СБОРКА
Арестантские ХроникиЛюдям, далёким от «преступной тематики», многое из того, что я пытаюсь изобразить графически, порой не совсем понятно, так как по телевизору такое не показывают. Поэтому необходимы пояснения.
«Сборка» – это запираемое снаружи помещение СИЗО для накапливания арестантов. «Сборки» бывают двух типов: судебные (для вывоза в суды и обратно) и для внутренних действий с арестантом непосредственно в СИЗО.
На рисунке «сборка» второго типа.
Каждый рабочий день к кому-либо из заключённых приходят на свидание родные, адвокаты и следователи. Также у кого-то из заключённых в тот или иной рабочий день недели может проходить суд апелляционной инстанции, заседания которого иной арестант и ожидает в СИЗО, как я, например. Апелляционные жалобы осуждённых в Москве рассматривает Московский городской суд, куда, как правило, сидельца не вывозят. В СИЗО есть комната с видеокамерами и телевизорами, через которые достигается эффект присутствия зека в зале суда. Его адвокат, прокурор и судья сидят в МГС’е, и осуждённый видит их по телевизору в режиме реального времени, а эти ребята, соответственно, видят его в помещении СИЗО. Это удобно: если осуждённый начинает громко поливать прокурора или судью матюками, что далеко не редкость, то у судьи в МГС есть на столе клавиша выключения звука.
Свидания с родными у заключённых в СИЗО краткосрочные, продолжительностью примерно минут сорок-сорок пять. В соответствии с 103-ФЗ от 15.07.1995 «О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений», время краткосрочных свиданий ограничено тремя часами, но положение закона, сформулированное в виде уточнения: «не более трёх часов», – не противоречит сорока минутам реального времени, отводимого арестанту на свидание с родными, а специалисты во ФСИНе – люди, вовсе нечуждые творческого подхода в отношении всего, что связано с их «тяжёлой» работой.
Для свиданий в изоляторе оборудована специальная общая комната, разделённая вдоль перегородкой с толстым заплёванным, мутным от слюны и соплей стеклом, с тюремной стороны которого натянута сетка рабица, и подоконники такие, где стоят телефонные аппараты без кнопок и дисков для набора номера. Только пластмассовый корпус телефона, на котором лежит трубка. Кабинок для свиданий штук двадцать, и в трёх-четырёх из них по два телефонных аппарата на тот случай, если к кому-то из арестантов пришли сразу два посетителя – можно одновременно троим переговариваться. С двух сторон перегородка разделена на кабинки, закрытые дверями, похожими на кухонные двери в хрущёвках, только вместо стекла в полотно тюремной двери вставлено оргстекло. С той и другой стороны этой перегородки стоят стулья, намертво приделанные к полу. Все разговоры на свидании записываются и прослушиваются тётенькой в форме сотрудницы ФСИН, сидящей по центру зала для свиданий вместе с конвойным за пультом управления. На пульте кнопки, позволяющие подключаться к любому из телефонов в любой из кабинок.
Я в комнате для свиданий за семь месяцев заключения никогда не был, поэтому нарисовать её не могу – другие арестанты рассказывали мне, как там всё устроено, а я пересказываю вам.
Для того чтобы повидать заключённого в СИЗО, родные арестанта должны получить письменное разрешение следователя или судьи, в зависимости от этапа, на котором находится дело. Друзьям, товарищам и дальним родственникам разрешение на свидание суд не даёт. Своим родным я запретил получать разрешения на свидание, так как считаю подобным образом организованные встречи с родными унизительным для себя и для них. Полагаю, что такие встречи с близкими производят тяжёлое психологическое воздействие как на заключённого, так и на его родственников. В детстве я много раз испытал гнетущую тяжесть переживаний от свиданий с родителями, когда они раз в месяц навещали меня в пионерских лагерях, куда меня отправляли на все три летние смены. В детстве всё воспринималось мной гораздо фатальнее и драматичнее, чем сейчас, поэтому по силе воздействия эти далёкие пионерские муки, думаю, вполне сопоставимы с теми, какие, скорее всего, испытывает большинство арестантов после свидания по дороге назад в бетонный мешок камеры. Помню, ждёшь с нетерпением встречи с мамой и папой, засыпая на скрипучей панцирной сетке кровати в похожей чем-то на тюремную камеру палате на десять шконок с тумбочками, считаешь дни до неё, медленно пережёвывая спрятанные с ужина под подушкой пару кусочков чёрного хлеба, натёртых чесноком, потом встречаешься с радостью неимоверной, но подходит время, и родителям надо ехать в Москву, а ты стоишь у проходной лагеря, как брошенный пёс, держишь в руках пакет с воблой и клубникой и думаешь, какого хуя я пошёл на это, если они меня с собой не забрали. У меня за плечами семнадцать лагерей (пионерских), и я знаю, что такое свидания с родными в заключении.
На внутреннюю сборку я попадаю примерно раз в месяц, когда ко мне приходит адвокат. В девять утра такого дня в шнифт камеры заглядывает глаз продольного, который пару раз постукивает по металлу «тормозов» (бронированной двери) ключом. Когда такое случается, тот из заключённых, кто стоит ближе всего к «тормозам», подходит к ним поближе и говорит: «Да-да, слушаю». Или изображает лицом эту готовность. Продольный, или, как они себя сами называют, «корпусной», сообщает подошедшему к «тормозам», что у такого-то арестанта «следствие», и называет время, в течение которого выводимый из камеры арестант должен собраться и встать перед дверью. Обычно продольный говорит типа: «Иванов. Следствие. Пять минут». Слово «следствие» вовсе не означает, что к арестанту пришёл в СИЗО именно следователь. Если пришёл адвокат, то продольный тоже говорит: «Следствие».
Утром все арестанты в камерах спят. Редко, когда кто-то бодрствует в девять утра. Обычно все спят до проверки, которая проходит каждые утро и вечер. Утренняя проверка может случиться в 9.30 или в десять утра, иногда, особенно в выходные, и в одиннадцать. Поэтому все спят. Но, как правило, арестант, к которому идёт адвокат или следователь, знает об этом заранее, и когда раздаётся резкий звук удара металла о дверь (его слышат все сокамерники), вскакивает со шконки и ломится к «тормозам» именно тот, кого должны повести на встречу.
Когда продольный будит арестанта в девять и говорит: «Пять минут», – надо очень быстро собраться: сходить после сна в туалет, умыться и что-то жевануть, чтобы не курить натощак. Если арестант в пять минут не уложился, то продольный, открыв дверь, начинает самым противным образом причитать. Это плохо, так как если арестант собирается долго, то его на выходе из камеры могут досмотреть с пристрастием и найти сигареты и спички, например, которые с собой на «следствие» брать не разрешается.
СИЗО – это следственный изолятор, но сидят в нём не только те, кто заключён под стражу до суда на период предварительного следствия, но и осуждённые типа меня, ожидающие в СИЗО апелляцию. Только после решения апелляционного суда приговор, вынесенный в суде первой инстанции, вступает в силу, если только его не отменят или не отошлют дело назад в прокуратуру для устранения недостатков предварительного следствия. Почему следствие называется предварительным, я сначала не понимал, но потом мне объяснили, что то, что происходит в суде, тоже называется следствием, только в суде следствие считается судебным. К таким, как я, ходят адвокаты, к тем, кто ждёт суда первой инстанции, – адвокат и следователь.
По УПК (Уголовно-процессуальный кодекс), в соответствии со статьёй 109, предварительное следствие может идти не больше восемнадцати месяцев. Это в самых исключительных случаях определяется и только по тяжким и особо тяжким статьям. Пункт первый этой статьи УПК дословно гласит: «Содержание под стражей при расследовании преступлений не может превышать два месяца», но следователи могут собирать доказательную базу и дольше, считая практически все дела, кроме тех, по которым обвиняемый сразу признаёт свою вину, исключительными, а суды и прокуратура, куда следователи пишут ходатайства о продлении сроков содержания подозреваемого под стражей, ходатайства эти всегда удовлетворяют. По этой причине лица, причастные к системе российского правосудия, и те, кто от него страдают, давно называют УПК РФ «УСЛОВНО-процессуальным кодексом», ибо так оно и есть. Со мной в камере сидели арестанты, следствие по которым тянулось больше двух лет, но то, что это является нарушением, ни следователя, ни прокурора, ни судью не смущало. Всё время до суда человек, в отношении которого суд ещё не вынес приговор, даже ещё не начал рассматривать доказательства его вины, собранные следователем, находится в тюрьме, а режим этого заведения, между прочим, считается строгим, но, по совокупности наложенных ограничений, сопоставим с особым режимом, применяемым в отношении лиц, осуждённых на пожизненный срок.
Часто мера пресечения, выбранная следователем и утверждённая судьёй в отношении обвиняемого в виде содержания под стражей в СИЗО, вполне обоснована, так как под карающий пресс правосудия не всегда попадают невиновные люди. Довольно часто попадают и настоящие преступники, которые, будь они на свободе до суда, могут скрыться, могут воздействовать на свидетелей в нужную им сторону, прятать улики и всячески мешать проведению следственных мероприятий, но практика помещения подозреваемых и обвиняемых в преступлениях в СИЗО до суда настолько распространена в современной России, что очень часто за решёткой оказываются люди, преступления не совершавшие. Самое неприятное в этом то, что если до суда человек уже попал в СИЗО, то суд с вероятностью процентов в 99 его осудит. Даже если он ни при чём.
Однако чудовищнее всего во всей этой правовой композиции то, что уровень профессионализма дознавателей (следователей), прокуроров и судей в современной России настолько убог и низок, что для оправдания необходимости своего существования эти люди, не способные в сроки, установленные законом (людьми, работавшими задолго до них), провести расследование самого жалкого преступления, люди, которые не смогли оценить по роду своей деятельности результаты работы следователей, и те, кто потом, не читая ни одной из страниц собранных материалов дела, выносят обвинительный приговор, совершенно не считаясь с понятием презумпции невиновности, не слыша логики доводов адвокатов и обвиняемых, используют следственный изолятор в качестве инструмента давления на невиновного, надолго помещая его в среду закоренелых преступников, убийц и насильников, грабителей и вымогателей. Правосудие в России давно подменило следствие следственным изолятором, попав в стены которого и осознав принципы и масштабы происходящего, почти любой, даже самый стойкий, человек рано или поздно приходит к выводу, что проще и разумнее подписать всё, что предлагает ему следователь, чтобы быстрее получить незаслуженный срок и начать его отбывать, чем медленно гнить в наглухо закрытом, переполненном раздражёнными людьми бетонном саркофаге, теряя здоровье, ощущение реальности и здравого смысла.
Чуть дальше в книге я буду рассказывать об известных лично мне случаях, когда абсолютно невиновные люди провели в СИЗО до суда по два с половиной года, суд по их делам длился ещё полтора, а то и два, раз за разом уходя через прокуратуру на доследование, получали обвинительный приговор, подавали на апелляцию, ждали её, сидя всё в той же бетонной, переполненной камере несколько месяцев (я, например, жду назначения даты суда апелляционной инстанции уже больше семи), ехали после «апеляшки» в «столыпине» по этапу в лагерь ещё месяцев шесть, со всеми промежуточными остановками, и, приехав в зону, через несколько дней выходили на свободу «за отсиженным сроком».
Редкий человек после этого делает попытку восстановить своё честное имя и реабилитироваться, понимая, как это сложно. Вышел – и ладно. И слава богу. Одна мысль о том, что надо будет ходить по тем судам и тратить золотые вольные денёчки на общение с бессовестными, утратившими моральные установки людьми из числа судейских и прокурорских, – невыносима для такого человека. Людям, работающим в системе российского правосудия, это известно, поэтому все те, кто виновен в издевательствах над невиновным и его семьёй, знают о том, что никакого возмездия за их беспредел, скорее всего, не случится. Безнаказанность рождает то, с чем мы с вами будем потихоньку знакомиться в этой книжке. Но сейчас не будем отвлекаться от сборки.
После того как арестант вышел за «тормоза» и был осмотрен продольным, его ведут по коридору этажа, не забывая напоминать, что руки он должен держать за спиной. Наверное, в позиции такого расположения рук есть какой-то смысл, видимо, не просто так конвой требует держать их за спиной, но я, честно говоря, не понимаю зачем. В тюрьмах сидит много людей, чей возраст перевалил далеко за пятьдесят лет (я встречал на централе осуждённого на двенадцать лет по 159-й восьмидесятидвухлетнего старика с совершенно детским уже выражением лица), которым неудобно ходить – многие и так еле ходят, но заклинание «руки за спину» – это «святое». Нельзя также ходить по продолу в головном уборе, даже зимой. Не церковь, но всё равно нельзя, хотя сами работники ФСИН только так и ходят, так как в коридорах этажей изолятора в зимнее время довольно прохладно.
Внутренняя сборка нашего централа находится в административном корпусе, а заключённые сидят в других корпусах. Эти корпуса связаны между собой и с административным корпусом поднятыми над землёй на уровень третьего этажа крытыми переходами, по ним и ведут арестантов со всех этажей в административный корпус. Приведённых на второй этаж с первого заключённых запирают в «локалке» – помещении, с двух сторон закрытом решётками на петлях, и продольный идёт за другой группой арестантов. Минут через двадцать объединённый с двух этажей шалман поднимают на следующий этаж по скользким от баланды и воняющим кислятиной ступенькам, на которые раз в день бойцы хозотряда расплёскивают при переноске комбижир и жидкие фракции тюремного рассольника, борща или щей, переносимых с этажа на этаж в открытых зелёных армейских флягах-бидонах. В «локалке» третьего этажа все собранные до этого арестанты ожидают, когда к ним присоединят ещё одну группу.
Собранные с трёх этажей заключённые, возглавляемые продольным, следуют по переходу в административный корпус, минуя многочисленные металлические двери и решётки. Каждый раз попадающуюся по дороге дверь открывает ключом продольный, идущий первым, а закрывает на ключ замыкающий продольный. С другого «жилого» корпуса в это время другие продольные ведут ещё одну собранную там с разных этажей группу.
В административном корпусе часть заключённых перед свиданием заводится вот в эту, изображённую на картинке комнату, в которой они находятся, пока их родные пройдут проверку документов и ими будут заполнены все кабинки в помещении для свиданий, а те, кто шёл на встречу с адвокатом или следователем, проходят дальше, в крыло здания, где расположено примерно двадцать изолированных комнат, где происходит общение с пришедшими в СИЗО сотрудниками органов или защитниками. В каждой из этих комнат есть стол и два стула, ножки которых вмонтированы в пол, видеокамера в верхнем углу над дверью, большое прозрачное окошко из плексигласа в этой двери для визуального наблюдения за тем, что происходит внутри, и окно, забранное решёткой, за которой к раме приделан лист крашеной фанеры, наглухо закрывающий вид наружу.
Общение с адвокатами и следователями у каждого арестанта индивидуально и занимает разное время. Одинаковое время на общение только у тех, кто прошёл в зал для свиданий. Туда арестантов запускают группой, которая числом соответствует количеству кабинок. Те же, кто встречается с адвокатом или следователем, после того как решены все вопросы, специальной кнопкой или стуком в запертую дверь с окошком подзывают продольного, стоящего в общем коридоре, и говорят ему, что они готовы идти обратно. Продольный отпирает дверь и выводит освободившегося арестанта в другой коридор, где подвергает его личному досмотру на предмет того, не получил ли он от адвоката или следователя во время встречи какой-нибудь «запрет». Редкие «запреты» иногда приносят подзащитным арестантам адвокаты, но известны случаи, когда и следователи проносили «запрет» – многие лица, содержащиеся в СИЗО, довольно харизматичны или... миловидны, и если следователь молодая женщина или неравнодушный к своему полу мужчина, то вероятность того, что они что-то принесут своему подследственному, невелика, но существует. Чаще, впрочем, некоторые следователи используют передачу «запретов» для того, чтобы «купить» у совсем уже раздавленного пребыванием в изоляторе подследственного нужные для «правильного» формирования дела признания.
«Запреты» в СИЗО – вполне безобидные вещи, делающие быт в тюрьме не таким невыносимым. Это может быть моток ниток для зашивания одежды, иголка, леска-плетёнка, например, которую можно натянуть в «хате» для просушки белья, маркер для работы с документами, флешка с хорошими фильмами, зажигалка, кусачки для ногтей, пачка дорогих сигарет и прочая ерунда. Верёвки, лески, нитки, шнурки и ремни в тюрьме запрещены, так как считается, что с их помощью заключённый может убить себя или сокамерника, хотя подручных и вполне разрешённых средств для этого в любой камере предостаточно, но «запрет» есть «запрет», и за его проносом в тюрьму бдительно следят. Адвокатов досматривают перед тем, как они попадают на встречу с клиентом. Уличённых в проносе «запретов» адвокатов ожидает административное наказание, вплоть до лишения адвокатского статуса, поэтому надежды девяносто девяти и девяти десятых процента арестантов на то, что через своего адвоката можно что-то затянуть на централ, так надеждами и остаются.
Досмотр арестанта после визита следователя или защитника конвойный делает сначала металлоискателем, а потом ощупывает тело заключённого руками. Опытные арестанты знают, какой конвойный как и где ищет, и в зависимости от этого решают, в каком месте своей одежды или тела будут прятать «запрет». Один мой сокамерник, посидевший за три года следствия на четырёх московских централах, рассказывал, что на «Матроске» есть фсиновец, получивший в народе кличку «Лёша-яйцехват» за то, что, осуществляя ручной досмотр арестанта, любит бесцеремонно ощупывать промежности заключённых. Но бывалым сидельцам такие «Лёши-яйцехваты» – лишь короткий сеанс бесплатного массажа срамного места: в зависимости от ценности заносимого груза всегда можно воспользоваться естественными отверстиями собственного тела, которые прекрасным образом используются в качестве тайников, и обнаружить, например, три-четыре флешки в глубокой грузинской или еврейской ноздре – задача для такого пытливого Лёши-яйцехвата не из лёгких, да ещё и с учётом того, что конвойному за рабочую смену приходится сделать пару сотен личных досмотров. За найденный «запрет», арестанту, как правило, ничего не бывает, если это только не наркотики или алкоголь.
Досмотренные арестанты, по идее, должны быть препровождены конвоем обратно в свои камеры, но, чтобы не ходить туда-сюда много раз, конвой накапливает заключённых в группы и разводит по корпусам сразу по многу людей зараз. Накапливают их как раз во внутренней сборке. Однажды я просидел в ней три с половиной часа, и мне повезло, так как я, быстро решив все вопросы с адвокатом, оказался там одним из первых «отстрелявшихся», поэтому в ней ещё были свободными сидячие места, но когда нас, наконец, повели обратно, в помещении сборки народ стоял, уже плотно прижавшись друг к другу, как в вагоне метро в час пик.
Во внутренней сборке нет «дальняка» (туалета). Дальняк находится за стеной, но пройти туда без конвойного нельзя, так как решётка сборки, служащая дверью, закрыта на замок. Конвойные не стоят за решёткой, а заняты тем, что ходят за новыми группами арестантов и разводят их по местам назначения, и если ты не успел сходить в туалет в камере, когда тебя забирали на сборку, то приходится бить ногами в решётку и орать, чтобы привлечь внимание конвойных, которые не подойдут, даже если слышат, пока не закончат какой-то из этапов своей работы или у них просто не будет в этот момент настроения или мотивации. Если ты сидел в сборке, и тебя припёрло сходить на «дальняк», то когда ты вернёшься, уже не сядешь, так как место твоё кто-то обязательно займёт.
Ещё и по этим причинам я не хочу ходить на свидания, так как всякий раз, оказываясь на несколько часов в прокуренном до смолы на стенах накопителе, чувствуешь себя скотом в отстойнике мясокомбината.
В судебных «сборках», а на централе их несколько, туалеты есть, но в них от этого не легче. Эти «сборки» крупнее, чем та, о которой я только что рассказал, так как в московские суды каждый день из изоляторов вывозят от пятидесяти до ста арестантов, в зависимости от СИЗО. Одних и тех же зеков накапливают в «сборках» три раза за день: сначала рано утром, перед отправкой в суды на КамАЗах и УАЗиках, потом вечером перед «шмоном» (личным досмотром), а зктем перед разводом по камерам. Как я уже говорил, суд может идти много месяцев, и арестант за это время может быть препровождён туда и обратно и сто пятьдесят раз, если дело большое. Какие-то судебные заседания идут долго, какие-то быстро заканчиваются, иногда их вообще отменяют, если, например прокурор не подошёл, и КамАЗ несколько часов собирает в себя арестантов по всей Москве, объезжая несколько районных судов, и заключённым, в разное время привезённым на судебные «сборки» обратно в централ, приходится находиться в них по восемь-двенадцать часов, прежде чем они попадут в свою камеру. Народу в судебные «сборки» набивают плотнее, чем на картинке, – стоя до восьмидесяти человек влезает.
Немного ещё про судебные сборки хочется сказать.
В суд арестанта выводят в шесть утра. Для этого ему через «тормоза» вечером говорят, что завтра суд. В шесть забирают на судебную сборку, там накапливают до часов восьми и потом на КамАЗах развозят по судам. В судах арестанта сажают в «стакан», где он ждёт начала заседания. В Мосгорсуде «стаканы» сидячие, чтобы арестант, не дай бог, не прилёг отдохнуть после стояния в судебной «сборке» и перевозки, а в некоторых судах «стаканные» лавки сделаны с уклоном вперёд, чтобы и сидеть было неловко. После многочасового заседания суда зека снова запирают в судебном «стакане», где он ждёт, когда за ним или за ними придёт перевозка и доставит обратно в СИЗО. Мои сокамерники, уезжавшие на суды в шесть утра, возвращались в «хату» и в два, и в четыре, и в половине пятого следующего утра. Самое неприятное, когда судья назначает несколько заседаний подряд, день за днём. Судья знает при этом, что при таком графике заседаний арестанту не остаётся времени на сон.
Европейским судом по правам человека судебные «сборки» и транспортировка заключённых в России давно признаны пыткой, но мы живём с вами в высокодуховной стране, у населения которой свой особенный путь в сторону Рая, как недавно высказался один российский политик, с какого мы ни за что не свернём. Удивляюсь, как некоторые несознательные граждане могут не гордиться тем, что всем нам обещано впереди.
А пока я тут сижу в изоляции от вас и пописываю ночами книжку свою, по Первому каналу вдруг показали передачу, в которой Познер и Ургант путешествуют по Норвегии. Они там в тюрьму пришли – посмотреть, как сидят заключённые, среди которых ставший известным в нашей стране Андерс Брейвик. Это стоит вам посмотреть, если не видели. Прям после того, что сейчас прочитали, и посмотрите. Я снизу ссылку дал. Если времени мало и всю программу смотреть не охота, то можно посмотреть примерно с 27-й минуты, если совсем нет времени, то примерно с 34-й. Очень противно за норвежцев станет – отвечаю. Как они там у себя всё устроили для своих зеков – «уму не растяжимо». Ничего не понимают в тюремной эстетике скандинавы. Неудивительно, почему у них раскрываемость ниже, чем в современной России, и заключённых – раз два и обчёлся.
Велкам!