Republic - Крым, «Вагнер», ностальгия по СССР: как это прошло в других странах?
res_publica27 февраля 2018 г. Дмитрий Травин.
Трансформация требует обновления элит, правил игры и поколений.
Странная и трагическая история с бойцами ЧВК Вагнера, сражавшимися в Сирии то ли за родину, то ли за зарплату, то ли за завод, вряд ли имеет простые объяснения. Но кое-какие полезные размышления в этой связи могут прийти в голову, если обратиться, как ни странно, к делам давно минувших дней.
Герои – бандиты – охранники
Частные военные компании появились на свет не сегодня и не вчера. Их расцвет относится к эпохе позднего Средневековья. В основном к XIV–XV векам, когда в Северной Италии появлялись так называемые кондотьеры – военные предприниматели, сколачивавшие банду ради того, чтобы за хорошие деньги брать на себя защиту богатых торгово-ремесленных городов. Спрос, как известно, рождает предложение. Успешные бюргеры, предпочитавшие заниматься бизнесом и не желавшие подставлять свою шкуру под пули в городском ополчении, готовы были выделить финансирование для найма тех, кто подставлял шкуру профессионально, поскольку больше ничего делать не умел.
История эта известная. Но не столь хорошо известны еще два важных момента, непосредственно связанные с формированием банд.
Во-первых, откуда брались участники бандформирований? Многие, конечно, были простыми «честными» итальянцами без определенных занятий и места жительства. Однако более ценными кадрами становились профессиональные вояки – участники Столетней войны, которая как раз в то время шла на территории Франции. Понятно, что англичане с французами не воевали сто лет без перерыва. Боевые действия то разворачивались, то затухали. И когда они затухали (по причине проблем с финансированием, в частности), большое число боевиков оставалось без куска хлеба. Опыт боевой у них был, оружие было, смелость была, а денег не платили. Примерно как в известном анекдоте про милиционера: пистолет дали – и крутись как хочешь. В общем, на полях Франции имелась рабочая сила, которую можно было использовать для создания частных военных компаний, а в итальянских городах имелись деньги для инвестиций в военно-охранный бизнес. Спрос с предложением сошлись, и получились ЧВК типа кондотьер.
Во-вторых, итальянские деньги тоже ведь были не безграничны. Города порой жадничали, финансирование сворачивали, транши задерживали. И тогда вчерашние охранники (позавчерашние солдаты) превращались в обычных бандитов. Грабили тех самых барыг, которые недавно их нанимали. Воевали-то ведь они все же не за великую идею и не по приказу монарха, а для пропитания.
О чем говорит нам эта история? О том, что от правил игры (как сказали бы ученые – от институтов) зависит непосредственное рациональное поведение человека. При наличии государственного финансирования он может стать героем национально-освободительной борьбы французского народа. При наличии финансирования частного – добросовестным охранником, работающим по договору с хозяином. А при отсутствии финансирования наш бедолага может пуститься во все тяжкие. Имеет ли эта история отношение к современным ЧВК, мы узнаем, лишь когда появится более подробная информация. Но зато мы уже сейчас можем многое понять в современном мире, если увидим, как действует принцип, в соответствии с которым деятельность человека зависит от правил игры, для него созданных.
Остальгия
Вот еще пример. Мы только что упоминали про итальянские города, настолько богатые, что могли нанимать себе частные армии. Но если бы в годы позднего Средневековья мы перенеслись с севера Италии на юг, то обнаружили бы нищету, доминирование сельского хозяйства, застой в торговле и ремеслах. Один и тот же народ вроде бы. Один и тот же регион. Культура близкая – от славного Древнего Рима происходящая. А результаты совершенно разные. Северная Италия ближе была по торгово-ремесленному духу Южной Германии, ганзейским городам, фламандским коммерческим центрам. А про неаполитанцев даже в XIX веке после объединения страны присланный с севера губернатор писал премьеру Кавуру, что это не итальянцы, а какие-то африканцы: у бедуинов порядка больше, чем у них.
Вопрос, почему с югом Италии дело не задалось, можно анализировать в десятках монографий. Но если кратко, то дело, по всей видимости, в том, что на севере конфликт Святого престола с империей дал городам пространство для маневра, и они, хорошо этим воспользовавшись, обрели свободу. На юге же существовала твердая властная вертикаль, установленная норманнами, а затем поддержанная императором Фридрихом II и арагонскими королями.
В ХХ веке существовал похожий пример, когда один народ (причем уже вполне сложившийся) имел два совершенно разных типа институтов и получил не только разные экономические результаты, но даже разный менталитет поколения, жившего в этих условиях. Речь идет, конечно, о ФРГ и ГДР. Про экономику этих стран нам все ясно, но любопытно, что она трансформировала у людей даже представления о жизни. «У работников завода, как правило, горечь написана на лицах. Многим не хватает привычных знаков внимания, признания и оценки заслуг. Тех, что были связаны с юбилейными чествованиями, церемониями награждения, поздравлениями с 8 Марта, 1 Мая и другими праздниками социалистического календаря, а теперь практически исчезли». Эти слова сказаны не про Россию. Это комментарий немецкого социолога к исследованию, проведенному на предприятиях бывшей ГДР в первой половине 1990-х годов. Обнаруженный феномен немцы прозвали остальгией.
Судя по результатам исследования, менталитет восточных немцев (осси) был больше похож на представления о жизни, сложившиеся у советских людей, чем на менталитет немцев западных (весси). И это несмотря на многовековую бюргерскую культуру, которая, казалось бы, должна была сформировать индивидуалиста. Увы, сменившиеся в Восточной Германии за время жизни двух-трех поколений правила игры (институты) сформировали совершенно иной, чем на Западе, взгляд на мир.
Возвращение обществу рыночных и демократических институтов формирует иное мировоззрение. Понятно, не сразу. Люди, выросшие в старой системе (не исключая и автора этих строк), смотрят на мир во многом по-старому, даже если стремятся не держаться за прошлое, а действовать рационально. Но так же как смена поколений в ГДР породила поклонников социалистического коллективизма, смена поколений в постсоветскую эпоху рождает людей, легче адаптирующихся к переменам и стремящихся к иным ценностям. Понятно, что путинское подмораживание России сильно задержит модернизацию экономики и ментальности. Но вряд ли оно способно остановить ее полностью, поскольку нынешние институты при всей их убогости все же очень далеки от институтов советской эпохи.
Мемельнаш
Конечно, в последние годы шоком для многих стала проблема «Крымнаш». Порой кажется, что события 2014 года полностью разворачивают Россию обратно. Но вот на этот счет еще одна небольшая история.
В начале января 1923 года в Литве наблюдалась странная суета. Более тысячи непонятных людей в штатском без документов («зеленых человечков», как сказали бы сейчас) двинулись на приморский город Мемель, который до Первой мировой принадлежал Германии, а после ее поражения находился под контролем вялого французского батальона, которому было глубоко плевать, кому принадлежит эта «дыра» на Балтике. Среди «зеленых человечков» было 40 кадровых офицеров и более полутысячи солдат. Естественно, французы ушли, немецкий Мемель стал литовской Клайпедой, а официальные власти Литвы представили всю эту историю как самоопределение жителей проблемного региона.
Нашу крымскую историю немало сравнивали с немецкой оккупацией Судетов при Гитлере. Такое сравнение несколько упрощает ситуацию, поскольку возникает впечатление, будто бы только страшные тоталитарные империи прихватывают те земли, которые плохо лежат. Но вот вам маленькая скромная Литва, которая не может стать империей, даже если очень захочет.
В чем же причина подобных историй? Никак не в многовековой имперской культуре. И не в развившемся на этой базе постимперском синдроме. Литовские историки не скрывают, что «успех “повстанцев” выглядел как моральная сатисфакция за утрату Вильнюса», который после Первой мировой прихватили поляки – тоже, кстати, не имперский народ. Скорее народ, который более века испытывал чувство тяжелой фрустрации из-за потери государственности в связи с разделом Польши между Россией, Пруссией и Габсбургской империей.
Немцы после Первой мировой чувствовали фрустрацию в связи с ужасающими для них последствиями Версальского договора. А Россия, хотя и не проиграла настоящей большой войны, находится по сей день в подобном состоянии из-за проигрыша войны холодной. И особенно тяжело переживает былое величие, когда ее подзуживают всякие профессиональные телепровокаторы.
Фрустрация проходит
В общем, если не придавать слишком большого значения спорным концепциям о вечной зависимости народов от их прошлой деструктивной культуры, то будущее России выглядит не столь уж мрачным. Преобразования могут занять много времени, но они вполне реальны. Так же как преобразования Германии или Литвы.
Механизм трансформации выглядит примерно следующим образом.
Первый этап – смена поколений элиты, когда вместо лидеров, безнадежно увязших в прошлом, приходят новые лидеры, желающие перемен.
Второй этап – новые лидеры трансформируют старую систему институтов, то есть осуществляют реформы, создающие иные правила игры для широких масс.
Третий этап – люди, вынужденные существовать в новых условиях, постепенно меняют свои представления о жизни, адаптируясь к реалиям.
Главное, что сбивает нас с толку при реализации такой схемы, – это естественное для каждого человека желание получить результат быстро. Во всяком случае при своей жизни. Но на самом деле преобразования осуществляются только через смену поколений, поскольку такие явления, как остальгия, невозможно предотвратить. Но новые поколения уже не «остальгируют» или, во всяком случае, страдают от этого гораздо меньше, чем старые. Молодым людям бывает даже трудно представить себе, что деды когда-то считали свою культуру неспособной адаптироваться к иной жизни. Ведь внуков эта жизнь окружает уже со всех сторон.
Читайте ещё больше платных статей бесплатно: https://t.me/res_publica