Republic - Изображая жертву: как люди разучились взрослеть

https://t.me/res_publica

27 февраля 2018 г. Михаил Пожарский.

«Политика идентичности» мешает диалогу – мужчин и женщин, поляков и украинцев, христиан и атеистов. Время вернуться к ценностям Просвещения.

Не так давно польские власти приняли интересный закон. Теперь наказанию в Польше можно подвергнуться за «публичные высказывания о причастности поляков к Холокосту», а также за «отрицание преступлений украинских националистов». Звучит безумно, но очевидно сделано в подражание законам об «отрицании Холокоста» (за это наказывают примерно в полутора десятках стран). Ненамного отстают от поляков и сами украинцы – советская символика у них запрещена наравне с нацистской, а попасть под суд можно за цитаты Ленина в соцсетях.

В России же, помимо разжигания бесконечного числа разновидностей «розни», можно пострадать за «отрицание фактов, установленных приговором Международного военного трибунала» и распространение «заведомо ложных сведений о деятельности СССР в годы Второй мировой войны».

Чувства ветеранов колчаковских фронтов – хрупкая штука. Давно пора выпускать специальные брошюры по странам: дескать, здесь вас могут посадить за отрицание того-то, а буквально через сто метров и одну границу – за разговорчики об этом. Главное, не запутаться в паре десятков версий событий семидесятилетней давности. «Полный путеводитель автостопщика по рессентименту и национальным обидам».

Но самое удивительное, что восточноевропейская публика (и особенно российская) при этом обожает потешаться над Западной Европой. Дескать, глядите, совсем с ума сошли со своей толерантностью! Отстаивают какие-то «права меньшинств» и «гендерное равенство», запрещают «язык ненависти»! Нет чтобы защищать «чувства ветеранов» и «права верующих», а запрещать «безнравственность». Совсем другое дело!

В действительности же различаются лишь группы, которые утвердили свою версию реальности в качестве единственно верной и на свою защиту призвали полицию и суды. В одних местах следят за неприкосновенностью официальной религии, в других – за священной коровой меньшинств. А в некоторых уголках Европы новое накладывается на старое – можно пострадать как за оскорбление монаршей особы, так и за хейтспич в адрес мигрантов. И если смотреть с этой точки зрения – разница не видна. Феминизм становится неотличим от национализма, а борцы за права ЛГБТ от религиозных фанатиков. Все это называется «политика идентичности» – старая и новая, левая и правая. Смысл у нее один – утвердить свою группу над другими. А один из удобных путей к этому – объявить себя самой главной жертвой на свете.

Политика идентичности: от нацизма к феминизму

Британский социолог Фрэнк Фуреди в статье «Скрытая история политики идентичности» пишет о том, как западное общество дошло до такого плачевного состояния. Принято считать, что политика идентичности берет свое начало в 1960-х годах – в движении за права женщин, темнокожих и других меньшинств в западном обществе. Фуреди же предлагает посмотреть на нее в более широком историческом контексте.

В XVIII веке ⁠«универсалистские ценности», свойственные Просвещению (по большей части ⁠французскому), наткнулись на противодействие со стороны ⁠романтизма (по большей части немецкого). Просвещение ⁠постулировало ⁠универсальные качества, такие ⁠как свобода ⁠и разум, присущие столь же универсальному человеку. Романтический идеал провозглашал обратное: есть разные народы, которым присущ уникальный дух. Вместо индивида и его качеств романтики боготворили особую идентичность народов и всячески гордились принадлежностью к определенной людской породе. Подобная риторика стала основой европейской реакции: «Нет такой вещи, как просто человек, я видел французов, итальянцев и русских, но никогда не встречал человека» (Жозеф де Местр) и «Нация – это душа, духовный принцип» (Эрнест Ренан).

В XIX веке на это романтическое распределение людей по национальным типам наложилась антропология того времени, которой был свойствен расизм. Всемирная типология народов обрела еще и ореол строгой научности. Но, в сущности, это была старая идея, что место каждого человека в мире определяется его рождением. Где родился в структуре «естественного порядка», там и пригодился. Только если в Средние века человек рождался и умирал в своем сословии, то теперь ему по гроб жизни суждено было быть представителем некоей национальной породы.

В XX веке нацисты, противопоставившие буржуазным ценностям «исконную» германскую идентичность, положили конец этой моде. Концлагеря и газовые камеры оказались плохой рекламой. Политика идентичности в ее правом националистическом изводе подверглась осуждению и маргинализации на многие годы вперед. Зато спустя пару десятилетий после окончания Второй мировой это стало началом возвышения левой политики идентичности, тоже направленной на отстаивание групповых интересов – только иных. Левые, разочаровавшись в пролетарских массах, принялись разжигать пламя революции в других социальных группах, сосредоточив внимание на антиколониализме, борьбе с расизмом и феминизме. Несмотря на декларативную приверженность универсальным ценностям, на первый план вышла борьба за узкие интересы меньшинств. Вместо борьбы за всеобщее освобождение – нужды отдельных особо угнетенных групп.

В 1970-е годы политика идентичности срослась с тем, что можно назвать «культом виктимности». Если ранее под «жертвой» понималось временное состояние, порожденное конкретной ситуацией (к примеру, «жертва преступления»), то ныне это понятие подверглось многократному расширению. Жертва – это жертва «институционального насилия», перманентно порождаемого практиками «несправедливого общества». Патриархального, колониального, капиталистического, гомофобного и т.д. Жертвами стали целые социальные страты, идентичности. Если раньше феминистки всячески боролись с традиционным изображением женщины в качестве «преследуемой девы», то ныне именно этот образ поднят в качестве боевого знамени: современная женщина – вечная жертва абьюза, слатшейминга и газлайтинга.

Вышедшая в начале 1970-х классическая работа психолога Уильяма Райана «Обвиняя жертву» выдвинула популистский антикапиталистический тезис: те, кого общество обвиняет в преступности и прочих социальных проблемах – к примеру, черные, – на самом деле являются жертвами системного неравенства. В 1976 году Райан уже значительно расширил свой тезис, добавив в предисловие следующее:

«С 1970 года я расширил свое видение того, кто является жертвой в американском обществе. Я был сосредоточен на положении бедных и черных. В действительности каждый, кто вынужден обеспечивать себя и свою семью за счет наемного труда, не обладая при этом солидным богатством и дополнительными источниками дохода, является потенциальной жертвой в Америке».

Отсюда начался великий крестовый поход против «виктимблейминга», длящийся и поныне. Ключевым нововведением стало отождествление жертвы и невинности. Жертва всегда права, чиста и непорочна. Жертва – это новая святость. Любая критика жертвы аморальна по определению.

Немудрено, что появилось множество желающих занять столь выгодную позицию. А конкуренция потребовала составления подробной иерархии жертв. Женщин угнетают как женщин, черных угнетают как черных, а черных женщин угнетают вдвойне. Вся глубина угнетения понятна лишь последним, на взятой моральной высоте гордо реет их боевое знамя, белой коллеге по феминистскому движению всегда готовы напомнить о веках рабовладения и «белых привилегиях». Но у представителей иерархии жертв есть общий враг – белый гетеросексуальный мужчина, назначенный ответственным за все преступления всех времен и народов.

Однако уже в 1990-х политика идентичности начинает кусать себя за хвост. Белые мужчины, которым по сценарию предназначено исполнять роль всеобщего пугала, пытаются сами играть в эту игру. О современном американском «движении за права мужчин» можно узнать из фильма «The Red Pill», снятого журналисткой (и бывшей феминисткой) Кэсси Джей. Представители мужского движения транслируют ту же риторику – они являются жертвами «институционального насилия» в социуме, где общественное мнение и суд всегда окажутся на стороне женщины, как бы она себя ни вела (что включает вранье, манипуляции и насилие с ее стороны). Оформившиеся в последние годы американские альтрайты тоже оседлали тему – теперь именно они (белые, мужчины, консерваторы) являются жертвами агрессивной политики государства и меньшинств (в виде позитивной дискриминации, ограничения свободы слова и т.д.). В своей первой речи свежеизбранный президент Трамп сказал избирателям: «Забытые мужчины и женщины Америки, вы больше не забыты». То есть обратился к жертвам со словами утешения. Круг окончательно замкнулся.

Ресентимент и проблемы взросления

Политика идентичности в сочетании с культом виктимности стала универсальной идеологией, которая проникает всюду, словно медленный газ. Фуреди пишет о межгрупповой борьбе в современном западном обществе, однако сам этот дискурс куда шире и старше. Жертвами могут быть отдельные социальные группы, а также целые народы, нации, государства. Упомянутые страны Восточной Европы играют ту же игру – они жертвы нацистской, советской, российской и прочей агрессии. Это ставит их в позицию морального превосходства, и в итоге им прощают то, что считается непростительным в Западной Европе: националистическую риторику, выдворение беженцев, многократно проваленные реформы.

Эта позиция жертвы также известна в истории под именем «ресентимент» – нацисты в Германии пришли к власти на волне популярного убеждения, будто проигрыш в Первой мировой стал результатом удара ножом в спину, нанесенного немецкому народу внутренними врагами. Чаще принято вспоминать, что нацисты строили пропаганду на идеях государственного величия и расового превосходства. Но в основе там лежала концепция жертвы – немецкая нация как жертва подлости и обмана.

В исторический спор поляков с украинцами неожиданно вмешались евреи. Заявившие, что отрицать Холокост не позволено никому, включая поляков. Но массовому уничтожению евреев способствовали многие – включая, как ни печально, самих евреев (в гетто проводниками нацистской политики были еврейские организации – юденраты). Однако когда Ханна Арендт обратила внимание на этот факт в своем известном описании процесса над Эйхманом, еврейской общественности это пришлось не по нраву. Подвергать себя критике, вспоминая о предателях и негодяях в своих рядах, – ведь это натурально виктимблейминг и нравственное табу.

Поддержание картины мира, удобной для жертвы, требует осознанного невежества. Евреям нужно забыть о юденратах, полякам – о польских добровольцах СС. Для веры в тысячелетия патриархального угнетения следует вымарать из истории многочисленные эпизоды, когда наделенные властью женщины отправляли на убой многие тысячи мужчин (по выражениюамериканского ученого Уоррена Фаррелла, «мужчины – расходный пол»). В Британии существует занятный аттракцион под названием Lifeline Expedition: белые европейцы, желающие покаяться за грехи предков, проходят в цепях по маршруту атлантической работорговли. В реальности половину пути рабов сопровождали черные – одни африканские племена порабощали другие, а затем продавали европейцам. Но для поддержания цельной картины угнетения, в которой черные поголовно являются жертвами, такие детали вовсе ни к чему. Битва за историю сегодня – это битва за место жертвы. В скандалах вокруг памятников конфедератам в США обе стороны стремятся приписать себе моральное превосходство. Одни говорят от имени жертв рабовладения, другие – жертвы покушения на «свое историческое наследие» со стороны государства.

На маршруте атлантической работорговли. Фото: lifelineexpedition.co.uk

При этом равноправие перед законом давно достигнуто. Рабство закончилось в позапрошлом столетии, женщин уравняли в правах с мужчинами в начале прошлого, а в середине – отменили последние американские «законы Кроу». Женщины в развитых странах перестали сталкиваться с теми вещами, против которых боролись суфражистки, представители этнических меньшинств – с дискриминацией, прописанной в законах. Но это не ослабило накала политики идентичности, адепты которой теперь с удвоенной силой сражаются против «неформальных институтов» неравенства. Однако, когда речь идет о неформальных практиках, мы получаем серую зону, где борьба за права неотличима от борьбы за привилегии. И здесь всегда приходит на помощь безотказный нравственный прием – обвинить в наличии привилегий других. На основании смутных и зыбких неформальных практик, оказывается, можно требовать реальной и ощутимой формальной компенсации – позитивной дискриминации и прочих льгот с квотами. Равенство становится удобным поводом для борьбы за кусок общего пирога.

Здесь мы подходим к главному вреду, который наносят политика идентичности и виктимная культура. Фрэнк Фуреди пишет о том, что это мешает коммуникации. Как можно вести дискуссию, когда право морального суждения строго распределено между группами? Обо всем, что снабжено ярлыком «женских проблем», можно говорить лишь женщинам; обо всем связанном с национальными меньшинствами – только этим меньшинствам. Любая альтернативная точка зрения, исходящая из ненадлежащего источника, быстро маркируется как «менсплейнинг» или «апроприация». И тут же отбивается указанием на белые, мужские и прочие привилегии. Любая попытка указать жертве на огрехи ее позиции обозначается как «виктимблейминг» и отбрасывается за свою аморальность.

По сути, это просто отказ от коммуникации – расползание по эхо-комнатам, где каждая идентичность ведет беседу сама с собой. Идентичности при этом дробятся на более мелкие, ведь желающих вещать от имени группы хоть отбавляй, и у каждого своя версия. Одни только феминистки давно делятся на «рад» и «либ», на «трансфобных» и «нетрансфобных» и т.д. Количество разнообразных гендеров и вовсе растет в геометрической прогрессии. Эхо-комнат становится все больше, а общения между ними – все меньше. Аналогичное происходит и с целыми народами – о чем могут договориться украинцы с поляками, если они установили для себя диаметрально противоположные версии истории? И попробуйте сказать им хоть слово критики – услышите и об «имперских привилегиях», и о невмешательстве в дела пострадавших от нацизма-коммунизма народов.

У Фуреди есть и другая излюбленная тема – инфантилизация молодежной среды. Это когда двадцатилетние оболтусы хотят оставаться тинейджерами. Не желают работы и ответственности, предпочитая вечно сидеть в университетском кампусе. Да и там хотят на ручки и в «сейфспейс», дабы оградить себя от любых неприятных им точек зрения, превратив тем самым университет во что-то вроде психотерапевтической клиники. Эта тема очевидно связана с темой «культа виктимности», ведь бытие «профессиональной жертвой» требует крайнего инфантилизма.

Реальный мир многообразен и сложен. И порой невозможно точно рассудить, кто является жертвой, а кто агрессором. Даже отдельные люди зачастую пребывают в обеих позициях разом – и терпят агрессию, и проявляют ее в отношении других. Что же говорить о целых социальных стратах, народах, государствах? Понимание сложности мира и есть зрелость. Вместе с ней приходит умение вступать в диалог, смотреть на мир чужими глазами, прощать ради того, чтобы двигаться дальше. Только детям всегда очевидно, где агрессоры, а где жертвы. Последние – это, конечно, всегда они сами. Для вытирания соплей им нужно университетское начальство, а еще лучше – государство, и совсем хорошо, когда соплями занято целое международное сообщество.

Интересно, что другой ныне известный критик политики идентичности – канадский психолог Джордан Питерсон говорит о том же самом. Самое важное – научиться взрослеть, принимать ответственность, упорядочивать мир вокруг себя. Как и Фуреди, он видит альтернативу в возврате к ценностям эпохи Просвещения (или либеральным ценностям), которые подверглись эрозии сначала со стороны романтизма, а затем со стороны политики идентичности. Идеал эпохи Просвещения – это индивид, рациональный и свободный, но прежде всего зрелый. Именно на зрелых индивидов и рассчитаны общественные институты, которые были порождены эпохой разума: либеральная демократия, гражданское общество, национальное государство. Для вечных тинейджеров это просто дорогие игрушки, которыми можно лупить друг друга по лбу. В итоге инструменты, созданные, чтобы служить средством коммуникации, превращаются в свою противоположность. А туда, где нет коммуникации, рано или поздно приходит война. Война всех против всех – детство человечества. Затем, в полном соответствии с логикой Гоббса, война сменяется тиранией – к детям приходит строгий воспитатель. Как следствие инфантилизма, обид и капризов.

Читайте ещё больше платных статей бесплатно: https://t.me/res_publica