Счастье

Окраина города представляет из себя отстойник — свежевырытую могилу для любой попавшей сюда вещи. Будь то целлофановая обертка от шоколада, алюминиевая банка либо раритетный будуар прекрасной дамы — все в конце концов превращается в мусор, гигантскую кучу перегнившего хлама, который изредка подгребают своими зубастыми ковшами экскаваторы. 

 В этом полубезумном мире помойки уже и жил пятый месяц мальчик. Имени у него не было, а если и было, то он его забыл. Имя не нужно в мире, где каждый день приходится бороться за место под солнцем. Впрочем, мальчик был вполне успешен. Низенький, с острыми акульими зубами, он был живуч как таракан. Его руки обладали нужной хваткой, а взгляд полон неподдельной злобы. Остальные обитатели помойки избегали места обитания мальчика. Не все. Но большинство. Под безобразной кучей мусора он натянул палатку из обрывков полиэтилена и жил изо дня в день, разгребая завалы хлама, чтобы впоследствии продать редкие ценности за бесценок Мусорщику — старику с проходной. Старый прохиндей собирал дань с обитателей свалки, прибывшим же раз в месяц Комиссарам в кожаных куртках не выдавал их расположения среди смердящих мусорных куч.

 Мальчик и сам не помнил, зачем живет. Жизнь потеряла оттенки. Стала ежедневным выживанием. Выживание — однообразным существованием. Единственно, у мальчика твердокаменно укоренилась в подкорке мозга привычка откладывать каждый день одну монету на Счастье. В щели меж гниющей рыбьей требухой и проржавевшим остовом автомобиля он спрятал одноглазую куклу, а в ее чреве уютно бренчали сэкономленные монетки. Монет должно было стать ровно 150.

 На пятый месяц мальчик залез в свой тайник. Кукла изможденно прохрипела что-то по-китайски. Речевой модулятор еще работает. Он распотрошил куклу. Блестящие кругляши рассыпались по земле.

 10.. 20.. 50.. 90.. 120.. 140.. 150!

 Счастье! Оно будет! Мальчик бережно ссыпал монеты в пакет, а пакет сунул за пазуху. После выбрался из своего логова на свет Божий и побрел, шатаясь как пьяный, по затейливым закоулкам городского могильника. Все вокруг внезапно вновь приобрело цвет. Запахи ядовитых испарений ударили в нос, краски ослепили своим незамеченным доселе разнообразием. Он шел сквозь извилистую дорогу чужого и громыхающего барабанами промзоны мира, такой же чуждый, зябко кутающийся в оборванную курточку, подаренную в прошлом году мамой.

 Барабан бьет раз! И вот он на выходе из лабиринта исполинской помойки. Свежий ветер бьет в лицо, развевая засаленные волосы. 

 Барабан бьет два! Неоновый свет вечернего города ошеломляет гаммой кислотных красок. По серебрянным нитям магнитных трасс мчатся стремительные автокары. Люди на тротуарах зажимают носы, проходя мимо мальчика. 

 Барабан бьет три! Дилер по-прежнему трётся на Перекрестке. Невзрачный тип в сером пальто. Вот оно, Счастье, совсем рядом.

— Дядя!

— Что тебе, мальчик?

— Мне нужно Счастье! — уверенно заявляет мальчишка, глядя в глаза человеку.

— У меня нет Счастья. Иди отсюда.

— У меня есть монеты. Много. Я знаю, сколько стоит Счастье. Продайте мне его!

 Дилер воровато оглядывается по сторонам и шепчет, наклоняясь к уху.

— Монеты? Сколько?

— 150!

 Он думает. У дилера плохие продажи сегодня, и возможность продать немного Счастья заманчива.

— Любовное тебе не нужно.. В карьере тоже нет.. Семейное?

— Да!

— Деньги вперед!

 Мальчик ссыпает монеты в жадно протянутые ладони, и дилер считает их, роняя медь на мостовую. 

— Ровно! Держи!

 Мальчик хватает протянутую капсулу и тут же глотает ее. Счастье проскальзывает через горло и попадает в пищевод.

— Мальчик, стой! Если кто спросит, скажешь, что купил в аптеке, а рецепт потерял. Про меня ни слова! Понял?

 Мальчишка коротко кивает и растворяется в толпе. 

 Он помнит свое имя. Помнит улицу и номер дома. Помнит свою маму — ее ласковые руки, ставшие в последнее время чужими, тихий уют дома, ставшего опасным, собаку Тишу, убитую Страшным человеком.

 В квартире горит свет. Мальчик открывает дверь и проскальзывает в подъезд, стоит несколько минут перед дверью родного дома, чтобы неуверенно нажать на звонок.

 Барабан бьет четыре! Его дробь отдается в голове, но оказывается, что это всего лишь торопливые шаги в коридоре. Дверь распахивается, и мальчик уже в объятиях мамы, вдыхает родной запах волос, плачет надрывно в плечо.

— Сынок! Саша! Где ты был??

— Мааама! МАААМАААА! — он не может говорить, он столько всего хочет сказать, но не может — вместо слов лишь раздается рыдание. 

— Сашенька! Сашаа! — мать тоже плачет, изо всех сил прижимая его к себе, не желая больше отпускать. И как те люди на улице шарахались от него, вшивого и пахнущего, если мама так любит его?

— Где ты был, сынок?? Саша, где ты был?

— Я.. Я.. 

 Пока он заикается, мать уже усаживает его на кухне, обнимая и продолжая плакать. Но это не слезы страдания, а слёзы Счастья. 

 И вдруг прибегает отец. Он только из ванной, лицо взмыленно, взгляд суматошен. 

— Саша? Сашка!

 И вот они втроем уже рыдают. А после все в каком-то заполошном бреду — Сашу ведут в ванну, где он долго и упорно оттирает с себя грязь свалки, вдыхает запахи чистоты, мыла и родного дома. Голова кружится от осознания происходящего. Он то плачет, то истерически смеется, вдруг замолкая и глядя перед собой в белый кафель неверящим взглядом. 

— Сашка! Выходи уже! — стучится в дверь отец.

— Да-да, пап, сейчас! 

 Саша наскоро вытирается и выходит в прихожую. Но здесь все уже совсем иначе. Босые ноги спотыкаются о рассыпанный в прихожей мусор. Справа, в сумраке гостиной, на единственном замызганном матрасе валяется голая мать. Ее руки раскинуты, как крылья у птицы, а между них, как стигматы, вбиты гвозди шприцов. Чужая и безликая женщина мычит что-то бессвязно, роняя струйку мутной слюны на пол. 

 ВНИМАНИЕ! СРОК ДЕЙСТВИЯ СЧАСТЬЯ НА ИСХОДЕ!

 Отец сидит на кухне, дымя сигаретой, но это уже вовсе не отец, а тот самый опасный и страшный человек, названный отчимом. А настоящий отец давно умер. Страшный человек колко глядит на мальчика и говорит сквозь клубы дыма:

— Ну че, щенок, вернулся со своей помойки?