«Синема верите» курдской революции

Кинодокументалистка Анастасия Трофимова — автор документалок «Ее война: женщины против ИГИЛ» и «Дорога в Ракку». Немало героев не дожили до премьеры — они погибли во время наступления на террористов из запрещенной группировки «Исламское государство». Больше 10 лет работала в СМИ и участвовала в различных документальных проектах в Канаде, на Балканах, Ближнем Востоке и в России. В 2015 году она получила награду за «лучшее расследование» от Canadian Screen Awards за фильм о мировой торговле органами — Tales from the Organ Trade. Специально для Hevale Дмитрий Окрест поговорил с режиссёром о курдском сопротивлении и проблемах документального кино.

Вы сняли уже три фильма про Курдистан. Почему решили выбрать именно эту тему? Что стало триггером начать съемки?

Триггером снимать кино в курдских регионах было стремительное восхождение ИГИЛ в Ираке и Сирии. В то время ИГИЛ не сходил с новостных лент почти ни на день — новые зверства затмевали обсуждения предыдущих, падали города по пути к Дамаску и Багдаду, начался кризис беженцев в Европу. И в тоже время в СМИ почти не фигурировали истории о сопротивлении местного населения. Почитав новости из региона, мое внимание привлекли YPG (курдские отряды народной самообороны) и их женское крыло — YPJ.

Борьба YPG/YPJ с террористической группировкой, которая в первые три года своего существования казалась почти несокрушимой, была и народной, и успешной. Так и появилась идея для первого фильма, «Ее война: женщины против ИГИЛ». Этот фильм про девушек-новобранок YPJ. И, неожиданно для нас самих, получилась история о современных героях, порожденными темным временем. После первой командировки последовал фильм «Жертвы ИГИЛ». Это тоже была история человека, борющегося с огромной силой, вопреки всем препятствиям — Абу Шуджа, контрабандист, который на свой страх и риск выкрадывает пленных с ИГИЛовских территорий. И, наконец, в 2017 году последовал фильм «Дорога в Ракку» — о недавнем взятии столицы ИГИЛ и цене этой победы.

Что самое важное вы вынесли для себя после общения с бойцами?

Большая часть общения у нас происходила с YPG/YPJ/SDF, а не с партизанами из РПК. В отличии от многих групп, воюющих с ИГИЛ, у них четко выстроенная идеологическая позиция. Это попытка построить «рай на земле», основанный на социализме, демократии, феминизме и заботе об окружающей среде. На фоне сирийской войны, ИГИЛ и всеобщей бедноты в данном регионе это не может не восхищать. Конечно, идеи социализма, демократии, феминизма и заботы об окружающей среде родились не в Рожаве. Такие идеи уже давно муссируются в той или иной форме по миру.

Интересно, что слияние этих четырех направлений в Рожаве — это попытка подправить тупиковую систему правления, насильно наложенную колониальными властями при разделе Ближнего Востока. Речь о соглашении Сайкс-Пико 1916-ого года, когда англичане и французы раздробили вековые сообщества кланов и религиозных групп неестественными для них национальными границами, и, отдав централизованную власть одной из этих религиозных групп, десятилетиями наблюдали, как горят люди внутри этих границ.

И теперь в предлагаемой курдами системе главный вопрос — как конкретно будут внедряться эти, по сути, философские направления. Например, социализм существовал и в Югославии, и в СССР, и официально до сих пор есть в Китае, но разница между этими странами существенная. Главные различия — в экономической политике (которая и привела, в свое время, к разрыву между Тито и Сталиным, когда в СССР запретили частное предпринимательство, а в Югославии — нет). Какой будет социализм в Рожаве — пока неизвестно. С определением «демократией» еще сложнее. В России это слово почти ругательное, благодаря полному краху «демократических реформ» 90-х годов, а в США оно педалируется из-за всех сил.

По-вашему мнению, насколько их идеи жизнеспособны?

С феминизмом хотя бы результат налицо — на курдских территориях появилась и закрепились женские военные подразделения, которые выросли благодаря нужде в обороне. Как сказал нам один из командиров YPG во время съемок «Ее войны»: «YPJ — это революция в революции».

Так что идеи сами по себе конечно жизнеспособные, и очень важные. Мало кто может сказать, что мы сейчас живем в идеальной системе. Человечество всегда будет делать попытки совершенствоваться, это процесс и нужный, и естественный. Но, как говорится, дьявол кроется в деталях. Мне было очень интересно наблюдать, как курды будут решать эти вопросы в ходе своей истории.

У вас был готовый сценарий или все решалось на ходу? Что самое сложное было при съемках?

Готовый сценарий в документалистике в стиле экспериментального направления «синема верите» — это такое же теоретическое счастье, как коммунизм. Конечно, набрасывается план, варианты действий, если что-то пойдет не так, и даже если что-то пойдет так. Этот формат документалистики — жизнь в собственном соку, без голоса за кадром, без корреспондента, ведущего историю — для телевидения большая редкость. Также никогда нельзя предсказать как раскроется герой во время интервью. Можно считать, что съемки идут хорошо, если съемочная команда удивлена очередным поворотом событий. Это значит, что будет нескучно и зрителю.

Насколько часто были опасные ситуации из-за близости к фронту?

Опасность на съемках конечно присутствовала, но в отличии от наших коллег-новостников, работающих постоянно на линии фронта, наша цель была снимать не столько военные действия, сколько сущность людей в военное время. Во время съемок «Ее войны» мы жили в трех километрах от линии фронта с ИГИЛ. В то время у YPG не было очень сложной техники — старые автоматы «Калашникова» и пулеметы ДШК. Так что при прорыве линии фронта была большая вероятность, что ИГИЛ бы смог бы дойти и до нас, и дальше. Это и случилось, но две недели после нашего отъезда. ИГИЛ прорвались как раз к той школе, где мы три недели снимали новобранок, и закрепились там на некоторое время.

На съемках «Дороги в Ракку», конечно, была другая история, так как мы сознательно выходили на операции с нашими героями. На линии фронта в Робина, снайпера-волонтера из Германии, стрелял ИГИЛовский снайпер, и нам даже удалось заснять вспышки его винтовки в нашу сторону. В течении дня два раза прилетали дроны ИГИЛ — первый ничего не сбросил, а второй прилетел высоко, чтобы его не заметили. Однако игиловцы не рассчитали дистанцию и сброшенная граната взорвалась в 4х метрах от нас — в итоге никто не пострадал.

Существует жанр так называемого war porno, где много перестрелок и, конечно, драйва. Насколько сложно сделать захватывающим кино про мирные инициативы курдов?

Да, есть такой жанр. Обычно много перестрелок, сенсационности и мало смысла. Есть черные, есть белые, и ни у кого из людей на экране нет никаких сомнений, ни скуки, ни тоски, ни вопросов зачем это все. Будто смотришь чужую видеоигру. Зрителя такое может и зацепить, но временно. В нашем несовершенном обществе много интересных и неразрешенных вопросов и расколов. Если документальное кино может вытащить их наружу и представить их на рассмотрение без заезженных шаблонов, то оно может перевернуть представление человека о своем бытии, что остается с ним гораздо дольше, чем перестрелки. Особенно такие злободневные темы, как гендерное равенство и кооперативная экономика — темы, которые актуальны и в нашей повседневной жизни. Главное уметь показать их актуальность.

RT иногда называются пропагандистским каналом. Вам задавали какие-то ограничения или рекомендации как снимать фильмы?

Нет, меня не ограничивали на стадии планирования командировки или во время съемок. Меня не заставляли убирать что-то из завершенных фильмов и не давали «рекомендации». Я сама предлагала темы, которые мне были интересны, а также снимала и монтировала их так, как я хотела.

Пообщавшись на тему формата телевизионной документалистики с коллегами с западных телеканалов, я была удивлена, что им не разрешается делать документальное кино без закадрового голоса и корреспондента — именно то, что делаем мы. За эту возможность и доверие я очень благодарна нашему руководству. Конечно, большинство из нас хотели бы провести больше времени с героями, но тут уже идут ограничения по бюджету.