Republic - Темная сторона науки. Почему в Германии вспомнили о медицинских экспериментах времен нацизма
nopaywall
23 мая 2017 г. Борислав Козловский.
Медики все еще используют результаты опытов нацистов. Почему важно знать – какие.
В 2002 году с карты Луны исчез кратер Эппингер. Его назвали в честь классика медицинской науки, немецкого профессора Ганса Эппингера, которого приглашали в Москву лечить Сталина (1936) и в Бухарест к румынской королеве Марии Александре Виктории. Еще через 30 лет после его смерти премию имени Эппингера – 5000 долларов – присуждали лучшим исследователям болезней печени и почек. Пока кто-то не обратил внимание на один эпизод биографии профессора: по крайней мере один из своих экспериментов он проводил в лагере Дахау над группой цыган.
В ходе этого эксперимента 90 человек много дней подряд не получали никакой пресной воды – только морскую. Выжившие очевидцы рассказывали, что подопытные в поисках влаги вылизывали пол барака, потому что смерть от обезвоживания была небыстрой и занимала от 6 до 12 суток. Только в 80-х это обстоятельство привлекло к себе достаточно внимания, чтобы премию в конце концов упразднили, а самого Эппингера стали вспоминать реже, но до переименования кратера дело дошло в начале нулевых. Примерно тогда же, в 2001 году, немецкое Общество Макса Планка – аналог российской Академии наук – впервые официально принесло извинения жертвам медицинских экспериментов времен Гитлера.
А несколько лет назад выяснилось, что у нацистской медицины до сих пор есть осязаемые следы – и они гораздо ближе Луны. В июне Германия запускает трехлетний научный проект ценой 1,5 млн евро – расследование, как в анатомических коллекциях лучших медицинских научных центров оказались биоматериалы, которые нацисты брали у казненных и убитых в рамках «программы эвтаназии» в 1930-е и 1940-е годы.
Последнюю большую партию таких биоматериалов нашли в апреле 2015 года в архиве Института исследований мозга Общества Макса Планка во Франкфурте – около сотни стеклянных пластинок со срезами мозга, самые ранние из которых датированы 1938 годом. По каждому такому образцу хотят собрать максимум сведений о человеке, которому мозг принадлежал при жизни, а также об обстоятельствах его смерти. И о роли ученых в каждой из этих смертей. Расследовать будут не только судьбу последней порции материалов, но и огромной коллекции медицинских образцов, изъятых из нескольких университетов и научных институтов почти 30 лет назад.
В 1990 году на кладбище Вальдридхоф в Мюнхене, где похоронены нобелевский лауреат Вернер Гейзенберг и режиссер Лени Рифеншталь, появилась странная коллективная могила: в ней лежат опухоли в формалине, срезы мозга и препараты вен – всего около трех тысяч анатомических препаратов. На надгробном камне – общее, без имен посвящение жертвам нацизма, но кое-что конкретное про них известно. Некоторые были взяты в первые часы после казни у семерых взрослых, некоторые другие – у детей, убитых в «центре эвтаназии» на территории баварской коммуны Хар. Срезы мозга, опущенные в могилу, принадлежат как минимум 162 разным детям. Выяснить, кем именно был тот или иной убитый, времени у медиков не оставалось, потому что к похоронам готовились в спешке и под давлением общественных протестов.
Тему впервые поднял в середине 1980-х журналист Гётц Али, бывший активист «Роте Хильфе» – левацкой организации, близкой к Фракции Красной армии. Кроме прочего, он был отцом тяжелобольного ребенка, и заняться расследованием Али подтолкнуло то, что в гитлеровской Германии его дочь подлежала бы принудительному уничтожению руками врачей.
До того как в газовые камеры стали отправлять евреев и цыган, в Германии с 1939 года действовала программа эвтаназии (Aktion T-4) для немецких граждан, страдающих разными проблемами со здоровьем, физическим или психическим. Сначала она распространялась на детей до трех лет с неизлечимыми врожденными заболеваниями, а потом и на взрослых: типичные показания – болезнь Дауна или «уродства». Описаны случаи, когда с просьбой об эвтаназии неизлечимого ребенка обращались сами родители. Но обычно родителям говорили, что их ребенок нуждается в лучшем уходе, потом несколько раз переводили из одного медицинского заведения в другое, а после умерщвления сообщали, что ребенок умер от той или иной болезни, – например, от пневмонии. Жертвами этой программы стали около 200 тысяч человек.
Пациентов убивали инъекцией фенола или в газовой камере, и невролог Юлиус Галлерворден, которому принадлежит найденная недавно коллекция срезов мозга, попробовал организовать бесперебойную поставку образцов прямо к себе в лабораторию. Перед газовой камерой в Бранденбурге его ассистент заранее помечал крестом на спине тех, чей мозг может заинтересовать науку.
Сами слова «нацистская медицина» подразумевают вроде бы нечто такое, что началось никак не раньше прихода Гитлера к власти и закончилось с капитуляцией Германии. По этой логике, расовые предрассудки фашистов открыли дорогу в медицину монстрам вроде доктора Йозефа Менгеле: он ставил в Освенциме бесчеловечные эксперименты над заключенными, а после войны бежал в Латинскую Америку, где жил под вымышленным именем и умер только в 70-е.
В Нюрнберге сразу после войны состоялся отдельный процесс над главными нацистскими врачами, по итогам которого семерых человек, включая Карла Брандта, личного врача Гитлера, и Вальдемара Ховена, врача в лагере Бухенвальд, повесили, а других приговорили к долгим тюремным срокам – то есть вроде бы закрыли тему.
Но похоже, что границу между монстрами и немонстрами, основываясь на одних приговорах судов в Нюрнберге, провести сложно. А результаты экспериментов в концлагерях были активно востребованы той наукой, которую мы привыкли считать нормальной, – в том числе и после войны. Например, научный руководитель Менгеле, директор Института расовой гигиены Отмар фон Фершуэр во время войны регулярно получал от своего ученика из Освенцима свежие образцы для исследований. Осужден не был и в 50-е руководил кафедрой генетики человека в университете Мюнстера, а в 1952 году его избрали президентом Немецкой антропологической ассоциации. Современная наука обязана ему идеей исследований на близнецах: у них совпадает набор генов, и если надо выяснить, насколько большой вклад у наследственности в ту или иную болезнь, то надо искать близнецов, которые этой болезнью страдают. Этим методом современная генетика активно пользуется до сих пор.
Галлерворден, которому доставляли биологические материалы из газовой камеры, как и многие другие врачи в Германии, под суд не попал, а после войны продолжил работать в Институте исследования мозга. Медицинские справочники до сих пор упоминают болезнь Галлервордена – Шпатца – редкое врожденное заболевание, которое он описал первым. В 1956 году Галлервордена наградили орденом «За заслуги перед Федеративной Республикой Германия», а потом присвоили почетную докторскую степень. Когда в 1953-м ему понадобилось проиллюстрировать главу в медицинской монографии, он без колебаний использовал один из слайдов своей коллекции – срез мозга двенадцатилетнего мальчика по имени Ганс-Иоахим, которого по программе эвтаназии умертвили в газовой камере в Бранденбурге.
В медицинских монографиях пациентов редко называют по имени. Как исследователи по микрофотографии клеток мозга смогли выяснить имя Ганс-Иоахима? Обратили внимание на редкий диагноз, поискали в архивах нескольких немецких клиник истории болезни 75-летней давности и сравнили их с записями в лабораторных журналах Галлервордена. Это и есть та работа, которой собираются заниматься следующие три года.
В Обществе Макса Планка, где после позапрошлой находки решили перебрать все коллекции всех институтов, цель этой затеи видят не только в том, чтобы избавиться от компрометирующих науку материалов, и даже не в том, чтобы вернуть безымянным жертвам имена. Реконструировать биографии убитых людей – хороший способ понять, что происходило вокруг, в том числе и в науке. И какими результатами экспериментов над людьми, убитыми в концлагере, мы пользуемся до сих пор, не отдавая себе в этом отчета.
Читайте ещё больше платных статей бесплатно: https://t.me/nopaywall