Семья

На этот раз Карл слишком сурово наказал Марка. Я всё время боюсь, что Карл когда-нибудь убьёт его, и наш мир разрушится. Муж не выпускает его из клетки уже несколько дней. Я видела Марка сегодня утром — у него абсолютно больной вид, он весь в каких-то отвратительных синяках, точнее, вся его кожа — сплошной синяк. Карл держит его в темноте и на ночь приковывает наручниками. А ещё Карл сделал нечто действительно жестокое: он долго не кормил Марка, и потом поставил перед ним в кастрюле сваренного Старика Пафа. Марк обожал этого кота. Я была там и видела, как его отбросило от этой кастрюли. Он так рыдал! По-моему, до этого я не видела слёз Марка. В этом доме совсем не принято плакать.

Карл:

Этот мир становится всё менее и менее выносимым. Почему бы ему не сделать одну простую вещь: оставить нас, наконец, в покое? Неужели это так трудно? Всего лишь уважение моих гражданских прав — вот чего я хочу!

Произошло непредвиденное: родители посетили нас в самый неподходящий момент. Если бы я в это время был дома, то просто не открыл бы дверь, но жена их, разумеется, впустила. Последовавшая нежная встреча детей и родителей не поддаётся описанию.

Если бы в это время не нагрянула полиция, всё ещё можно было бы уладить. Оказывается эта стерва-манекенщица всё никак не может успокоиться. Она там наплела что-то о моём, якобы, бесчеловечном обращении с братом, что у нас тут чуть ли не гнездо разврата. Я как-то не подумал о такой возможности. Никогда не следует приводить чужих в дом — я всегда это говорил.

Несколько дней мы с Бонни находились в подвешенном состоянии, а выручил нас, как ни странно, отец, вернее, его деньги и его адвокаты. Потом произошёл знаменательный разговор, которым отец стремился продемонстрировать свою родительскую власть:

— Мы слишком долго баловали тебя, и ты превратился в какое-то животное. Мы увозим Марка, и, думаю, ты его больше не увидишь. Следующее, ты избавляешься от этой своей «жены», и я нахожу для тебя подходящую работу где-нибудь в Европе, где никто не знает нашу фамилию. Только при этих условиях ты не будешь иметь проблем с законом. В противном случае — ты не член нашей семьи. Ты сейчас не в зале суда только потому, что ты Тейлор.

Я ответил:

— Семья может забыть о моём существовании. Моя жена бремена, от меня или от Марка — неважно, и я не оставлю её. Вы — чужие нам люди, и я не советую вмешиваться в нашу жизнь.

После этих слов мать разревелась и выбежала из комнаты.

Нам пришлось уехать. Ничто на свете не заставило бы меня выполнить требования отца. Не знаю, будут ли они нас искать. Наверное, им проще будет обо всём забыть. Уже из аэропорта Бонни позвонила Марку, родители держали его в каком-то санатории. Она рассказала ему о своей беременности и о нашем отъезде.

Я не сомневался, что Марк приедет, и он приехал. То, что связывает нас намного глубже родственных или любовных отношений это наша карма. Только по этому пути мы можем идти в жизни.

Когда Марк заплакал из-за своего кота, я вспомнил, как мы были детьми. Марк подрался со сверстниками, и ему здорово досталось. Тогда он точно так же плакал у меня на коленях. И я сделал всё, чтобы никто больше не смел обижать моего брата. До сих пор я не могу спокойно видеть его слёзы. И в этот раз я почувствовал необыкновенную жалость и нежность к Марку. Когда он проговорил:

— Карл, почему ты это делаешь со мной? — я прижал его к себе и целовал, целовал его мокрое от слёз лицо, его руки, всё его тело. Я так его люблю и никому не позволю отнять его у меня.

Марк:

С тех пор, как мы уехали из Невады, наш образ жизни стал ещё более уединённым. Выходим мы поздно ночью, отправляемся на море, катаемся по городу или просто гуляем. Днём Карл уходит и запирает дверь на ключ. Он стал нервным, часто срывается, кричит. Мне бы хотелось как-то помочь ему, последнее время на брата свалилось столько не приятностей. Но Карл сильный и всё выдерживает, у него ещё хватает сил заботиться о нас. Тем более теперь, когда Бонни ждёт ребёнка.

Я как-то никогда не задумывался, на что мы живём, так просто не думать об этом. А Карлу приходится, каждый день. И, в конце концов, это я стал причиной всех наших проблем: если бы не моё увлечение Ясмин! Из-за меня были ужасно расстроены и родители. Я никогда не видел маму в таком состоянии. Несколько дней, что мы были вместе, она очень беспокоилась обо мне, мечтала, что я уеду с ними. Вчера я не выдержал и позвонил родителям. Трубку взял отец и потребовал, чтобы я немедленно сказал, где мы сейчас находимся. Я не услышал, как вошёл Карл. Он вырвал телефон вместе со шнуром и запустил им в стену.

Брат был в страшном гневе. Он потащил меня на кухню, схватил топорик для разделки мяса и в два удара отрубил мне руку до локтя.

Мы довольно быстро остановили кровь, и Карл напичкал меня каким-то алкоголем. Сквозь боль и пьяный туман мне казалось, что вроде бы мы с Карлом занимаемся любовью. Руку мы зарыли ночью в парке.

Бонни:

Мне так тяжело говорить об этом. Невозможно прийти в себя оттого, что произошло. Наша жизнь разрушена. Я абсолютно потеряна и не представляю, как жить дальше.

Когда Карл вернулся вечером как обычно, я сразу почувствовала недоброе. Таким я его никогда не видела. Я прижалась к Марку, и мы молча следили за Карлом. Очень долгое время ни одного слова не было сказано. Где-то в первом часу ночи мы все поднялись на крышу, где муж начал говорить, что мы не можем больше здесь оставаться, что все его усилия напрасны, и нас никогда не оставят в покое. Не знаю, что так страшно повлияло на Карла, но вдруг я поняла, что он имеет в виду вовсе не очередной переезд, он задумал убить нас всех. Я с ужасом взглянула на Марка, он был очень бледный и неподвижный. По-моему, он тоже всё понял.

Карл подвёл нас к краю крыши. Он крепко взял нас за руки, закрыл глаза и поднял лицо к небу.

— Не бойтесь, — произнёс он, — я не позволю им это сделать. Я спасу нашу семью — мы будем вместе!

Я закричала и начала вырываться. Карл сделал шаг вперёд и, падая, повлёк меня за собой. Совершенно не понимаю как, но я сумела ухватиться одной рукой за карнизную трубу и намертво вцепиться в неё. Другая моя рука выскользнула из руки Карла. И тут я почувствовала, что кто-то пытается втянуть меня обратно на крышу. Это был Марк; если бы не он, я всё равно, наверное, упала бы.

Марк сумел освободиться от Карла ещё до падения и устоять на крыше, а ведь у него теперь только одна рука. Мы крепко сжали друг друга в объятиях и не двигались, пока не услышали полицейские сирены: соседи обратили внимание на крики и шум.

Теперь мы с Марком остались вдвоём. То есть, почти втроём — мне скоро рожать. О Карле мы не говорим, но не проходит дня, чтобы мы не думали о нём.

Прости нас, Карл, любимый. Прости за то, что в тот момент мы просто были не готовы пойти с тобой. Но я знаю, когда-нибудь, рано или поздно, мы будем вместе!