Republic - Ритуал для аутсайдеров. Феномен предвыборных дебатов в России
res_publica2 марта 2018 г. Олег Кашин.
Кандидаты – всего лишь участники политического ток-шоу.
Самый существенный факт, касающийся российских предвыборных теледебатов, – принципиальное неучастие в них кандидата номер один. Но самый существенный – не значит единственный, и сейчас, когда очередные дебаты начались и даже успели сгенерировать две относительно шумные новости (конфликт Жириновского с Собчак на «России 1» и уход Грудинина из эфира на Первом канале), есть повод обратить внимание на сам по себе феномен дебатов.
Потому что это, по крайней мере, парадокс: Путина (Ельцина, Медведева) там нет и не может быть, но и вообще без дебатов почему-то нельзя, они давно составляют важнейшую часть предвыборного ритуала хотя бы в том смысле, что если не будет их, то что вообще останется?
По поводу кандидатов, допускаемых Кремлем до выборов, все ясно – на победу всерьез они не рассчитывают, отбывают номер и все такое. Частью этого отбытия номера становится участие в дебатах, и если постсоветская политическая традиция предусматривает обязательное неучастие первого лица, то она же почему-то обязывает всех остальных кандидатов всегда приходить на дебаты, то есть опции «Жириновский отказался от дебатов» не существует (Грудинин ушел от конкретного ведущего Кузичева и тоже от дебатов в принципе не отказался – возможно, просто нельзя).
Россия – великая телевизионная держава. Разгром НТВ, огосударствление ОРТ и прочие сюжеты на тему свободы слова вплоть до атаки на «Дождь» в 2014 году, безусловно, заслуживают соответствующих глав в учебнике истории отечественных медиа, но реальная (и вполне впечатляющая) история отечественного телевидения – это и феномен RT, и грузинская война, и Донбасс, и сочинская Олимпиада, и московское «Евровидение», и сериальная индустрия, и непредставимые двадцать лет назад новостные каналы, и «нестыдные» проекты Константина Эрнста вроде шоу «Голос», и много чего еще, в том числе такой краеугольный для нынешней России эпизод, как создание медийного образа Владимира Путина в 1999 году. Для постсоветской России телевидение значит больше, чем любая другая отрасль народного хозяйства в самом широком смысле этого словосочетания, и пока у власти поколение Владимира Путина, никакого окончательного торжества интернета не случится. Россией правят принципиально телевизионные люди.
Для этих людей то, что не показывают по телевизору, не существует в принципе. В наше время это воспринимается скорее комично (телевидение игнорирует Навального или, скажем, громкие ЧП, но это вообще никак не влияет на информированность общества), но явно имеет какое-то значение для Кремля. Владимир Путин очевидно дорожит статусом главного телевизионного героя, и его личные телевизионные форматы, среди которых главный – вовсе не ежегодное послание парламенту, а все-таки прямая линия, остаются самым неизменным государственным ритуалом в отличие от любых формальных процедур, в том числе выборов.
Дебаты с участием кандидатов (всех, кроме самого главного) – политический ритуал того же рода, когда факт существования людей в политике доказывается их телевизионным присутствием, потому что это самое бесспорное доказательство в великой телевизионной державе. Но это такие же дебаты, как и выборы: власть настаивает, что все настоящее, но отнестись к этому всерьез невозможно. «Фавориты второго места» смешиваются с заведомыми аутсайдерами и спойлерами, сценарий не предусматривает прямого диалога между участниками, и в общем все сделано для того, чтобы звучали только скучные ответы на скучные вопросы. Более важным кажется, что участники дебатов помещены в привычный контекст политических ток-шоу – те же ведущие, те же декорации, и даже кажется, что сейчас из-за кулис выйдет знаменитый Майкл Бом. Культура политических ток-шоу – недооцененное явление отечественной действительности. Для миллионов граждан России именно споры у Соловьева или Шейнина и являются синонимом политической дискуссии; «подготовленный» зритель знает, что Леонид Гозман – совсем не лидер российских либералов, а тот же Бом – совсем не влиятельный американский журналист, но таких зрителей абсолютное меньшинство, остальная же аудитория воспитана в том духе, что это и есть политика, и что в этой политике именно Соловьев (или Шейнин) всегда будет на голову выше любого критика власти, и что никакой другой политики не существует.
Предвыборные дебаты позволяют, например, Григорию Явлинскому, в обычной жизни практически лишенному доступа на телевидение, на несколько минут почувствовать себя Леонидом Гозманом. Странное удовольствие, но ничего другого этот ритуал не предусматривает. Ксения Собчак напрасно говорит, что даже такой формат годится, чтобы произнести для миллионов какое-то слово правды. Гость «60 минут» спокойно шутит в прямом эфире: «Лучше Рыбка в лодке, чем колбаска в корзинке», все понимающе смеются; трудно сказать, заметит ли «обычный» зритель эту острую реплику, но точно так же тот же зритель отнесется и к словосочетанию «Оюб Титиев», произнесенному Ксенией Собчак.
Подмена реальной политической дискуссии телевизионной имитацией – явление того же порядка, что и подмена парламента подконтрольной Кремлю Госдумой, и подмена выборов центризбиркомовской процедурой, и подмена гражданского общества фиктивными «волонтерами» и «наставниками». Элементы укрепления властного монолита, направленные на то, чтобы исключить даже минимальный риск любого процесса, не контролируемого властью, – каждый из этих элементов, очевидно, очень выгоден и очень полезен Кремлю, но в сочетании они образуют жутковатое сооружение, непроницаемое снаружи, но с хаосом внутри – об этом хаосе свидетельствуют как раз «нетелевизионные» эпизоды, становящиеся достоянием общественности, будь то случай Рыбки, аргентинский кокаин или то же самое дело Улюкаева. Устойчивость этого сооружения оценить не могут в том числе и те, кто его построил, и когда оно рухнет, они не будут к этому готовы в том числе потому, что слишком верили в свое телевизионное всесилие.
Читайте ещё больше платных статей бесплатно: https://t.me/res_publica