Смерть генерала Стрельникова
В.Н.Фигнер: «В Москве я передала Комитету многочисленные жалобы на военного прокурора Стрельникова как со стороны заключенных Киева и Одессы, так и со стороны их родственников. Эти жалобы касались, главным образом, его обращения с теми и другими. Считая оговор лиц, уже привлеченных к следствию, лучшим средством в борьбе с крамолой, Стрельников практиковал массовые обыски и аресты. Он производил настоящие опустошения, захватывая людей, совсем непричастных к революционной деятельности и имевших самое пустое отношение к лицам, их оговаривавшим. Это делалось совершенно систематически, по правилу, которое генерал формулировал так: «Лучше захватить девять невинных, чем упустить одного виновного». Захваченным предъявлялись самые тяжкие обвинения: в тайном обществе, в покушениях на жизнь разных официальных лиц и т. п., и всем поголовно объявлялось напрямик, что их не выпустят из тюрьмы, пока они не покажут того-то или не подтвердят требуемого. Когда арестованные отказывались давать показания, гневу Стрельникова не было пределов, он положительно кричал на них и заявлял: «На коленях потом будете просить, чтобы я позволил дать показания, — и я не позволю».Наряду с обвиняемыми, всячески застращивались родственники. «Ваш сын будет повешен!» — было обычным ответом на мольбы матерей. Свидания разрешались с трудом, как-будто дело шло действительно о важных государственных преступниках. Эти и десятки подобных же проявлений цинизма, издевательства сильного над слабым создали Стрельникову репутацию бездушного и жестокого человека, добровольно бравшего на себя роль палача.
Я передала Комитету общий приговор и мольбу убрать его с места, на котором он мог делать столько зла. Вместе с тем я сообщила Комитету о том вреде, который наносила система действий Стрельникова партии вообще. Этот вред заключался в дискредитировании ее в общественном мнении, что происходило вследствие огульных оговоров и запугивания массы лиц людьми, терроризированными и деморализованными Стрельниковым, — людьми, совсем не принадлежавшими к революционным деятелям, но которых общество не имело возможности отличить от них, раз они привлекались по политическому делу. »
18 марта 1882 года Стрельников, пообедав во французском ресторане, вышел на бульвар, чтобы совершить свою послеобеденную прогулку. Пройдясь несколько раз по аллее, он сел на скамейку напротив Лондонской гостиницы на Николаевском (Приморском) бульваре. Желваков подошел к нему из-за изгороди кустарников и выстрелил. Убедившись, что Стрельников мертв, он, перепрыгнув через изгородь, побежал вниз по крутому спуску к Приморской улице, где его ждал в пролетке Халтурин. Когда Халтурин увидел, что Желваков, окруженный преследователями, не сумеет пробиться к пролетке, он, выхватив револьвер, бросился на помощь, но споткнулся. Какой-то приказчик, полицейский чин и несколько рабочих бросились его задерживать.
Переодетые жандармы, охранявшие Стрельникова, подняли крик: «Ловите, ловите жулика!» Хотя Желваков и прокричал, что он не жулик, а социалист, крючники бросились на него. Соскочив с козел, Халтурин поспешил на помощь товарищу, но тоже был сбит с ног."
— Оставьте! Я социалист и борюсь за вас! — крикнул Халтурин рабочим.
Степан Халтурин
Те остановились в нерешительности, но приказчик вместе с полицейским навалились на Халтурина. Он отстреливался, но был взят. Схватили и Желвакова.
Весть о смерти Стрельникова с невероятной скоростью облетела южные города. В Одессе наступило всеобщее ликование. Даже жандармы радовались смерти этого ненавистного всем человека. Особенно ликовали 200 заключенных, сидевших в тюрьме по приказу Стрельникова, и тюремная администрация не препятствовала их шумным переговорам и поздравлениям через форточки в дверях и окнах. Надзиратели, пробегая по коридорам, подымали «глазок» и кричали: «Вашего генерала убили! На бульваре застрелили!»
В ночь с 20 на 21 марта Халтурина и Желвакова в полной тайне приговорили к смертной казни. 21 марта приговор суда стал известен одесситам. Город бурлил: то там, то здесь собирались группы рабочих. На угольном складе избили приказчика, принимавшего участие в поимке убийц Стрельникова.
После суда Халтурина и Желвакова вновь доставили в тюрьму, и заключенных стали вызывать в тюремную контору с требованием опознать их. Но никто осужденных не признал, и их подлинные фамилии так и не были установлены.
Сразу после покушения, утром 19 марта Александр III телеграфировал из Гатчины министру внутренних дел:
Очень и очень сожалею о генерале Стрельникове. Потеря трудно заменимая. Прикажите генералу Гурко судить убийц военно-полевым законом, и чтобы в 24 часа они были повешены без всяких отговорок.
Генерал-губернатор Одессы И. В. Гурко выполнил указание, суд и казнь состоялись в 24 часа, и два террориста были повешены, даже без установления личностей и подлинных фамилий.
Население Одессы выразило отношение к генералу в следующем стихотворении:
Судьба изменчива, как карта,
В игре ошибся генерал.
И восемнадцатого марта
Весь Юг России ликовал.
Власти, у которых возникли трудности с палачом, предложили арестованным за вознаграждение выполнить эту роль, но получили решительный отказ. Некоторые выразили его довольно резко:
— Да не сойти мне с этого места, да подохнуть мне совсем, если это сделаю!
— Скорее всех генералов передушу, чем их хоть мизинцем трону!
Но, как всегда, в семье не без урода. Нашелся арестант, который, прельстившись посулами, согласился стать палачом. 22 марта в 5 часов утра Халтурин и Желваков взошли на эшафот виселицы, установленной во дворе тюрьмы."
Вывели Халтурина и Желвакова. Последний быстро взошел по ступенькам эшафота, пересчитал их: "Четырнадцать, о, как высоко" - сказал он.
Николай Желваков
Н.Желваков, перед казнью на эшафоте: "Меня повесят, но найдутся другие, но всех вам не перевешать! От ожидающего вас конца ничто не спасет вас!"