Саркастичный диагност А.П.Чехов

Итак, мы вступаем на путь малой прозы, самой ёмкой и лаконичной, и постараемся не посрамить!)

Как показывает наше голосование (и показал бы любой опрос более или менее случайных людей) безусловный лидер по части краткости — Антон Павлович Чехов. Он же — Антоша Чехонте, А. Ч-х-в, Аркадий Тарантулов, Шиллер Шекспирович Гёте, Макар Балдастов, Гайка №6, Гайка №9 и др., и пр. — в псевдонимах писатель был хорош.

Его пьесы ставят по всему миру (хотя с очень серьёзной миной, над которой, скорее всего, сам драматург бы посмеялся), короткие рассказы и повести — тоже классика из классик... Но и их, увы, учащимся преподносят в своеобразном, не особо «чеховском» ключе, а потом уже мало кто к ним возвращается.

У него также огромное количество безумно саркастичных, ёмких, но не без любви к человеку произведений. Они легко «проглатываются» и сразу вызывают мощный эмоциональный отклик. Умудриться подать Чехова настолько нудно, как это происходит в большинстве учебных заведений — действительно на грани сверхспособности... 

«Мне самому приходилось наблюдать случаи тяжелого психоза, причины которого нужно искать только в цивилизации...»

(Из рассказа «Случаи mania grandiosa»)

Давайте попробуем освежить своё восприятие этого автора.)

«В ДЕТСТВЕ У МЕНЯ НЕ БЫЛО ДЕТСТВА»

Антон Павлович родился в Таганроге. Его дед был крепостным крестьянином, который выкупил себя и свою семью у помещика Черткова, так что психологию «простого народа» Антон Павлович знал как свои пять пальцев (и, как мы помним, «выдавливал из себя по капле»).

Детства как такового у него не было: по настоянию родителей Антон с братьями каждый день с 5 утра должен был петь в церковном хоре, остальное время разумно поделили между церковными праздниками и охраной отцовской лавки. Так что уже с детства поводов закатывать глаза, вздыхать и выдавать нечто язвительное у писателя было предостаточно. 

Чехов поступил в таганрогскую гимназию — старейшее (к тому же весьма уважаемое) учебное заведение юга России, и интерес к литературе и театру вынес именно оттуда. Первые писательские опыты под псевдонимом «Чехонте» как раз приходятся на этот период. К слову, математику Чехову там преподавал отец Феликса Дзержинского (того самого). А после переезда в Москву будущий мастер малой прозы поступил на медицинский факультет Московского университета и учился у Николая Склифосовского.

Первые произведения вышли в печать, когда Антон Павлович был на первом курсе: рассказ «Письмо к учёному соседу» и юмореску «Что чаще всего встречается в романах, повестях и т. п.» опубликовал журнал «Стрекоза».

БЛЕСТЯЩЕ СТАВИЛ ДИАГНОЗЫ

Удивительно, как это Чехов всё успевал: он успешно закончил обучение медицине, начал работать по специальности, и параллельно занимался литературой. Талант Антона Павловича подходил для обеих сфер, и в этом ключе между двумя занятиями можно проследить нечто общее. Как врач Чехов отлично умел слушать (и больше слушал, а не говорил), составлять историю болезни и на основании этого ставить диагноз. Известный в те времена земский врач Павел Арсентьевич Архангельский, с которым Чехов работал, вспоминал о нём:

«Антон Павлович производил работу не спеша, иногда в его действиях выражалась как бы неуверенность; но всё он делал с вниманием и видимой любовью к делу, особенно с любовью к тому больному, который проходил через его руки. […] Душевное состояние больного всегда привлекало особенное внимание Антона Павловича, и наряду с обычными медикаментами он придавал огромное значение воздействию на психику больного со стороны врача и окружающей среды».

Чеховские выводы и прогнозы отличались большой точностью. Очевидно, что эти свои способности он использовал и в писательстве, ведь его «фишка» — увидеть человека или явление насквозь и отчасти «поставить диагноз» с помощью самых острых слов, при этом как бы просто констатируя факты.

Забавно, что большинство болезней, косивших миллионы во времена Чехова, давно и успешно лечат, чего не скажешь о его литературных «диагнозах»: они с годами поразительно не устаревают... В качестве примера приведем описание всей личности одним предложением из рассказа «Двое в одном»:

«Иван Капитоныч — маленькое, пришибленное, приплюснутое создание, живущее для того только, чтобы поднимать уроненные платки и поздравлять с праздником».

Или (из того же рассказа) гневная тирада персонажа, пресмыкающегося на службе, а «в миру» вечно пышущего праведным гневом...

«Отчего это у вас в вагоне так темно? — набросился он на кондуктора. — У вас свечей нет, что ли? Что это за беспорядки? Проучить вас некому! За границей вам задали бы! Не публика для вас, а вы для публики! Чёрт возьми! Не понимаю, чего это начальство смотрит!»

См. любую очередь или лавочку во дворе, где заседает «штаб революции»: бабушки и/или граждане в подпитии, вечно стоящие на страже Правды.

Нельзя не отметить чеховский «фирменный» цинизм (врачам он вообще часто свойственен, такая уж профессия), из-за которого может сложиться ощущение, что он уж слишком беспощадно, как будто без любви, препарирует человеческую суть. На этом бы хотелось остановиться подробнее, потому как такое ощущение может появиться, только когда вы читаете Чехова поверхностно. Если же присмотреться внимательнее, почти каждая его работа — удивительно точное подмечание, насколько социальные условия губительны для личности. Вся его гениальная «Палата№6» — об этом. И написать её, не любя людей и не желая им лучшей участи, автор бы просто не смог.

Ещё один маленький штрих к портрету: в 1890-м году Антон Павлович отправился на Сахалин. Решение он принял бесповоротно, но, зная, что близкие будут против (Чехов болел туберкулезом, и поездка не сулила ничего хорошего), он сказал им о своём решении незадолго до отправления — близкие, как и ожидал писатель, были против. А за несколько дней до поездки у него и вовсе случился тяжелый приступ с кровохарканьем — болезнь обострилась. Но даже это не заставило Антона Павловича остаться дома. В пути он неоднократно промерзал и промокал, и это только усугубляло течение болезни. Но Чехов доделал дело, которое планировал: он провел полную перепись жителей Сахалина и, по собственному признанию, заполнил тысячи карточек на жителей острова. А кроме того, нарушив запрет на общение с политзаключенными, сосланными на остров, собрал обширную информацию, которую включил потом в свою книгу «Остров Сахалин». Эта масштабная работа привлекла внимание и в значительной мере повлияла на изменение уголовно-исполнительной системы в России.

То есть Антон Павлович, этот «циник» и «мизантроп», стал фактически первым российским правозащитником(!), который обратил внимание на тех, до кого никому не было дела. Хотя совсем не должен был.

Так любил Чехов людей или нет?..)

Сарказм Чехова никого не щадит, но главная его мощь — всё-таки в неизбывном гуманизме, который он доказывал и своим творчеством, и своими действиями. Возможно, над Человечеством писатель слегка и издевался — но в этих издевках он всегда отстаивал Человека.

Многие современники отмечали его особенную авторскую манеру: всегда подчеркнуто непредвзятая, как будто просто описывающая, как обстоят дела в наглядных образах и ситуациях. Но от честности и точности «попадания» этих зарисовок пробирают мурашки. Лев Толстой говорил:

«Благодаря своей искренности Чехов создал новые, совершенно новые, по-моему, для всего мира формы писания, подобных которым я не встречал нигде. Его язык удивителен. Я помню, что когда я первый раз начал читать Чехова, то сначала он показался мне каким-то странным, как бы нескладным. Но как только я вчитался, так этот язык и захватил меня...»

Сам Чехов неоднократно подчеркивал, что дело литератора — правильно поставить вопрос, а не давать ответы. А кто способен хоть что-то понять, увидит ответ уже в вопросе. Вот фрагмент из его зарисовки «Библиография»:

«Вышли из печати и продаются новые книги:

Искусственное разведение ежей. Для фабрикующих рукавицы. Соч. отставного прапорщика Раздавилова. Ц. 15 коп. Издание общедоступное[...]

Есть ли в России деньги и где они? Соч. Рыкова. Ц. 1 р...»

(Вопросы Чехов ставит необязательно так в лоб, мы просто не смогли удержаться:).

Несмотря на обширную врачебную практику, Чехов не использовал в литературе медицинских натуралистичных подробностей, он считал, что писатель должен доносить свои мысли иначе. И тут очень помог как раз тот самый характерный врачебный цинизм — как он умел от души «обстёбывать» наболевшее! Просто праздник сарказма. Для тех, кто понимает... 

«Богу стал чаще молиться… Надо полагать, совесть нечиста…»

(рассказ «Единственное средство»).

Для своих занятий Антон Павлович подобрал забавные метафоры:

«Медицина — моя законная жена, а литература — любовница. Когда надоедает одна, ночую у другой».

В конечном итоге «жена» его довела: в 1887 году он снял вывеску врача со своей двери, и медицина отошла на второй план. От «любовницы» же талантливый литератор получил Пушкинскую премию Академии наук за сборник «В сумерках».

ОТЧАЯЛСЯ ПИСАТЬ «ДЛИННЫЕ» ПРОИЗВЕДЕНИЯ

Литераторы Дмитрий Григорович, Алексей Суворин, Виктор Билибин и Алексей Плещеев «нудели», что Чехов тратит свой талант на «мелочишки». Отчего-то малая проза казалась им недостаточно серьёзной, и они усиленно подталкивали писателя к чему-то более грандиозному. Настолько усиленно, что Чехов в какой-то момент сдался и начал. Его рассказы увеличились в объёмах и стали серьёзнее, а после поездки на юг России, где прошло его детство, написал повесть «Степь». Вскоре после публикации повести Чехов начал работать над романом «в 1500 строк», промучился аж два года — и отказался от этой затеи. В письме Суворину он позднее скажет:

«Я рад, что 2—3 года тому назад я не слушался Григоровича и не писал романа! Воображаю, сколько бы добра я напортил, если бы послушался...»

Удивительное дело, но чеховские романы действительно смотрелись бы странно... Что-то вроде предательства себя — ведь емкость Чехова и его умение из нескольких фраз создать полный портрет и всю психологическую картину — талант редчайший, на вес золота. И многие романисты им как раз обделены... Ведь, с какой-то стороны, зачем разворачивать свою мысль на 300 или 600 страниц, если обладаешь способностью заключить её в двух предложениях (или двух страницах)?

УМЕР С БОКАЛОМ ШАМПАНСКОГО

Кончина Антона Павловича оказалась, несмотря на весь трагизм, столь же эффектной, как и все его произведения.

Чехов умер от туберкулёза в Германии. 

По свидетельству его жены, Ольги Леонардовны Книппер, он «первый раз в жизни сам попросил послать за доктором. После велел дать шампанского».

«...Антон Павлович сел и как-то значительно, громко сказал доктору по-немецки (он очень мало знал по-немецки): „Ich sterbe“. Потом повторил для студента или для меня по-русски: „Я умираю“. Потом взял бокал, повернул ко мне лицо, улыбнулся своей удивительной улыбкой, сказал: „Давно я не пил шампанского…“, спокойно выпил всё до дна, тихо лёг на левый бок и вскоре умолкнул навсегда».

Дело в том, что в те времена в Германии была традиция: если врач приезжал на вызов и понимал, что пациенту уже не помочь — он приказывал принести несчастному шампанского, чтобы хоть как-то облегчить его участь. Чехов это знал. И сам облегчил «участь» немецкого врача, приехавшего его спасать...

Гроб с телом писателя привезли в Москву в вагоне с надписью «Устрицы». Некоторые обиделись, восприняв это как неуважение и насмешку над гением. Однако всё дело было в том, что в начале XX века очень трудно было найти вагон с холодильной установкой.

***

Даже самые короткие и шутливые рассказы Чехова — уж куда серьёзней и «конкретней» многих более развернутых произведений.

И, одновременно, НЕсерьёзней.

Воздействуют они, во всяком случае, явно сильнее (на тех, кто способен понять). Если смотреть на подачу Чехова, то можно даже уловить желание «отфильтровать» читателя: поймет и не обидится лишь тот, кто «пробьёт» несколько слоёв авторского стёба (а иногда и откровенного цинизма, что уж там). Остальные просто прочтут историю и не поймут ничего. Или «увидят» там такое, чего автор и в самом страшном сне не предполагал.)

Он говорил:

«Литератор должен быть так же объективен, как химик».

В своем творчестве он ни на грамм не отступал от этого правила: феноменальная точность и подчеркнутая непредвзятость, каждое предложение крайне аскетично по своей манере. Ничего лишнего, и всё попадает в самое «не хочу» (или «хочу», не важно — главное, что всегда попадает).

Одним словом, если по-настоящему, честно и вдумчиво вчитаться в строки Чехова — удовольствие гарантировано.)

@cultpop