Смерть Марата

«Марату — Давид. Год второй» — такова лаконичная надпись на картине. Она воспринимается как эпитафия. Марат — один из вождей Французской революции — был убит в 1793 году (по революционному исчислению во втором году) роялисткой Шарлоттой Корде.

Потрясенный этим известием, Давид спешит сделать портрет лица покойного (он прибывает на место событий уже через два часа) и сопровождает ее надписью: «Марату – другу народа». Основываясь на рисунке пером, что он тогда сделал и посмертной маске, копию которой заказал специально для себя, в течение последующих трех месяцев он работает над созданием произведения, призванного увековечить и прославить Марата.

 Давид хорошо знал Марата, дружил с ним, восхищался его полемическими статьями. Когда в апреле 1793 года жирондисты хотели арестовать Марата в зале Конвента, Давид бросился на его защиту. Накануне смерти революционер принял Давида и еще нескольких членов Конвента в той самой ванной комнате, в которой впоследствии был убит. Художник еще тогда был поражен его видом. Сидя в ванне, чтобы облегчить страдания (Марат испытывал боли от язв экземы, покрывавших тело), он писал на стоявшем рядом обрубке дерева, упорно продолжая работать. 

В портрете Марата, потрясающем по силе воздействия и необычайно емком по содержанию, художник отобразил не только воспоминание, о котором говорилось выше, но и трагическую развязку жизненного пути «друга народа». 

Темная и «пустая» верхняя половина картины усиливает впечатление от поникшего, тяжело опускающегося вниз тела. Запрокинута лицом к зрителю мертвая голова. В вытянутой руке письмо, которое помогло убийце проникнуть к Марату: «13 июля 1793 года. Анны-Мари Корде гражданину Марат. Достаточно того, что я несчастна, чтобы иметь право на вашу благожелательность». Рядом чернильница и еще один документ, за составлением которого смерть застала Марата: «Вы передадите эту пятифранковую ассигнацию матери пятерых детей, муж которой умер, защищая отечество». Тяжело упавшая рука еще сжимает перо. На полу нож. Зияющая рана на теле и залитая кровью ткань простыни... 

Картина «Смерть Марата» была закончена художником меньше чем за три месяца и повешена в зале заседаний Конвента. «Я писал ее сердцем», - говорил о своем шедевре Давид. Историческая достоверность картины сочетается здесь с эмоциональной насыщенностью образа. Давид создал произведение, уподобленное величественному и строгому монументу. Ванна и драпировка ткани, свешивающейся крупными складками, воспринимаются как античный саркофаг, чурбан, на котором стоит чернильница, - надгробием с надписью: «Марату - Давид». Если в картине «Убитый Лепелетье» Давид запрокинул голову изображенного, что скрыло от зрителя характерность некрасивого профиля, то в скорбном лице Марата каждый мог узнать черты «друга народа», несколько облагороженных выражением печали и покоя. Но тело писалось с натурщика, так как требовалась героизация революционера, который под кистью художника превратился в благородного античного атлета. Сумрачное пространство на заднем фоне - образ вечности, в которой должен остаться образ Марата, резкий свет и четкая устойчивая светотеневая моделировка усиливают чувство отрешенности от всего случайного. Художник монументализирует образное решение, подчеркивая его лаконизм и героику, его драматическую выразительность. Во всей композиции явно прослеживается аллюзия на изображения сцен снятия с креста и оплакивания Иисуса Христа. А именно «Пьеты» Микеланджело, которую Давид видел, пребывая в Риме будучи пенсионером от Королевской Академии живописи и скульптуры. 

Линия христианства прослеживается и в изображении пера в руке убитого - перо в христианской иконографии было символом веры, надежды и любви - качествами, которыми в глазах современников, бесспорно, обладал Марат, и в изображении полотенца на голове Марата - явная аллюзия на терновый венец Христа. Картину Давида можно рассматривать в трех смысловых плоскостях: это и алтарный образ, и античный надгробный памятник, и исторический портрет.

Шарль Бодлер писал о картине: «Перед нами драма во всем ее ужасе. Благодаря необычайной силе передачи, превратившей это произведение в шедевр Давида, в одно из чудес современного искусства, в нем нет ничего тривиального, низменного. В этой картине есть одновременно и что-то нежное, и что-то хватающее за душу. В холодном воздухе этой комнаты, на этих холодных стенах, вокруг этой холодной и зловещей ванны чувствуется веяние души».

Картина Давида настолько полно выражала всеобщие чувства, что Конвент вынес особое постановление о воспроизведении этого произведения в гравюре, отчего оно стало еще более известным. Этот портрет вместе с портретом Лепелетье (тоже кисти Жана Луи Давида) Конвент поместил в своем зале заседаний и постановил: «...они не могут быть изъяты отсюда ни под каким предлогом последующими законодателями». Но полотно там пребывало недолго. После переворота 27 июля 1794 года и падения диктатуры якобинцев, картина вернулась обратно к автору. В 1886 году потомки Луи Давида передали ее в Королевский музей изящных искусств в Брюсселе, где она находится и по сей день.

https://t.me/teleart