Ритуал

Где-то далеко над ним кричали Локи и Фенрис. И был еще другой звук, который беспокоил его намного сильнее. Низкий гортанный рык, переходящий в блеяние. Непохоже, что его издавал человек. Такой звук не могли издавать человеческие уста. А потом он смешался с потоком слов, в которых чувствовалось столько боли, что говорящий явно был близок к истерике. Наверное, это был голос старухи.
59
– Может, теперь воспримешь нас всерьез, а? – Локи стоял над Люком, сердито покачивая головой.

Люк смотрел из кровати одним здоровым глазом. Во рту чувствовался песок. Это были осколки зубов после удара лицом об пол. Но, как ни странно, зубы не болели.
Фенриса Локи выгнал, чтобы тот успокоился. Когда они спустились с чердака, Локи накричал на Фенриса. Даже влепил ему за дверью пощечину, а потом столкнул с лестницы. Суртр покорно последовала за обиженным Фенрисом на лужайку перед домом. Было слышно, как она читает ему под окном наставления.

Склонившись над кроватью, в которую Люк заполз после падения с чердачной лестницы, Локи связал ему лодыжки новым нейлоновом хомутом. Люк не сопротивлялся. Ему было достаточно кулаков, ботинок, тычков и рывков. Интересно, эти хомуты они нашли здесь или привезли с собой и применяли уже на других людях? От этой мысли он снова ощутил головокружение и нервозность. Ему показалось, что он задыхается.

Жуткая тошнота, появившаяся после травмы головы, слегка отступила. И это единственное, что могло радовать в его подавленном и жалком состоянии.
Локи сел на край кровати. Гигант тяжело дышал. Он говорил с трудом, хриплым голосом, словно у него была астма, как у Фила.
Бедный Фил.

– Теперь ты знаешь, Люк из Лондона. Знаешь, что ты ничтожество. Червь по сравнению с тем, что здесь находится. – Он указал длинным пальцем на потолок. Потом посмотрел на маленькое окно, проверил часы, надетые на руку между двумя шипованными браслетами. Снова посмотрел на Люка. Его льдисто-голубые глаза в черных глазницах горели от возбуждения. – Она умеет вызывать это, понимаешь? Мы знаем, что умеет. А она знает, что мы очень серьезные люди. Она пообещала вызвать это. Для нас. И для тебя, Люк. Поэтому сегодня мы попробуем еще раз.

Локи скорчил демоническую гримасу и высунул темно-красный язык. Ухмыльнулся. – Ты – счастливчик. Сегодня ты встретишь Бога, и узнаешь истинное значение кровавого безумия, Люк. Ты доставил мне кучу неприятностей, но когда это закончится, мы все будем очень счастливы. Примирись со своим мертвым Богом. Может, скоро ты снова увидишь своих друзей, а?
Локи оставил его одного.

Люк еще долго смотрел в пространство, не в силах сфокусировать взгляд на чем-то одном. С чердака то и дело раздавались громкие шаги старухи. После стычки она не спустилась вниз. То место было ей дорого. Но Люк знал, что лучше умереть, чем увидеть его снова.
Через некоторое время послышался ее плач. Сквозь всхлипы она разговаривала на своем старом ритмичном языке с теми, кто окружал ее в пыльном мраке. Люк, сам не зная почему, проникся к ней большой симпатией. Вскоре слезы потекли и по его щекам.

Ветер бился в маленькое окно, облака заслонили слабый солнечный свет. Вокруг потемнело, и в его мыслях тоже сгустились тени. Он оплакивал себя и своих друзей. Поток слез, казалось, лился из самого сердца и впадал в реку вселенской скорби, омывающую весь мир.

В те короткие промежутки времени, когда он приходил в себя в своей смердящей кровати, ему казалось, что некоторые люди живут свободными от трагедий и боли, но эти передышки кратковременны. Во все времена они были лишь аномалиями в бесконечном потоке отчаяния, боли, скорби и ужаса, который рано или поздно уносил с собой каждого.

Впервые после окончания школы Люк стал молиться. Чудовищность увиденного заставила его мыслить другими категориями. То был эпический язык богов и демонов, язык магии и великой непостижимой старины, захлестнувшей это место своими ужасами. Молитва принесла облегчение, а жгучие слезы очистили изуродованное, распухшее лицо. Растопили лед холодного отчаяния.

Под окном из старого плеера гремела музыка, голоса старухи уже не было слышно. Время от времени Фенрис и Локи драли глотки, имитируя блэк-металлический вокал. Они снова пили. Это было понятно по идиотскому шакальему хихиканью, издаваемому Фенрисом время от времени. Их веселье продолжалось, скучное в своей предсказуемости. Зло, как Люк уже понял, было неизбежным, безжалостным и предсказуемым. Образно говоря, оно было бездушным.

Он попытался осторожно промокнуть ноздри тыльной стороной грязной руки. Тщетно. Он даже не мог вытереть себе нос, из которого текли сопли с кровью. Откинув голову на серую подушку, он закрыл единственный здоровый глаз. Другой давно заплыл. Он неподвижно лежал в тишине, на вонючей овчине, и ждал, когда дневной свет исчезнет, а небо потемнеет. Чтобы все наконец кончилось.

В те долгие часы ожидания, находясь наедине со своими мыслями, Люк мучительно проигрывал в памяти свои попытки побега. Когда он ударил Фенриса кувшином, ему нужно было сбить Суртр с ног, пока она не ударила его по раненой голове. Следовало быть проворнее. Он представил себе, как проделывает все заново, на этот раз более успешно, а потом бежит вниз и находит нож или ружье.

Либо ему нужно было сразу, как только показали труп бедного Дома, бежать в лес. А не к дорожке у сада. О чем он думал? Если бы он убежал в лес, смог бы спрятаться, а потом уползти. Возможность проковырять в стене дыру он тоже упустил. Вместо этого уснул и увидел во сне собственную смерть. Теперь его запястья и лодыжки связаны. Ситуация была похожа на часть какого-то ужасного плана. Словно злой рок привел его сюда, чтобы сделать жертвой. Как и сказал Локи.

– Да пошел ты, – пробормотал он себе под нос.
Но даже если бы ему удалось сбежать, выбраться из этого дома – что тогда?
Он обругал себя. Шмыгнул носом. Поморщился.
Вот так сейчас обстояли дела. Эта мысль тяжелым бременем легла на него, но, смирившись с горькой, неизбежной истиной, Люк испытал облегчение. Наконец можно отбросить в сторону амбиции, намерения и стремления. Это бесполезная трата умственных усилий. Нет больше ни желаний, ни тревог. Скоро все будет кончено.

Он просто застрял на одной из безумных окраин мира и был смыт волной трагических событий. То, что случалось с другими, случилось и с ним, но в более экстремальной форме. В другом мире, где он потерпел неудачу и куда ему уже нет возврата, он разрушался бы постепенно. Здесь же происходило то же самое, только иначе. Жертвой насилия можно стать не только здесь. Везде, где он жил. Эгоцентризм, патологические амбиции, злоба, наслаждение чужой гибелью – все это присутствовало и дома. Это было везде, но здесь проявлялось наиболее ярко. Это у людей в крови. Стихийные бедствия, недальновидные политики, вышедшие из-под контроля войны, плохая экология, сокращение запасов воды и пищи… а потом снова захрустят раздавленные черепа. Снова и снова. Рагнарок. Хаос, которого хотел Локи. И чем раньше, тем лучше. Он лишь желал скрасить свое унылое, бессмысленное существование.

Если подумать, он тоже всегда поддерживал изгоев. Дружил с неудачниками и аутсайдерами. Он был последним, кого должны прикончить эти парни. Просто лузерам всегда хочется возвыситься над другими. От этой мысли собственная жизнь показалась Люку еще более бессмысленной.
– На хер!

Его собственная слабость, ошибки и недостатки казались жалкими по сравнению с «Блад Френзи». У него даже не получалось быть по-настоящему плохим, а эти парни, по крайней мере, сознательно шли к этому. Люку захотелось смеяться. Он понял, что сходит с ума. Наконец-то. Давно пора. Хуже уже не будет.
Может, его действительно привела сюда какая-то страшная карма. Чтобы он прочувствовал все на собственной шкуре.
Люк ухмыльнулся, обнажив окровавленные зубы.

– Я хотел забыться здесь. Хотя бы ненадолго. Хотел провести пару дней с друзьями. Только и всего! – воскликнул он, обращаясь к Богу, к существам на чердаке, ко всем, кто его слышал. Он просто хотел вырваться из мира, в котором не ужился. Его работа, убогая квартира, постоянные ежедневные разочарования, старение – он погряз в этом, хотел перемены и получил ее.

Люк улыбнулся и захихикал, на губах запузырилась кровь. Внезапно он почувствовал, что сошел с ума. Стал диким и свободным от бремени собственного «я».
За дверью раздался стук тяжелых ботинок Локи. Спасибо, что Локи его еще не убил. У него есть немного времени, чтобы привести голову в порядок. Он снова обратил на себя внимание и взял себя в руки.
Дверь открылась. Вошел Локи. Он был весь в поту. Грим стекал на бороду и капал на футболку «Сатирикон». Руки были красного цвета.

– Локи. У тебя тушь течет, дружище.
За гигантом в комнату проследовала старуха. Она несла поднос. На нем стоял другой деревянный кувшин и деревянная миска с дымящимся содержимым. От запаха мяса и подливки у Люка перехватило дыхание.
Локи ухмыльнулся.
– Скоро из тебя тоже потечет, мой друг. Я с нетерпением жду этого момента. Вот будет шоу! Может, даже снимем на видео.
– Вызови уже свой Рагнарок! Вызови! Вы же это можете, Локи. Только вам не повернуть время вспять. Гребаные дикари. Варвары.

– Спасибо, Люк. Теперь ты начинаешь понимать, как викинги поступают с иноземцами, которые не жалуют Одина.
– Знаешь, я тут подумал, пока лежал. Нехорошо будет, если ваша семейка распадется. Вы же неспроста живете вместе. Тогда не было бы никаких «Блад Френзи», да? Похоже, тебя с раннего возраста имели в задницу, Локи.
– Мистер психолог, ты несешь полную чушь.
– Ты банален, дружище. Весь ваш Рагнарок – это поймать пару туристов. Или какого-нибудь бедного священника. Ты большой кусок дерьма, Локи.

– Люк, я напоминаю тебе, что ты здесь гость. – Локи помахал пальцем перед лицом у Люка. – Очень скоро я отдам тебя лесному Богу. Ему расскажешь свою теорию. Пока он будет рвать из тебя кишки. А потом забросит на дерево, как животное.
Локи ухмыльнулся.
Люк расхохотался. И смеялся, пока все покалеченное лицо не заболело.

– Говоришь, вы – самая злая группа в мире? Серийные убийцы, вызывающие демона. Очень по рок-н-ролльному, Локи. Ничего не скажешь. Но все это – дерьмо. Ты – фантазер. Все это чушь, достойная игры «Подземелья и Драконы», дружище. Ты вторичен.
– А ты ходячий труп, Люк. Или, точнее, лежачий.
Старуха поставила поднос рядом с кроватью. Рот Люка наполнился слюной.

– Тебе пора поесть, Люк. И хватит болтать. – Локи посмотрел на тарелку и поморщил нос. – Я хочу, чтобы тебе было лучше, мой друг. Потому что это твоя последняя трапеза.
– Можешь остановить все прямо сейчас.
– Это невозможно.
– Локи. Дай мне убежать. Дай мне шанс выбраться отсюда.
Он ухмыльнулся.
– Пожалуйста, ешь. Не усложняй все. Я не такой говнюк, как Фенрис, и не стану над тобой… хм… подтрунивать.
– У моих друзей остались семьи. Я хочу снова увидеть свою собаку. Вот и все. Большего не прошу.

Локи улыбнулся.
– Ты ешь. Потом мы тебя подготовим. Сейчас я оставлю тебя одного. – Он направился к двери, потом остановился и обернулся. – Эй, Люк. Если попытаешься выбраться отсюда или выкинешь какую-нибудь глупость, я разрешу Суртр резать тебя, как она хочет. Ей не терпится пустить тебе кровь, Люк. Поэтому мы с ней договорились. Я сказал ей: «Если Люк снова попробует сбежать, можешь отрезать ему все пальцы на ногах. Можешь уделать его в хлам». И знаешь еще что, Люк? Люк?
– Что?
– Я не шучу.

Локи оставил его наедине со старухой.
60

Старуха занималась приготовлениями. Люк чувствовал нежное прикосновение ее маленьких рук. Наблюдал, как игрушечные пальцы срезают с него грязное нижнее белье, обнажая глубоко въевшуюся в тело грязь. Когда он вздрагивал от близости больших старых ножниц к гениталиям, она успокаивающе ворковала. Подушечки ее пальцев были грубыми и жесткими, как и лицо, но само прикосновение нежным, пока она обмывала ему щеки и распухший нос, гладила покрывшийся кровавой коркой лоб.

Она осторожно и аккуратно кормила его, засовывая старой деревянной ложкой теплую тушенку в распухший рот. Затем, придерживая за затылок, помогла проглотить вареную свеклу. Все порезы на лице и голове смазала какой-то черной мазью, пахнущей мхом и дождем.

Ее маленькие, похожие на обсидиановые камешки глаза смотрели из глубины невероятно морщинистого лица. Казалось, они все время улыбались, пока она обрабатывала его связанное в смердящей кровати тело. А еще в ее глазах было тепло. Подлинное тепло, и он чувствовал это. Хотя с такой же симпатией она могла относиться к любимой курице, барану или поросенку. Он значил для нее не больше домашнего животного. Он был важен и ценен, но лишь для утоления голода другого, более древнего существа.

Она вспоминала старые добрые времена. Обмывала его словно труп. Как когда-то другие старые женщины с нежными руками обмывали и одевали тела ее родных. Она жила бок о бок с мертвыми. Возможно, научилась этому ритуалу у своих, еще живых, но уже обратившихся в прах предков с чердака. А может, ей доводилось готовить и других бедолаг. Прежде чем отдать их тому могущественному, противоестественному существу, правящему в этих черных лесах. Отдать.

У Люка участилось дыхание. Он вспомнил другой чердак и черную морду с влажными бычьими ноздрями. Вспомнил изношенные, но крепкие и длинные как мечи рога. Как давно жило оно в той сырой тьме?
– Боже. Боже мой. Пожалуйста, – выдохнул он и попытался сесть.
Старуха подошла ближе и удержала его, нежно коснувшись лба, словно успокаивая ребенка, которому приснился кошмар.

Проглотив панику, он с радостью встретил ее руки и тихие слова, смысла которых не понимал. Ее тельце под пыльным, черным, натянутым под самое морщинистое горло платьем было очень твердым. Но он доверчиво уткнулся ей в грудь и разрыдался.
Кости людей и зверей, остовы заброшенных домов, забытые места поклонения, все было взаимосвязано. Он пришел сюда теплокровным и полным жизни, а теперь должен стать частью этого мира. И другого места для него не было. Больше не было.

Здесь, среди стоячих камней, чье назначение и посыл были давно утрачены, в самой почве этого мрачного места, нечто преследовало цель, о которой не помнила уже ни одна живая душа. Он чувствовал его, пытался убежать, но оно победило. От одной этой мысли у Люка перехватило дыхание и кровь стыла в жилах.
– О боже. О боже.
Старуха улыбнулась. Казалось, она знала, какое сокрушительное прозрение сейчас он переживает, лежа на жалкой кровати из старых шкур и грязного сена.

Страшная воля этого места требовала возобновления старых обрядов. Первобытные силы все еще существовали. Здесь. Названные древними именами, они вернулись к жизни. Вернулись за ним. Его прежняя жизнь и тот далекий мир, где он жил, здесь ничего не значили. Совсем ничего. Вот такие дела.
Тихий внутренний голос подсказывал, что если он не перестанет думать о своих утратах, будет хуже.

В этой глуши люди пропадали всегда. Умирали в честь того, что давно покоилось здесь, в своем вечном убежище. В начале этого года оно выбралось на поверхность мира. Прервало древнюю спячку ради однообразия кровавых ритуалов. Его разбудили, и оно убило его друзей, наслаждаясь дикой охотой. Но теперь ждало подношения. Связанного, извивающегося тела. Пресытившись дряхлым чердачным обществом, оно хотело, чтобы его помнили и чтили. Как всех Богов.

Люк судорожно глотнул воздух. На теле выступил холодный пот. Он вздрогнул. Старуха, воркуя, крепко обняла его, как ягненка.
– Это секрет, – прошептал он ей.
Она улыбнулась. Он тоже улыбнулся ей, глядя умоляющими глазами. Даже засаленная старая подушка, наброшенная на лицо, была бы милосердием, по сравнению с тем, что скоро придет за ним из доисторических лесов. – Пожалуйста. Останови это.

Старуха продолжала заниматься своими делами. Она служила звеном в длинной цепочке. Всегда была здесь. Являлась посредником этого темного, вечного леса.
– Боже, нет. Боже, нет.
Люк вспомнил про бурые кости в склепе разрушенной церкви. Спасения нет. И сделки не будет. Лежа в своей маленькой кровати, он чуть не задохнулся от ощущения старости этого места, его размера и равнодушия к его жизни. Ему хотелось умереть, вместо того чтобы пытаться его постичь.
– Пожалуйста. Я хочу умереть.

Это место будто имело свою редкую флору и фауну, не поддающуюся изучению, не терпящую вторжения и скармливаемую лишь посвященным.
– Ты им безразлична. Они тебя используют. – Он посмотрел в ее крошечные черные глазки. – Они тебя тоже уничтожат. Понимаешь?

«Блад Френзи» были вандалами. Беспокойными, злыми преступниками. Отщепенцами, желающими плюнуть в лицо Богу, правительству, обществу, порядочности, всему, что претило им или просто надоело. Они были здесь такими же непрошеными гостями, как и он. Старуха не боялась их, просто терпела. Он был уверен в этом. У него появилась безумная надежда, что вместе со старухой они смогут помочь молодежи прийти к естественному саморазрушительному финалу.

– Давай избавимся от них. Ты и я. Клянусь. Обещаю. Я не расскажу ни одной душе о тебе… и твоей семье. – Он посмотрел на нее, потом на потолок.
Она зашикала на него, погладив по липкому лбу.
– Несмотря на невероятную древность существа, обитающего в этой северной глуши, которого видели лишь испуганные глаза немногочисленных жертв, – шептал старухе Люк, – оно не вызовет конец света, как жаждет Локи. И это не тот Бог, которого они хотят увидеть. Его смерть была бы бессмысленной.

Хотя его жизнь тоже не имела никакого смысла. По странному совпадению она закончится в этом ужасном выдуманном мире ущербных подростков.

Он смотрел в потолок и чувствовал, будто отделяется от собственного тела. Несмотря на благоговейный страх и нарастающее постижение таинственного ужаса, обитающего здесь, он догадывался, что и этому миру осталось недолго. Удивительно, что это существо сумело дожить до наших дней. Но его правление кончилось. Исчезающий вид. Изолированный Бог, забытый и давно сошедший с ума. Изгнанный христианами идол, чей культ гниет сейчас на заброшенных чердаках, в окружении лжепророков и мессий-оборванцев.

Наконец, когда свет за окном померк, волны вызванного страхом безумия утихли и медленно покинули его истерзанный разум. Люк чувствовал чуть ли не умиротворение. Теперь уже скоро.

Старуха поднялась с кровати. Ее маленькие ножки громко застучали по старому полу. Она взяла с приставного столика то, что он сперва принял за полотенце. Но это оказалось платье. Старое белое платье, замысловато расшитое вокруг высокой горловины серебряной нитью, и от талии до подола покрытое какими-то жуткими пятнами. От многократной стирки оно сильно вылиняло. Некоторые пятна так и остались на нем, а ветхая ткань в тех местах была черной и жесткой от давно впитавшейся крови. Старуха с благоговением возложила платье в ногах кровати.

В Мексике для Бога солнца вырывали сердца. В древней Британии слуг ритуально душили и хоронили вместе с хозяевами. Простолюдинов, обвиненных в колдовстве, давили большими камнями и сжигали на кострах. В токийском метро людей травили газом. Под завязку заправленные топливом самолеты с пассажирами врезались в небоскребы. Если бы мы только могли восстать. Все мы, несправедливо погибшие ради безумных Богов. Нас было бы очень много.

Потом старуха с трепетом подняла с прикроватного столика гирлянду сухих цветов, которую он должен был надеть перед смертью.
То, что когда-то отдавалось, должно быть отдано снова. И кое-кто идет, чтобы забрать свое.
Под окном Фенрис и Локи кричали друг на друга. Их голоса звучали напряженно, словно они прилагали физические усилия. А потом снова зазвучала музыка, и Люк больше не слышал голосов.

Старуха подняла с кровати платье и венок из мертвых цветов. Потом наклонилась над Люком и почему-то поднесла к губам кривой, узловатый палец, словно велев молчать, хотя он и так не произнес ни слова.
61
Когда старуха ушла, забрав поднос, тарелку, кувшин, платье и венок, Люк спустил ноги с кровати. Встал, упершись икрами в каркас. Задумался, сможет ли сохранять равновесие, передвигаясь со связанными лодыжками.

Не получилось. Попытался прыгать, но тут же рухнул на пол, ударившись плечом. Выругался про себя, лежа на деревянном полу, вниз лицом. Подождал, когда пройдет потливость. Ему казалось, что на лестнице вот-вот раздадутся шаги и кто-нибудь ворвется в комнату, посмотреть что происходит.
Но никто не пришел. Он пошевелил пальцами ног. Еще на месте. Мрачно ухмыльнулся.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь