Разница состоит, пожалуй, лишь в том, что у древних не было столь извращённого орудия самообмана...

В наше время всю Грецию постигло неплодие и вообще скудость населения, вследствие чего и города запустели, и произошли неурожаи, хотя не было у нас ни продолжительных войн, ни заразительных болезней. 

Итак, если бы кто по отношению к этому вздумал спрашивать богов, какими словами или действиями мы могли бы размножиться и лучше устроить жизнь в наших городах, то не оказался ли бы он подлинно безрассудным человеком, так как причина явления совершенно ясна, и устранение её зависит от нас самих? 

Когда люди утратили простоту и сделались любостяжателями и расточительными и перестали вступать в брак, а если вступали, то с тем, чтобы не иметь больше одного или, в крайнем случае, двух детей, чтобы оставить им значительные богатства и воспитать в роскоши, - вот при каких условиях постепенно усилилось бедствие. Ибо при существовании одного ребёнка или двоих, в случае если один из них сделается жертвой войны или болезни, легко понять, что неизбежно жилища останутся пустынными и, как рои у пчёл, подобным же образом и безлюдные города скоро впадают в бессилие. В подобных обстоятельствах нет нужды вопрошать богов о том, как избавиться от такого бедствия, ибо каждый в состоянии объяснить, что это вполне зависит от нас самих: или следует отречься от зависти, или определить законами для каждого обязанность воспитывать своих детей. Для этого нет нужды ни в предсказателях, ни в кудесниках.

(Полибий, II век н. э.)

Ф. И. Успенский

"История Византийской империи. Том I"

Успенский цитирует Полибия, описывавшего положение дел во II веке н. э., однако, как мы видим, века сменяют друг друга, превращаясь в тысячелетия, а человеческая природа ничуть не изменяется, ибо в современном мире не менее ярко проявляют себя человеческие пороки, не только не красящие конкретного человека в отдельности, но и уродующие всё общество в целом: праздность, гедонизм, гипертрофированный эгоцентризм и желание жить лишь в собственное удовольствие.

Разница состоит, пожалуй, лишь в том, что у древних не было столь извращённого орудия самообмана, ныне именуемого идеологией прав человека, с помощью которого люди перед самими собой и перед целым миром силятся оправдать собственную никчемность и порочность.