Рассказ

Дневник я начал вести давно, ещё задолго до потери памяти. Полгода назад я попал в аварию; никто не погиб, но водитель получил открытый перелом бедренной кости, а я — ушиб мозга и отшиб памяти. Мне всегда нравилась игра слов, задолго до потери памяти.

Раньше я описывал всё, что происходило со мной за день: все эмоции, мысли, какие-то важные события. Это было интересно, но как-то рутинно, потому что, в конце концов, жизнь взрослого человека редко является выдающейся. Мой врач, Сергей Павлович, посоветовал записывать все воспоминания, всплывающие в моей памяти. Иногда, начиная писать, я вспоминал всё больше, и с каждой строчкой память возвращалась ко мне всё быстрее и быстрее.

***

Когда мне было семь, папу перевели на предприятие в другом конце города, и квартиру нам тоже дали поближе к его работе. Мама тоже была занятая, работала где-то в больнице или школе, я тогда не очень об этом задумывался. Не помню почему, но в школу я почему-то не ходил до девяти. Наверное, чем-то болел, иммунитет слабый был... не помню. Сначала мама, до шести, проводила со мной много времени. Она многому научила меня сама, потому что в детский сад я тоже не ходил. Скорее всего, она всё же была учительницей, потому что книжки и буквари были старыми, потёртыми. Когда я подрос и научился читать, родители решили, что их помощь мне уже не нужна, во всяком случае, круглосуточная. Бабушек и дедушек у меня не было — все умерли. Так что оставить меня было некому. И оставляли самому себе.

В тот день, мне кажется, было дождливо, но я всё равно пинал мяч во дворе. Дворовые коты собрались под навесом у входа в подъезд и наблюдали за моей одинокой игрой. Одноклассников у меня не было, потому что не было и класса. Ребята со двора в такое время бывали здесь только если болели, а болезнь несовместима с сентябрьской дождливой игрой в футбол. Даже если было не так уж и холодно. Так что больше там никого не было: только я и коты.

— И... он заходит справа, делает манёвр и попадает в ворота! — мне очень хотелось, чтобы кричал это кто-то другой, но коты не отличались разговорчивостью.

За спиной послышались гулкие хлопки, и я обернулся.

Старая женщина смотрела на меня, а я смотрел на старую женщину. До возраста, когда все старшие вдруг становятся людьми на "Вы", есть возраст, когда ко всем можно обращаться на "ты". В школу я не ходил, и манерам меня никто кроме двора не учил. А во дворе старики появляются редко.

— Ты кто?

— Я, мальчик, старушка. Хорошо играешь, — старушка кивнула на мяч в воротах.

Она была одета в ярко-красное пальто и чёрный берет, а в руке держала поводок. Рядом сидел большой, очень большой пёс.

— Это Роджер, он не обидит. Подойди. Погладь, если хочешь.

Я подошёл и погладил.

Старушка тоже стояла под навесом, недалеко от группки котов. Пока я гладил её Роджера, она доставала из сумочки ключи, и вскоре открыла дверь в подъезд.

— Хочешь чаю? Ты наверняка замёрз.

— Давай, а печенье у тебя есть?

— Овсяное, да. На них очень вкусно намазывать мёд. Заходи. Вот, здесь можешь оставить обувь. Присядь, помоги руками. Ну же, чего ты копошишься? Вот, отлично. Проходи.

Квартира была очень хорошая. Лучше нашей. Подъезд был чистый и не наш, поэтому я заметил. Здесь всё светилось чистотой, и мало походило на те советские квартирки моих друзей, в которые меня приглашали или приводили родители. Те были одинаковые. Совсем. А эта, наверное, осталась ещё с тех времён, когда Союза не было. Странное было время, говорит папа. Я в это время не жил, так что не знаю.

— Можно посмотреть фотографии? Ну эти, в рамках, — я показал на ряд чёрно-белых снимков, стоящих на высоком комоде.

— Пожалуйста.

— А это кто? Тут очень много этого человека, почти на всех фотографиях есть. И какая-то тётя. Её тут тоже много.

— Какая-то тётя — это я. А этот человек — мой муж, — объяснила старушка.

— Но ты старая, а тётя на фотографиях молодая.

— Я ведь не родилась старой. Когда-то и молодой была.

— Врёшь!

— Ладно, пошли чай пить, он уже заварился.

Печенье старушка испекла сама, и ничего вкуснее я в жизни не пробовал. Несколько месяцев назад я заходил в кафе и там было печенье точь-в-точь как то. Я тогда решил запомнить это место, и стал заглядывать туда время от времени, чтобы взять коробочку к чаю. Сейчас в вазочке со сладостями тоже есть несколько печенек, и я знаю, что именно их вкус и дневник под рукой заставили меня вспомнить.

В тот день и во все последующие она не называла меня по имени. Она и не знала, как меня зовут, и с самого первого дня я был для неё мальчиком, а она для меня — старушкой.

Родители её не знали. Это было взаимно. Оно и понятно, ведь старушка была старушкой. Правда, она никогда не вязала и не смотрела телевизор, как делают обычные бабушки.

— У тебя есть внуки? — спросил я в один из вечеров.

— Нет, — ей вдруг стало грустно, но я не понял, почему.

— А дети?

Старушка помотала головой и продолжила уборку.

— А почему у тебя нет детей? Ты же говорила, что у тебя был муж.