Republic - Лекция Аси Казанцевой: «Как нас обманывает собственный мозг?»
res_publica31 июля 2017 г.
Видим ли мы глазами? Думаем ли мозгом? С точки зрения науки все не так однозначно.
Девятого июля в рамках тренинга Inliberty научный журналист Ася Казанцева прочитала лекцию «Как нас обманывает собственный мозг?» – о том, насколько ненадежны наши собственные органы чувств и способности к анализу и оценке ситуации. Само устройство мозга препятствует объективному пониманию реальности.
Многие исследования демонстрируют, что люди могут смотреть на две разные, но похожие картинки и считать их одинаковыми. Психологи называют это явление change blindness, слепота к изменениям – люди часто не могут заметить, чем отличаются изображения. И в 1998 году психологи Дэниел Саймонс и Дэниел Левин решили посмотреть, удастся ли воспроизвести подобные явления в обычной, повседневной реальности.
Найдите десять отличий
В рамках эксперимента исследователь выходил во двор Корнелльского университета и начинал спрашивать у прохожего дорогу к какому-нибудь ближайшему зданию, разговаривал секунд 15, устанавливал зрительный контакт. После чего между экспериментатором и прохожим вклинивались рабочие, которые проносили дверь, на некоторое время скрывая говорящих друг от друга. В этот момент человек, который изначально спрашивал дорогу, подхватывал дверь, а один из рабочих продолжал разговор с прохожим: снова устанавливал с ним зрительный контакт и дослушивал до конца объяснение, куда же нужно идти.
После того как человек объяснял дорогу, его спрашивали: скажите, заметили ли вы что-нибудь странное. Восемь из пятнадцати человек сказали, что ничего странного не заметили. Исследователи обратили внимание на то, что те восемь человек, которые ничего не заметили, были в основном пожилыми людьми. А те семь, что заметили, были того же возраста, что и экспериментаторы, от 20 до 30 лет. Простое объяснение, что, может быть, дело в возрасте. Но другое возможное объяснение в том, что мы воспринимаем людей, относя их к какой-нибудь группе. Если это та же самая группа, что и у нас – молодые люди из университета, то мы уже обращаем больше внимания на индивидуальные черты. А в том случае, если это какая-то чуждая группа, например люди другого возраста, как было для этих пожилых людей, тогда мы их классифицируем как некую единую категорию и дальше остаемся слепы к изменениям. Пожилые участники эксперимента видели просто «молодого человека».
Для того чтобы это проверить, сделали вторую часть эксперимента. В ней участвовали два дорожных рабочих, которые очевидно различались между собой: у них были разные каски, разный цвет одежды, у одного висели на поясе инструменты, у другого нет. В остальном схема эксперимента была такая же, но спрашивали только молодых людей. Из 12 молодых людей, с которыми провели этот эксперимент, только четверо заметили, что была подмена. Вывод Саймонса и Левина в том, что, действительно, все дело в классификации. Когда мы сталкиваемся с новым объектом, мы в первую очередь относим его к какой-то категории и после этого становимся достаточно безразличны к индивидуальным особенностям.
Чем мы смотрим
Есть еще более удивительные вещи. Существует знаменитая «иллюзия вогнутой маски». Если маска будет крутиться перед нашими глазами, сначала мы увидим лицо, но когда она повернется своей вогнутой стороной, вы снова увидите лицо, заметить, что она вогнутая, очень сложно. Мы видим то же лицо. Обратите внимание, что если бы это была кастрюля, то с ней проблем не было бы, мы бы понимали, где у нее дно и где полость.
Эта иллюзия работает не у всех. Если вы ей не подвержены, то имеет смысл сходить на консультацию к психиатру и прямо вот так и сказать: «Я не подвержена иллюзии “вогнутой маски”. Доктор, что делать?» Потому что существует ряд психиатрических диагнозов, при которых люди становятся невосприимчивыми к этому явлению, в частности люди с шизофренией.
Я хочу подчеркнуть, что, хотя мы с вами привыкли думать, что видим глазами, нужно понимать, что глаз сам по себе – это довольно несовершенная оптическая система, и без участия мозга мы не можем понимать, что же видим. Мозг не просто истолковывает – он достраивает сигналы, поступающие от сетчатки, сопоставляет эту информацию с тем, что хранится в памяти, с тем, что он ожидает увидеть вокруг.
У нас есть ожидания, есть предшествующий опыт, контекст, настроение, представления о реальности, у нас есть какая-то новая поступившая информация, и любая картина реальности складывается исключительно в диалоге между этими двумя вещами. Мозг конструктивно устроен как система для сопоставления противоречивых сигналов, и это очень материальная вещь: победа той или иной трактовки ситуации определяется тем, какая часть мозга более активна, просто посылает больше сигналов в единицу времени. Это работает как в зрительном восприятии, так и при более сложном принятии решений – например, при довольно сложных экспериментах о покупательском поведении.
Голосуй мозгом
В нейроэкономическом эксперименте испытуемый помещается в томограф, и ему предлагают купить или не купить какие-то товары и одновременно регистрируют активность нескольких противоречащих друг другу областей мозга. С одной стороны, у вас есть nucleus accumbens, прилежащее ядро – центр удовольствия. Это самая главная зона мозга, которой мы радуемся, которая все любит, которой все нравится, которой всего хочется. Как говорит нейроэкономист Василий Ключарев: «Все, что мы делаем, мы делаем для того, чтобы понравиться прилежащему ядру».
Если вы показываете человеку в томографе то, что он хочет купить (для примера, новую кофточку – хотя в реальных экспериментах пока предпочитают более простые стимулы), и она нравится человеку, прилежащее ядро раздражается пулеметной очередью сигналов, говорит: «хочу-хочу-хочу эту кофточку». Но, с другой стороны, есть амигдала – участок мозга, связанный с тревогой и страхом. Амигдала – она всего боится, она тревожится и думает: сейчас купим эту кофточку, у нас на это уйдут деньги, нам будет нечем платить за квартиру, ой, нас выгонит арендодатель, мы умрем в нищете под забором; нет, давайте не будем покупать кофточку. И она тоже дает пулеметную очередь электрических импульсов; сила пулеметной очереди зависит от того, насколько сильно амигдала боится. И у нас есть дорсолатеральная префронтальная кора. Это королева когнитивного контроля. Это самая мудрая область в мозге, отвечающая за принятие решений разумных, рациональных. Она физически занимается тем, что взвешивает интенсивность сигналов, и, кто из них орет громче, того кора и послушается. Если мы эту кофточку сильнее хотим, чем боимся умереть под забором, то мы ее купим, и наоборот.
Это, кстати, очень серьезная проблема, которая связана с долгосрочным планированием и с экономией денег. Вот эти подкорковые эмоциональные центры, и прилежащее ядро, и амигдала, не умеют складывать и умножать, и они каждый раз думают только пор эту конкретную кофточку и каждый раз думают только про этот конкретный стакан кофе в «Старбаксе». Они совершенно не умеют учитывать долгосрочную перспективу.
Рабы контекста
Похоже, что на это соревнование между разными областями мозга можно повлиять с помощью экспериментальных хитростей, дополнительно активировав какую-нибудь из них. Например, Маргарет Шин и ее коллеги собрали студенток Гарварда с высокими результатами теста SAT, это американский аналог ЕГЭ, с хорошим знанием математики. Все студентки были азиатского происхождения, их родственники происходили из Китая или из Японии. В лаборатории их попросили сначала заполнить опросники на темы, никак не связанные с математикой, а потом пройти математический тест. Было обнаружено, что результаты математического теста достоверно и воспроизводимо отличаются в разных подгруппах испытуемых, в зависимости от того, какая тема была у того опросника, который им предложили.
Первый опросник был про общежитие, их спрашивали: в вашем общежитии живут вместе и мальчики, и девочки? А на одном этаже живут вместе и мальчики, и девочки? А как вы считаете, что правильно, когда на одном этаже живут мальчики и девочки вместе или когда живут отдельно – на одних этажах мальчики, на других этажах девочки? И все студентки просто высказывали свое мнение по этому вопросу, но таким образом им напоминали о том, что в мире существует гендерная проблематика, о том, что в мире существуют мальчики и девочки. И после этого они самостоятельно каким-то образом, видимо, скорее всего, неосознанно, вспоминали, что вот я девочка, а девочки считаются меньше способными к математике, и это каким-то образом мешало им быстро решать математические задачи, у них было 43% правильных ответов. У второй группы опросники были про этническое происхождение, но даже не про него напрямую, а просто их спрашивали: на каких языках вы разговариваете, на каких языках умеют разговаривать ваши родители, на каких языках умеют разговаривать ваши бабушки и дедушки, сколько поколений ваша семья живет в Америке? Таким образом им тонко напоминали о том, что они приехали из Азии, и они думали: о да, я действительно азиатского происхождения, а азиатское происхождение способствует успехам в математике, и они радостно решали 54% заданий. А у контрольной группы просто были вопросы, как у них работает телевидение, радио и телефонная связь в общежитии, которые, соответственно, не напоминали им ни про гендер, ни про этническое происхождение, у них были как раз средние результаты, они решали 49% заданий, ограничения по времени в тесте были рассчитаны как раз на такой результат.
Вообще, что бы мы ни делали, мы всегда учитываем контекст и предшествующий опыт. Например, контекст и предшествующий опыт говорят нам, что имеет смысл вести себя прилично в том случае, если на нас кто-то смотрит. И наш мозг может бессознательно распространить эту склонность вести себя прилично, когда на него кто-то смотрит, на более широкий спектр ситуаций.
Когда на вас смотрят
Это наглядно показало одно из моих любимых исследований. Оно было проведено в 2006 году в Университете Ньюкасла в Великобритании, там был психфак, на психфаке была кухонька с чаем, кофе и молоком, и люди – студенты, аспиранты, преподаватели – могли заходить и всем этим пользоваться. Там же стояла коробка для мелочи, и на стене висело объявление: мы просим вас, пожалуйста, оставьте что-нибудь в коробке для мелочи, чтобы у администраторов была возможность дальше покупать на эти деньги кофе и чайные пакетики. Но люди, как правило, не оставляли денег в коробке для мелочи, кофе постоянно заканчивался, и чай заканчивался, и молоко заканчивалось; это Великобритания, там молока много пьют с чаем.
И однажды Мелисса Бейтсон, которая работала в этом университете, подумала: психолог я или не психолог, надо бороться с этим научными методами. Она взяла объявление-прейскурант и украсила его картинкой с цветочками на неделю. Потом, на следующей неделе, она к тому же самому объявлению прилепила картинку с глазами, потом картинку с цветочками, потом картинку с глазами, и так десять недель подряд. И в конце каждой недели она подсчитывала, сколько денег оставили в коробке для мелочи. В пересчете на литр выпитого молока, для того чтобы учесть, что в какие-то недели больше народу на факультете, в какие-то недели меньше. И она заметила, что в те недели, когда висели глаза, люди оставляли в среднем в 2,76 раза больше денег, чем в те недели, когда висели цветочки.
Нужно понимать, что в жизни существуют некоторые эмпирические стратегии, которые верны в большинстве случаев. И благодаря этому мозг их хорошо запоминает, мозг их у себя внутри прошивает, и мозг пользуется ими постоянно, даже в тех случаях, когда на самом деле большой логики в них нет. Их принято называть эвристиками или эвристическими алгоритмами. И хорошо себя вести в том случае, когда рядом есть глаза, – это вообще-то очень хороший эвристический алгоритм, потому что в большинстве случаев это будет правильное решение задачи, в большинстве случаев вам принесет пользу. Не ковырять в носу, не воровать мелочь из коробочки в том случае, когда на вас кто-то смотрит, и поэтому вы интуитивно, не задумываясь, переносите это даже на тот случай, когда глаза очевидным образом нарисованные.
Так ли страшен самолет?
Вот еще пара примеров того, как это работает. Существует так называемая эвристика доступности; когда нас просят оценить, насколько что-то хорошо или плохо, насколько распространено или нет, насколько важно или не важно, то нам это становится легче или сложнее в зависимости от того, насколько быстро мы можем вспомнить какие-то подтверждающие примеры. Так, многие люди серьезно боятся летать на самолетах (хотя по статистике это весьма безопасный вид транспорта) вследствие того, что каждый раз, когда происходит какая-то авиакатастрофа, она попадает во все новости, оказывается на слуху, и поэтому среднему человеку гораздо легче вспомнить пример авиационной катастрофы, чем автомобильной аварии.
И вот исследователь Пол Словик, один из классиков когнитивной психологии, провел следующий эксперимент. Он посмотрел статистику по большому количеству разных опасностей, сформировал список опасностей и распределил их по степени вероятности: вероятность погибнуть от урагана низкая, а вероятность погибнуть от астмы высокая. А потом он позвал в лабораторию испытуемых, дал им этот список опасностей и попросил оценить, насколько, как они думают, высока вероятность погибнуть от того или другого. И обнаружил, что субъективная оценка испытуемых сильно отличается от объективной вероятности. Люди завышают, переоценивают вероятность погибнуть от урагана, от наводнения, от ботулизма, от осложнений беременности, но зато люди заметно занижают вероятность погибнуть от диабета, от рака, от сердечного приступа, от инсульта. Опять же просто в силу того, что, когда что-то происходит типа урагана, оно попадает в новости, и многим людям легко вспомнить, что это происходило. А если у них лично из родственников никто не погиб от диабета, то им кажется, что это менее вероятно.
Мозг, когда принимает какое-то решение, смотрит, из какой области ему приходит больше сигналов. Когда вы сравниваете вероятность погибнуть от диабета и от урагана, то вы спрашиваете у зон вашего мозга, зон коры, ассоциированных с сохранением данных, что вообще вы знаете про мир с точки зрения диабета и что вы знаете про мир с точки зрения ураганов. И те зоны мозга, которые связаны с хранением информации об ураганах, они с готовностью говорят: да, слушай, чувак, ураганов очень много, был ураган «Катрина», был ураган еще какой-то, было много ураганов. И он отдает вам много-много импульсов, как пулеметная очередь, много активности от нейронов про то, что да, ураганы – это важно. А та область, которая про диабет, – ну вы что-то когда-то читали в журнале «Вокруг света» про диабет, вот у вас троюродный дядя был с диабетом, но умер вроде все равно не от этого, и если у вас нет в семье лично родственников с диабетом, то у вас активность от этой области будет низкая. И мозг принимает решения не на основании объективных данных, мозг принимает решение на основании силы импульсов от разных участков. Где оказалась сила импульсов больше, то, значит, и правильно.
Подмена вопросов
Второй интересный пример называется «эвристика аффекта», это история о том, что мозг склонен формировать некое комплексное представление о том или ином вопросе. Она иллюстрируется экспериментом, который провела Мелисса Фуникан и ее коллеги. Она приводила студентов в лабораторию и давала им почитать тексты про ядерную энергетику. Это мог быть текст, в котором описывалось, что ядерная энергетика, замечательная, очень выгодная и эффективная, потребляет мало ресурсов, производит много электроэнергии. В тексте при этом не было ни слова про риски, риски в нем вообще не затрагивались. Но после этого студентов просили оценить риски по десятибалльной шкале. И студенты, которые прочитали текст о том, что атомная энергетика – это хорошо с точки зрения энергоэффективности, отвечали, что и риски у нее тоже маленькие. А еще были студенты, которым давали текст про то, что эффективность атомной энергетики преувеличена, что вообще-то строить завод дорого, обслуживать его дорого, специалистов обучать дорого – все дорого. В этом тексте тоже не было ни слова о рисках, но, когда их просили оценить риски, они говорили, что риски высокие. Потому что мозг склонен формировать некое комплексное представление, и в этом комплексном представлении мы учитываем информацию о плюсах и экстраполируем ее на информацию о минусах. Если что-то хорошее, значит, оно целиком хорошее. Если что-то плохое, значит, оно целиком плохое.
Знаменитый исследователь Даниель Канеман по этому поводу пишет в своей книге «Думай медленно. Решай быстро», что в процессе мышления мы постоянно подменяем сложный вопрос на простой. У нас есть какой-то сложный вопрос, который требует приложения аналитических усилий и сопоставления фактов, данных и так далее. Например, сколько денег вы готовы пожертвовать на спасение пингвинов? По-хорошему, тут нужно оценивать, в опасной ли ситуации находятся птицы, какие меры необходимо принять, сколько они требуют денег, какой процент вашего дохода вы готовы уделить этой проблеме, разово или на постоянной основе и так далее. Однако когда мы принимаем решение, отвечаем не на тот вопрос, который был задан. Мы отвечаем на более простой вопрос – нравятся ли нам пингвины? Мы отвечаем на вопрос, вызывает ли у нас страдание тот факт, что пингвины страдают у себя в Антарктиде. Если да, то можно дать денег. А думать вроде бы и не обязательно.
Читайте ещё больше платных статей бесплатно: https://t.me/res_publica