Самореализация в искусстве: кратко и в целом обо всех предметах.

Введение 

Это небольшое эссе — фактически сообщение художникам и просто интересующимся обывателям о процессе создания произведения искусства, мобильности взаимодействия инсталляций, воплощении идеи и контекста работы, в общем — философский (что важно) взгляд на существенный аспект в арт-самореализации от автора телеграм-канала Кунс Одобряет!  

Что есть идея? 

Начать, полагаю, следует с узкого — закончу же обобщенно и выводом. 

Но вопрос сейчас — это тема, которая была затронута всеми: от платонистов до структуралистов. Хотя к чему такая философия, если рассматриваем мы, повторюсь, относительно узкую сферу — искусство и движение идеи по его вечному простору? Абсолютно верно, что в данном контексте играет весомую роль концепция релятивизма, которую я обязательно упомяну в дальнейшем, и, как ни парадоксально, чтить мы собираемся именно ее. А значит, что и суть идеи отмечать мы будем с ракурса не то философа, не то искусствоведа, но, по крайней мере, человека, осведомленного о контексте. 

Итак, проникаясь в сущность такого понятия, как идея, я предлагаю отбросить те же шаблоны мыслей Витгенштейна точно так же, как мы отбросили насущный релятивизм, и перейти к прагматичной интерпретации, где первичным определением все-таки будет очередной контекст и среда. 

Но обо всем по порядку, ведь столь рано отсылаться к следующему параграфу я не хочу, поэтому внесу иную лепту — объясню все-таки абсолютный минимум, идею, как константу создания произведения искусства и дополню это аккуратной кашей из мыслей. Так ведь гораздо легче, имея старт, развивать настолько объемный вопрос в моем относительно лаконичном ракурсе. 

На самом деле, идея в искусстве — вопрос не сложнее паузы и композиции того же Джотто, и берется он оттуда же, а точнее черпается, точно как вдохновение, — от долгих, но логических рассуждений касательно определенной темы. 

Следующий же предлог — нахождение этих самых тем где-то в быту, и здесь, повторно упоминая цитируемых на моем канале художников — Марселя Дюшана и Ай Вэйвэя, нельзя не сказать: «Истинное искусство рождается в повседневности». Знакомо, не правда ли?

И дальше уже все зависит от вас: рассмотрите варианты для черпания вдохновения, вроде похода на выставку или на лекцию, поступите как Дюшан и отдайтесь истинной «повседневности» в лице реди-мейдов, невзирая на плагиат. В общем, можно сказать, что идея рождается из иных свойств нашего бытия и нашей собственной сути, за которую выступает, в первую очередь, вдохновение — и в этой ситуации уже, как говорится, кому что. 

Сказав, что идея — «саркофаг», вечное святилище и дух, точная константа в сфере творчества, я вовсе не перегнул, ведь с точки зрения произведения искусства, она воистину Главна. И здесь начинается самое нетривиальное. То, что зачастую трансцендентно для рядового зрителя и скрыто под пеленой огромного количества лишних вещей в процессе создания работы — таких, как техника, смысл, оттенки постмодерна и метамодерна, построение. Это «нетривиальное» объясняется своим положением к восприятию, поскольку «отдает» плюрализмом. В общем-то, заключено это нечто под культурным очерком произведения, а скрывается как раз в сути самой идеи. Таким запутанным путем можно описать ее феномен в искусстве.

 Хотя знаете, есть у Хайдеггера интересное понятие — дазайн. Перевести его на русский — непосильная задача, и обозначает оно нечто максимально экзистенциальное, но недостижимое — «вот-бытие», «бытие-здесь». Это ключ к пониманию метафизики идеи по отношению к искусству, ибо она фактически живет там, в духовности, определяемой сущностью произведения. Все это и есть идея.

И даже, если творить настоящее искусство означает быть хотя бы чуть-чуть просвещенным в вопросе философии, я обещал, что она задействуется лишь частично, полностью исключая методологию субъективного, не приводящего к консеквенту. И, знаете, в этом и соль — в тонком определении того и другого, философии и искусства, умении держать их в балансе и между собственным течением мыслей.

Образование идеи

То, что я пренебрег правилом и все-таки немного задел тему сего вопроса в параграфе выше — всего лишь тяга показать, как суть идеи влияет на ее образование, и наоборот. В деле создания какой-либо идеи, как и в любом деле искусства, немаловажную роль играет тонкость кругозора, обеспечение себя максимально уникальными данными, или хотя бы задатки — так замысел произведения будет формулироваться упорядоченно и четко. Всегда помните, ведь я уже писал на канале: Творить искусство следует благодаря идее, а не вопреки ей.

Кто все эти товарищи из авангардного прошлого, прослывшие в действительности творцами, а кто — павшие несправедливым ударом? 

Взяв того же Малевича, например, нельзя не заметить: шел он к Квадрату два года, а до него — изощрялся с постановками, принимал участие в выставках, дискуссировал с прочими теоретиками искусства. Сегодня фигура Казимира Малевича — это постоянно поддерживаемое лицо нового-старого, ибо не будь того же Тимура Новикова или такого направления, как неоавангардизм, кто знает, сложись сегодняшний сорвиск так же, как он есть? Эффект бабочки, называется.

Это — последующая задача идеи: обустроиться в общественном сознании и стать феноменом, и оттуда же — истоки ее образования. Углубляться в аспект феноменологии не нужно, но сформулировать движение идеи до субъекта — это уже составить путь к новой цели, к новаторству. 

Ведь вопрос плагиата в искусстве все еще открытый, а то ребята вроде Ричарда Принса окажутся крайними. Здесь парадокс: с одной стороны – постмодерн, и, как следствие, молчание художников о такой «запретной» теме, а с другой — негласные табу, коих в этой сфере навалом. Выбирайте честный путь, раз уж начали с него. Творите, восседая на троне идеологии, или хотя бы рассмотрите вашу тематику непосредственно тет-а-тет — это лучший вариант для расставления точек над I.

Выбор и воплощение

С этой части, полагаю, речь пойдет в уклон арт-рынка, но сперва надо вновь взглянуть с философского ракурса: что за направления в принципе двигают сегодняшнее искусство, как воплотить идею, если уже выбрал путь, и прочие тонкости, связанные с воззрением и методологией фаворитного ориентира в творчестве. 

Концептуализм, перформанс, видео-арт, феминизм, неоавангард — сегодня это лидеры по количеству приверженцев, некая поп-среда, в которую вливаются молодые и амбициозные. Каждое из этих направлений имеет свою корку и мякиш, снова разделяясь на философские, исторические подтексты. Здесь уже сложность в степени насущности вопроса, рассматриваемого как объект произведения. 

К примеру, Анна де Карбуччиа, фотограф англо-французского происхождения, выбрала для себя несколько новаторский путь, иногда называемый «энвайронмент», а на деле еще давно продиктованный таким режиссером и по-совместительству фотографом, как Яном Артюс-Бертраном, взявшимся за создание кино, вызывающее эмоции, наталкивающее на сочувствие и действие, твердящее о современном состоянии экологии — точь-в-точь, как у Карбуччиа, только в ином формате. Такой вопрос затягивает своей злободневностью, хоть и не являющийся бытовым, но разрешение которого — как минимум тема, достойная глобального обсуждения: а в этом и весь секрет. Чем прозрачнее и одновременно величественнее дискуссия, тем ценнее ее существование в этой разбавленной различными направлениями среде и тем больше дополнительных идей будут витать прямо перед глазами художника. Разумеется, в силу спроса и вовлеченности — а это уже этакий феномен; консьюмеризм да бренд, что называется. 

Тема выбора часто определяется темой работы, которую творит художник. Очевидно, что Дэмьен Херст не стал бы создавать свое известнейшее произведение «Физическая невозможность смерти в сознании живущего» на льняном холсте, а Джозефу Кошуту не взбрело бы в голову воссоздать «Стул и три стула» из бронзы. Еще раз замечу, что оба художника имели как первоначальную цель (У Херста — привлечь внимание к табуированной смерти, у Кошута — приевшаяся концептуализму «суть вещей»), так и правильный настрой, из чего в итоге добились только выгоды.  

И вывод я готов изобразить великой цитатой Анри Матисса, фовиста, у которого идей о трактовке искусства в мыслях было навалом: «Для художника-творца нет ничего сложнее, чем нарисовать розу, ведь сперва он должен забыть о всех розах, нарисованных раньше».

Контекст произведения 

Гипотетически разобравшись с идеей и реализацией, нас резко перебрасывает на еще более сложный аспект в формировании работы — наделение контекстом. 

Не начав еще рассматривать его дополнительные возможности, стоит чуть вернуться к вечному релятивизму, который в плане контекста работает отменно. А в частности и вне контекста, ведь чем руководствоваться, когда среди тебя лишь неизведанный объект, который сам ты воспринять, конечно, можешь, но что это будет означать — достиг ли ты той же идеи, что автор? Или увлекся восхождением к своим индивидуальным способностям рассмотрения категорий? 

Часто в такой путанице страдает именно художник, поскольку для него разобраться с контактированием зрителя и работы — то же самое, что максимально верно обеспечить контекст для взаимодействия.

Иногда в вопросе такого контекста затрагивается истинный путь «общения» творца и наблюдателя, запрашивается возможность передать ту же экспрессию, которую испытывал художник в процессе создания своего произведения. Такая составляющая породила великое множество новых направлений и течений в искусстве, от фовизма до минимализма. 

Релятивизм — это, само собой, вездесущая концепция, словно выступающая за крайнюю нелюбовь к искусству, но одновременно очень пылко на него влияющая. Так что давайте разберем основные вариации работы с контекстом произведения, основных составляющие. 

К примеру, что есть название для работы? Даже для классической картины Шишкина «Утро в сосновом бору», ее относительно очевидное название — нечто большее, чем просто немногословное определение. Стоит лишь подумать: А что, если бы Иван Иванович назвал сие произведение «Медведи и чаща» или еще интереснее — «Жизнь в густом лесу»? Такое проявления контекста, как название, влияет на полноту восприятия картины, на педантичность и зачастую критичность, даже на эмоциональные переживания. 

А что, будь названы «Пространственные концепции» Лучо Фонтана как-то иначе, вроде «Шрамы на холсте»? Тогда, вначале заданный контекст — привлечение внимания к теме пространства в искусстве, основанный самим автором спациализм, детерминация цветового аспекта и т.д. будет возведен к совершенно другому контекстному облику, к постмодернистскому пониманию ранений и травм, и, на самом деле, куда более тривиальному, нежели первичный смысл. И вопрос статуса «произведения искусства» будет затронут шире и закреплен, полагаю, иначе. А это доказывает нужду в идее и истинной жажде творить, если желание как минимум войти в историю уже утверждено.

Некоторые художники конкретно сторонятся процесса наделения работы названием, но значит ли это, что они автоматически встают на тропу войны с темой контекста? «Воспринимайте по-своему» — вот, что говорит нам подобный нигилизм, заведомо осведомленный о первоначальном контексте, который, в свою очередь, определяется экспрессивностью, средой, процессуальностью и т.п.

Ярлык «Без названия» — это своего рода стремление к гедонизму, к созданию определенной природы средь того или иного произведения, которое может обеспечить новый, релятивистский шаг навстречу пониманию искусства, нацелиться уже на зрителя и, казалось бы, взаимодействовать с ним. Но при этом хотя бы мало-мальски понимать цель и суть своего произведения. Ведь абсолютно релятивистского отношения к картине со стороны ее же автора и быть не может — слишком странно мыслится. Свершись сегодня такой удивительный опыт, граничащий с той или иной метафизикой, искусство вышло бы на новый уровень существования, но, увы, такая трансцендентальная методология пока не встречается, а все идеи вроде «путь освобождения», пустой символизм как цель» и пр. — не что иное, как корысть. 

Отбросив очередные положения о совриске лжи и вседозволенности, все равно нужно сказать: Не следует вестись на провокации а-ля Курт Швиттерс и «Всё, что я нахаркаю, будет произведением искусства, потому что я — художник», но и быть в неведении о постмодернистском скачке в сегодняшнем состоянии эстетики — дело неправильное. Истинный вдох для обретения вкуса и контекстной идеи — это витающее среди самого художника пространство. Если он, конечно, по-настоящему художник. 

Медийность или аскетизм?

Когда идея утверждена, контекст готов, а работа ждет своего часа славы, определиться нужно с одним — с духом, облегающим вас вдоль и поперек и жаждущим ответа: Каков ваш истинный путь? 

В целом, утрирование выше у меня получилось злободневным, но это не отменяет того факта, что со взгляда общественности, идеологии и актуальной арт-среды, ваше произведение должно нести не только духовный, уповающий на постмодерн или визуализирующий определенную природу смысл, а так же некий совершенно абстрактный дух, как раз-таки входящий в контекст отношений и взаимодействия художника со зрителем, но теперь в своего рода постскриптуме.

Здесь выбор между обеспечением себя медийным ликом или нахождением в стороне, символизирующим некоторую принципиальность и презрение — выбор открытый и зависит от ранее определенных установок (в состав которых входят идея, плагиат или оммаж, контекст, этика), сформированных самим автором. А значит, что некоторая уникальная трактовка произведения со стороны художника, ее воссоздание и посыл — это и есть путь к успеху с точки зрения поля медийности и популярности. 

Но понятное дело, художники обходятся и без бесконечного кручения вокруг этих двух антагонистских категорий, а на волю известности падает чистая случайность. Джексон Поллок, Дэмьен Херст, тот же Бэнкси — их поп-культ обусловлен тонкостью выражения, чувствительностью и, конечно же, двойственной фортуной. Но не как у Маурицио Каттелана, Сальвадора Дали, Энди Уорхола с открытой к славе душой. 

Эти два порядка существовать вопреки всем идеалам, реноме и эскапизм, —настоящие разделения художников на консьюмеристов и «истинно живущих», и что одни, что другие — тема, положившая нову революционным воззрениям в искусстве.

Философия аскетов в этом плане — искусство, близкое к трансцендентальному, возвращающееся к советскому нон-конформизму, апеллирующее к трансавангарду и арте повера. Что мы знаем об этих направлениях? С максимально духовного, психологического образа мыслей — они до сих поры живы как воззрения, но мертвы исторически. Мертвы не как восьмидесятые с Китом Харрингом, прародителем борьбы, коей мир еще не видел, не как восьмидесятые с «искусством против СПИДа», а мертвы бренно и предсказуемо. 

Дорога неопистов же — воплощение постмодерна в «неживое и скудное», но по-прежнему удивляющее. Это хоть и грязь, но такая, в которую не стыдно пасть лицом.

И выбор как всегда остается за художником — время еще есть, а, значит, идеи продолжат удивлять публику. А, значит, концептуальность восторжествовала!

Заключение

Здесь нужно было бы подытожить, но я надеюсь, каждый сделал вывод сам.

Даже в вышеописанной теме есть большое количество дополнительных фактов и даже подводных камней, но решаются они зачастую философским взором и собственной системой идей и взглядов.

И, наконец, если этот труд наберет достаточное количество вовлеченности и охвата, публикации нового эссе не избежать!

При размещении сего текста на свои ресурсы, будьте добры, указывайте первоисточник в виде ссылки на телеграм-канал @jeffgreetin.

Удачи!