Шкаф

— А, значит уже не такая смелая? А может быть, ты никогда и не была той, кем себя считала? Взрослая, самостоятельная женщина... только вот почему у тебя соски стояли торчком, пока мы тебя раздевали? Признайся... тебе ведь было приятно, когда тебе связывали руки. По сильной руке истосковалась, сама небось давно мечтала в чьей-то власти оказаться, просто мужик подходящий не находился никак.

— Нет... нет, неправда, я никогда... что?!... Нет, умоляю, только не...

Но было поздно. Бука уже просунул руку под резинку пижамных штанов, и молодая мать тихо застонала от невольного наслаждения.

— Не смей мне врать, — заявил главарь бук, с удовлетворением отметив, что связанная женщина буквально текла. — Отвечай, нравится тебе?

— Да... — выдавила Анна, вызвав хихиканье в рядах наблюдателей.

— Проси прощения, — потребовал главный бука.

В обычных обстоятельствах, этот разговор проходил бы совсем не так. К сожалению для хозяйки дома, обстоятельства обычными не были. Буки, как и все остальные обитатели «тонких» сфер, были материальны лишь в той мере, какая требовалась для осязаемого пребывания в нашем мире. Ни в одном музее мира нет чучела буки — и не потому, что буки бессмертны, а потому что их тела представляют собой клубок спутанных причинно-пространственных связей, нейтронно-протонных пар, которые попросту перестают существовать в нашем мире, как только бука возвращается в свою сферу, или погибает в нашей. В этом заключается тонкая ирония вселенной: земные физики продвинулись бы в исследованиях куда дальше, если бы искали темную материю не на просторах между галактиками, а в шкафах детских спален.

Инстинктивно ощущая эмоциональные слабости Анны, буки делали все, чтобы сломить женщину морально, заставив ее душу напитывать их плотным потоком сильных эмоций. В случае с Анной, это был напор нереализованной сексуальной энергии, окрашенный эмоцией стыда. Как правило, буки не связывались со взрослыми: питаться детским страхом было куда безопаснее, а традиционно-пренебрежительное отношение взрослых к детским жалобам, выходящим за рамки их стереотипного восприятия, позволяло расе бук действовать практически незаметно в течении целых поколений, оставаясь для большинства людей просто очередной страшной сказкой.

Тем не менее, из этого правила случались и исключения. Мать Нины — не первая, и не последняя женщина, которая невольно открыла для себя реальность существования бук, и оказалась совершенно не готова к последствиям. Стая бук, пошедшая на известный риск, и заполучившая в свои руки взрослую пленницу, обеспечивала себя эмоциональной пищей на долгие годы — однако здесь были свои трудности. Физическое превосходство было лишь началом. Подавить женщину эмоционально, сломить ее — трудная и долгая задача, и потому ювелиры бук создали особые драгоценности. Драгоценности, которые были способны влиять на то, в чем буки, раса-паразит, разбирались лучше всего — на человеческие эмоции.

Зажимы, браслеты, цепочки и кольца были тем, что инженер назвал бы системой фильтров и усилителей. Сознание побежденной не было готово к эмоциям такой силы и интенсивности, и старый бука умело использовал ее беспомощность для того, чтобы заложить надежный фундамент будущего контроля.

— Не хочешь, значит? Своевольная? Ну, как знаешь, — скучающим тоном заявил главный, нащупав клитор Анны и принявшись быстро натирать его умелыми, короткими движениями. Один из бук, вскарабкавшись на диван, зажал стонущей женщине рот ладонью; его собратья подсели поближе к ее босым ногам, и принялись массировать усталые ступни, то и дело посасывая Анне пальцы. Они ничего не знали о фут-фетишизме, но инстинкт безошибочно подсказывал им, как заставить пленницу испытывать максимум эмоций.

Уловив момент, когда принудительная ласка довела Анну до грани, седой бука подхватил свободно свисавшую с жемчужины тонкую цепочку, и спустил ее за резинку пижамных штанов. Это был излюбленный прием главаря: колдовской металл пришел в ...

движение, и моментально опутал клитор пленницы.

— Это не даст тебе кончить, пока мои ребята будут щекотать тебя. Потом, когда твое сознание станет мягким и податливым... это будет перед рассветом, примерно через шесть часов, — бука захихикал, глядя на часы с желтой собакой, которая теперь выглядела совсем невесело. — Перед рассветом тебя отведут в наше маленькое царство по ту сторону шкафа, где ты, при всех, встанешь передо мной на колени, и будешь умолять меня о прощении.

Повинуясь его жесту, буки обступили пленницу. Обладатель длинных пальцев разминал суставы.

— А потом, рабыня... потом, при условии искренности твоего раскаяния, мы уложим тебя на ковер из мхов, и я тебя возьму так, как должно брать рабыню. Так начнется твое усмирение. Если же я услышу в твоем голосе хоть намек на дерзость...

— То мы тебя отведем к теплому источнику, снова свяжем, и будем очень медленно намыливать твои пяточки и клитор, то и дело потягивая за цепочку, — вкрадчиво продолжил пегий бука, принявшись щекотать Анне ребра, мокро поблескивающие от пота. — О да, тебе это понравится, моя маленькая. Ты даже не представляешь, насколько мучительным может быть оргазм в этих украшениях.

Комнату заполнил звонкий смех, в который то и дело вплетались стоны и жалобный звон бубенчиков. Удовлетворенный ходом пытки, главный бука потер опаленное ухо. Убедившись в том, что кукла-фея беспомощным комком валяется у кровати, он вперевалку зашагал к двери, уладить последнее на сегодняшнюю ночь дельце.

В доме было темно: если коридор второго этажа кое-как освещал свет, пробивающийся из спальни Анны, то первый этаж был целиком и полностью погружен во тьму. Громко принюхиваясь, бука зашлепал по ступеням вниз. Его глаза начали светиться, будто две болотные гнилушки: бука, прекрасно ориентирующийся в кромешном мраке, лучше видеть от этого не стал, но оправданно рассчитывал на то, что девчонке так будет страшнее.

— Нина... где же ты, Ниночка?

Отрастив себе длинные когти, бука провел рукой по деревянной панели коридора, оставляя на ней неглубокие бороздки. Мучения Анны напитали его; он стал гораздо сильнее, чем был в начале этого рокового вечера.