мной, отраженный в испачканном кровью осколке.
Я сунул осколок в карман рубашки, снова взял Библию, просмотрел от корки до корки, проверяя, все ли на месте.

Не все.
Не хватало одной страницы из Книги Исхода, стих двадцатый, о том, как Моисей спускается с горы, неся десять святых заповедей. Мне стало дурно. Скверный знак: по небрежности я позволил не чему-нибудь, а святому Закону Божьему потеряться в глухомани. Я встал и принялся обыскивать окрестности, желая вернуть пропажу, но не нашел и поклялся искупить свою небрежность, как только смогу.

Я принес Библию к источнику, положил под тяжелый камень, чтобы не дать разбойному ветру похитить страницы. На поверхности воды играло солнце, фляги плыли и качались, словно диковинные рыбы. Я присел подле лохани, чтобы омыть раненую руку, и увидел сверкание отраженного водой света. И кое-что еще. Забыв о ране, я взбил мутный осадок, поднял лохань, принялся совершать кругообразные движения ею, на каждом круге слегка наклоняя, чтобы вылилась вода с легкими частицами почвы. Когда осталось не более дюйма воды, я позволил ей отстояться.

Там тепло сияли ярко-желтые золотые хлопья. А рядом с ними виднелись светло-зеленые кристаллы. Малахит. Много малахита. Минерала, богатого медью.
Я снял шейный платок и вывернул в него содержимое лохани. Добытое заняло объем всего лишь с яйцо малиновки, но приятно оттягивало руку. Остаток дня я провел в старательской работе близ озерка, беря пробы из него и окрестных земель. И куда бы я ни воткнул лопату, всегда находил богатую руду. Медь залегала повсюду.

Когда осталось всего с час светлого времени, я разжег костер, поставил на него сковороду с бобами и кусками высушенной говядины. Пока готовилась еда, я выпил кофе.

Теперь плоды моих трудов занимали почти все одеяло. По высоте куча почти достигала глаз моего мула. Я тревожился. Слишком много для одного мула. Придется вернуться с повозкой. Но следует пораньше приехать в форт, чтобы успеть подписать все бумаги до того, как сюда явятся другие, привлеченные водой. Те, у кого может оказаться фургон либо быстрая лошадь и кто украдет мою находку.

Как же быстро вращается мир! На пути сюда я был нищим, а теперь весь мир лежал у моих ног, но оттого наполнился страхом и завистью. Далеко на севере я заметил клубы пыли. Вихрь. А может, всадники? Я затоптал огонь, засыпал угли землей, чтобы дым не выдал моего лагеря. Потом сел, завернувшись в одеяло, и приступил к холодному унылому пиршеству из подмокших бобов и говядины, наблюдая за спускавшейся тьмой.

К источнику я прибыл кружной дорогой. Но понял, что прямым путем смогу достигнуть форта за четыре дня. Когда тьма поглотила землю, я упаковал провизию на неделю, собрал все фляги, а небольшое пространство, оставшееся в моих седельных сумках, забил образцами породы и парой мешочков с намытым. Затем закинул бледного Христа за спину, поверх багажа приспособил Библию и отправился назад, ведя мула на север при свете звезд. Я еще не представлял, какие ужасы ожидают меня.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь