Шесть часов утра. Ты в курсе, где ты?

Вообще-то ты не из тех парней, которых в этот утренний час можно найти в подобном месте. Но ты здесь, и ты не можешь сказать, что место тебе совсем уж незнакомо- разве что детали немного расплываются. Ты в ночном клубе, и разговариваешь с бритоголовой девчонкой. Клуб- это Heartbreak, или, возможно, Lizard Lounge. Все еще может проясниться, если сходить в уборную и вдохнуть еще немного Боливийского Маршевого Порошку. Впрочем, может и не прояснится. Тихий голос внутри тебя подсказывает, что хроническое отсутствие ясности вокруг- это как раз результат того что ты и так вынюхал слишком много. Ночь уже вступила в ту непонятную фазу, когда на часах только что было два, а потом резко стало шесть утра, и ты знаешь, хоть и не признаешься себе в этом, что пересек границу, за которой все последующее обернется для тебя чистым разрушением и параличом ведомых и неведомых нервных окончаний. Какое-то время назад ты мог еще обойтись малыми потерями, но момент этот улетел на хвосте кометы из белого порошка- и теперь ты пытаешься просто оставаться в ритме. Сейчас твой мозг состоит из колонн крошечных боливийских солдат. Они очень устали от бесконечного марша сквозь ночь. В подошвах их сапог дыры, и они голодны. Их срочно надо накормить. Им нужен Боливийский Маршевый Порошок. 

Фон для всей сцены отдает чем-то первобытно-племенным: вычурные украшения, раскрашенные лица, ритуальные прически. Еще присутствует какая-то латиноамериканская тематика: причем не только пираньи, что плавают в твоих венах, и маримбы, что гудят в твоих мозгах.

Ты опираешься о колонну, которая для здания может быть несущей или не несущей, но твоему телу она определенно не дает упасть. Лысая девчонка говорит, что это место было хорошим, пока его не открыли всякие мудаки. Ты не хочешь разговаривать с лысой девчонкой, и даже не хочешь ее слушать, хотя делаешь это- но только потому что ты сейчас не в состоянии овладеть своим речевым и двигательным аппаратом. 

Как ты попал сюда? Это твой друг, Тэд Эллагаш привел тебя, и уже успел смыться. Тэд как раз именно тот парень, который ошивается в подобных местах в этом часу. Он- твое лучшее или худшее "я", ты точно не знаешь какое именно. Вчерашним вечером, например, было совершенно ясно, что он- это твое лучшее "я". Вы начали на верхнем Ист-Сайде с шампанского, и пошли дальше, свято следуя принципу Вечного Двигателя Эллагаша: по одному напитку на каждую остановку. Цель Тэда в этой жизни- развлекаться больше чем кто бы то ни было во всем Нью-Йорке, а это предполагает много передвижений: потому что всегда есть шанс, что там где тебя нет, вечеринка лучше, чем там где ты уже есть. С ним ты обязан признать, что высшей цели, чем получение удовольствий, в жизни быть не может. Ты хочешь быть таким. И еще ты думаешь, что он человек мелкий и опасный. Все его дружки богатые и испорченные, вроде двоюродного брата из Мемфиса, которого вы встретили тем вечером, и который не захотел идти с вами дальше четырнадцатой улицы: потому что, как он сказал, у него нет бедняцкой визы. У этого братца была подружка со скулами, которые могли бы разбить твое сердце, и ты сразу понял что она та еще штучка- потому что она упорно делала вид что тебя не существует. У нее были тайны- тайны островов, лошадей, французского произношения- о которых тебе никогда не узнать. 

Так ты и пропутешествовал сквозь ночь, с самых ее верхов до самого дна. У лысой девчонки на черепе татуировка в виде шрама, он выглядит как длинная рваная рана. Ты говоришь ей, что выглядит очень реалистично. Она принимает это за комплимент и благодарит тебя, хотя ты имел в виду всего лишь что-то, обратное красивому. 

-Я бы сделал себе такой, прямо там где сердце,- говоришь ты.

-Могу дать тебе адрес парня который набил мне это. Удивишься- насколько дешево.

Ты не говорищь ей, что сейчас тебя уже ничего не удивит. Даже ее голос, который звучит как гимн штата Нью-Джерси, пропущенный через электробритву.

Лысая девчонка- воплощение твоей проблемы. А проблема состоит в том, что ты почему-то надеешься встретить девушку, которая будет не из тех что ходят по таким заведениям в такое время. Когда ты встретишь ее- ты расскажешь ей что на самом деле мечтаешь о домике с садиком где-то за городом. Нью-Йорк, ночная жизнь, лысые женщины: ты устал от всего этого. Твое присутствие здесь стоит понимать только в рамках некого эксперимента, или как напоминание самому себе о том, что ты не есть. Ты видишь себя парнем, который встает ранним воскресным утром чтобы купить круассаны и свежий Таймс. Таким, который по наводке раздела "отдых и культура" захочет посмотреть выставку: скажем, костюмы эпохи Габсбургов в Метрополитен, или японские лакированные изделия периода Муромачи в музее Азии. Такой парень обязательно позвонит женщине, которую встретил на издательской вечеринке в пятницу, где он, конечно же, на напился в хлам. Он спросит ее, не хочет ли она с ним на выставку, а перед тем- возможно, на ранний обед. Такой парень, прежде чем звонить, подождет до одиннадцати, потому что она может быть не такой ранней пташкой как он. Может, она вчера легла поздно, может, была в клубе. И еще он предложит сыграть пару сетов в теннис перед музеем- спросит, играет ли она, хотя конечно, она играет.

А когда ты встретишь девушку которая не из тех кто ходят по таким заведениям и так далее, ты скажешь ей что ты предаешься здесь трущобной романтике, что ты посещаешь внутренний Ист-Сайд твоей души, сомнамбулически переступая через кучи мусора под веселый пидорский ритм маримбы в твоей голове. Нет, не пидорский в смысле... хотя она все поймет так как надо, она вообще тебя сразу поймет.

Впрочем в данный момент любая девушка, а в особенности девушка с головой полной волос поможет тебе выскочить из надвигающегося ощущения полной обреченности. Ты вспоминаешь про Боливийский Маршевый Порошок, и понимаешь, что предел еще не достигнут. И никаких "но", чувак. Для начала надо избавиться от лысой девчонки.

В туалетных кабинках нет дверей, и это несколько затрудняет возможность уединиться. Впрочем, ты здесь не один такой, кому надо подзаправиться: в кабинках все шмыгают носами. Окна затемнены, и хотя бы за это ты благодарен. 

Оп, два, три, четыре... Солдаты снова на ногах. Они полны сил и идут строем. Некоторые из них танцуют, и тебе надо бы последовать их примеру. 

И сразу за дверью ты видишь ее: высокую, смуглую и одинокую, наполовину спрятавшуюся за колонной на краю танцпола. Ты подходишь сбоку, двигаясь как горнолыжник на слаломе электронных барабанов. Она подпрыгивает, когда ты касаешься ее плеча. 

-Потанцуем?

Она смотрит на тебя, как будто ты только что предложил ей акт насилия с использованием слесарных инструментов. 

-Я не говорю по-английски,- отвечает она, когда ты спрашиваешь снова

-Francais?

Она качает головой. Почему она смотрит на тебя так, как будто в твоих глазницах гнездятся тарантулы?

-Ты случайно не из Боливии? Или Перу?

Теперь она уже озирается в поисках помощи. Вспоминая инцидент с телохранителем юной наследницы в "Танцетерии"- или это был "Красный Попугай"?,- ты отваливаешь, подняв руки над головой в знак капитуляции.

Боливийские солдаты все еще на ногах, но уже не поют свою маршевую песню. Ты замечаешь, что находишься на опасном стыке, за которым начинаются разговоры с собственной совестью. Сейчас бы не помешала ободряющая беседа с Тэдом Эллагашем, но его здесь нет. А что бы он сказал сейчас? Эй, по коням! Вот теперь мы действительно повеселимся! Ну и все в таком духе. Неожиданно ты понимаешь, что он-то уже давно ускользнул с какой-то богатой красоткой из Сан-Хосе. Они сейчас у нее дома на Пятой Авеню, и принимают ее "только-что-отгруженные-с корабля" наркотики. Они черпают их пригоршнями из ваз династии Минг, и вдыхают их прямо с обнаженных тел друг друга. Ты ненавидишь Тэда Эллагаша.

-Иди домой. Обойдись малыми потерями.

-Оставайся. Иди до конца.

Сегодня ночью ты- республика голосов. И увы, эта республика- Италия. Голоса машут руками и орут друг на друга. И сверху, с кафедры, из самого Ватикана идет повторяющийся рефрен: Покайся! Твое тело-храм божий, и ты осквернил его. Сейчас, в конце концов, воскресное утро, и пока в твоем мозгу еще остались неубитые клетки, в них будет звучать суровый патриархальный бас, грозным эхом отражающийся от сводов твоего детского религиозного воспитания. Он будет напоминать тебе, что сегодня- день, который следует посвятить Господу. То что тебе сейчас надо- это еще один совершенно несоразмерных денег стоящий коктейль, чтобы заглушить его. Но покопавшись в карманах, ты находишь только доллар и мелочь. Ты заплатил двадцатку за то, чтоб войти сюда. Паника растет. 

На краю танцпола ты замечаешь девушку, которая выглядит как твой последний шанс. Ты точно знаешь, что если выйдешь в утро один, даже без солнечных очков- которые ты конечно не взял с собой, потому что кто, в конце концов, заранее планирует всю эту порнографию,- то острый, безжалостный утренний свет испепелит тебя. Смерть войдет в тебя через твой зрачок. 

Но вот же она, в брюках-бананах, с такой ретро-прической, волосы собраны в хвостик: вполне приемлемый кандидат, в это время вряд ли ты найдешь лучше. Сексуальный эквивалент фаст-фуда.

Она вздрагивает и кивает, когда ты зовешь ее танцевать. Тебе нравится как она танцует, как двигаются покрытые маслом эллипсы ее плечей и боков. После второй песни она говорит что устала. Она готова свалить, когда ты спрашиваешь, не нужно ли ей немного взбодри-меня-вещества.

-У тебя что, есть кокс?- спрашивает она.

-А что, Стиви Уандер правда слепой?,- отвечаешь ты.

Она берет тебя под руку и ведет в женский туалет. Пара линий- и ты ей вполне нравишься, да и чувствуешь себя парнем, который может нравится. Еще немного. Эта женщина- один сплошной нос.

-Я люблю долбить кокс,- говорит она, когда вы маршируете с сторону бара.

-Ну вот и нашлась у нас общая тема для разговора,- отвечаешь ты.

-Ты когда-нибудь замечал, что все хорошие слова начинаются с Д? Д и Л.

Ты пытаешься подумать об этом. Ты не совсем понимаешь, к чему она ведет. Боливийцы поют свою маршевую песню, но ты не можешь расслышать слов.

-Ну, например Долбить. Дурь. Декаданс. 

-Дебош,- продолжаешь ты, наконец поймав волну

-Декседрин.

-Дизайн. Дозняк. Дилер.

-И еще Л,- говори она,- Ласка. Люкс. Лень.

-Лимузин

-Либриум

-Либидный.

-Что это?,- спрашивает она.

-Похотливый.

-Ой,- отвечает она, и бросает долгий, ищущий взгляд через твое плечо. То, как меняется ее взгляд, напоминает тебе дверцу душевой из матового стекла, которая медленно закрывается. Ты видишь что игра окончена, хоть и не понимаешь, какое правило нарушил. Наверное, ее пугают слова на букву П. Пурист. Она оглядывает танцпол в поисках мужчины с более подходящим словарем. А у тебя еще не кончились слова: Давление, Депрессия, Дискомфорт, Дрожь. Ложь, наконец Ломка. И не то чтобы ты будешь сильно скучать по девчонке, которая считает, что Декседрин и Декаданс - это вершины языка короля Джеймса и короля Лира. Но просто ощущение живой плоти, звук голоса другого человека... Ты знаешь, что за дверью, в безжалостном утреннем свете тебя ждет твое личное чистилище, отчаянный полусон, серый огонь головной боли.

Девушка машет рукой и исчезает в толпе. Другой девушки здесь нет, также как здесь нету Тэда Эллагаша. Боливийцы поднимают мятеж, и ты больше не можешь заглушить их предательские голоса.

Выйти наружу, в утро- еще ужаснее, чем ты предполагал. Все вокруг сияет прямо на тебя, словно немой материнский упрек. Тротуар блестит, воздух ясен и видимость неограниченна. Торговые центры в утреннем свете стоят безмятежно и покойно. Мимо проезжает такси и ты поднимаешь руку, но потом вспоминаешь что денег нет. Такси останавливается. 

Ты подбегаешь и наклоняешься к окну "думаю, я лучше все-таки пройдусь пешком".

-Козел,- водитель дает по газам. 

Ты идешь на Север, прикрывая глаза рукой. Грузовик грохочет по Гудзон-Стрит, везет провизию для спящего города. Ты поворачиваешь на Восток. На Седьмой Авеню старушка с целым ульем седых кудряшек на голове выгуливает немецкую овчарку. Собака что-то вынюхивает в трещинах асфальта, но как только ты приближаешься, застывает в позе боевой готовности. Женщина смотрит на тебя как на непонятное нечто, которое только что выползло из океана, оставляя за собой ил и водоросли. Из глотки собаки вырывается нетерпеливый предупредительный рык. "Хороший Пуки",- говорит старушка, и собака делает рывок в твою сторону, но старушка дергает за поводок. Ты обходишь их далеко стороной, давая дорогу. 

На Блекер Стрит ты ловишь запах итальянской булочной, останавливаешься на углу Блекер и Корнелии и смотришь на окна четвертого этажа многоквартирного дома. Там, за этими окнами было ваше первое с Амандой жилище, которое вы делили сразу после приезда в Нью-Йорк. Оно было тесныым и темным, но ты любил его потолок с неаккуратно отделанным оловом бордюром, ванну на львиных лапах в кухне, окна, которые неплотно сидели в рамах. Тогда у тебя все только начиналось. У вас хватало на квартплату, у вас был любимый ресторан на МакДугал, где официантки знали вас по именам и разрешали приносить вино с собой. Каждое утро ты просыпался от запаха свежего хлеба из булочной внизу. Ты вставал, спускался вниз чтобы купить газету, и может пару круассанов, пока Аманда делала кофе. Это было два года назад, еще до вашей свадьбы.

На вест-сайдском шоссе одинокая проститутка ковыляет на каблуках и одергивает юбку- как будто никто не сказал ей, что электрички из Джерси сегодня не ходят. Ты приближаешься и видишь, что это мужчина, одетый женщиной. Ты проходишь между ржавыми подпорками старого надземного шоссе, и шагаешь к пристани. Рассеянный свет блестит по всей широкой поверхности Гудзона. Ты ступаешь осторожно, когда подходишь к краю гниющего пирса: ты недостаточно устойчив, а под ногами ржавые дыры, через которые видно черную вонючую воду. Ты садишься на сваю и смотришь на реку. Вниз по течению, сквозь дымку поблескивает статуя свободы. На другом берегу огромная реклама Колгейт приветствует вас в Нью Джерси, штате садов.

Ты следишь за медленным движением мусорной баржи, окруженной облаком вопящих чаек, прокладывающей путь в сторону моря.

Все как всегда. Безнадежно запутано, и некуда пойти.