Расовый этатизм русских националистов

Лица, причисляющие себя к русским националистам, очень обижаются, когда слышат, что русская нация умерла, закончилась. И стараются привести аргументы в пользу того, что это не так. Это правда не так. Русская нация не заканчивалась, это неверно. Русская нация просто никогда не существовала. Что-то похожее на русский нацбилдинг стало происходить только в конце 19-го века, вместе с развитием капиталистических отношений. Этот процесс вызвал к жизни волну творчества художников, поэтов, писателей и композиторов, которые стахановскими темпами стали создавать “русскую народную культуру”. Все эти калинки-малинки, в-лесу-родились-елочки, матрешки и балалайки - этот культурный сарафан pret-a-porte явился ответом на славянофильский заказ как верхов, так и низов, которые стали стремительно обретать субъектность в эпоху русской промышленной революции. Впрочем, взять верх над отживающими порядками капитализму так и не дали - для такой этатичной страны как Россия это бы значило неминуемую деконструкцию самого ее каркаса. Можно спорить, не получился ли в России капитализм оттого, что для этого не было нужной национальной заготовки, как в Европе - или же наоборот, нация не случилась ввиду не свершившегося перехода страны к капиталистической формации. Ясно одно - русские остались прилагательным не только в грамматическом, но и в историческом смысле. Русский - это лишь притяжание, выдающее принадлежность к русскому государству или русской армии (что порой для внешнего наблюдателя понятия идентичные). Ядро нации в виде мощного пролетариата, за плечами которого были бы многовековые цеховые традиции, даже к началу 20-го века в России не сложилось. “Русский националист” - это всегда державник. В России не может быть русналистов-регионалистов. Как не может здесь быть и либералов- государственников. Нагляднее всего этот феномен просматривается в сравнении с двумя другими цивилизациями - Европой и США. В Европе основой государства является нация, а скрепляющей духовной парадигмой - идеология. В США, стране иммигрантов, основой страны является раса, духовной парадигмой - религия. Россия похожа на Штаты в плане национального вопроса - здесь тоже, по большому счету, различие проходит по расовому признаку, а не по этническому. В России если человек относится к европейскому антропологическому типу и владеет русским языком как родным, он автоматически причисляется к русским. Но это абсолютно не национальный подход, а расовый. Русские националисты на самом деле никакие не националисты, а расисты - вне всякого негативного смысла этого термина. Расисты с определенным культурным уклоном - подобно “белым англо-саксонским протестантам” WASP в Америке. Равно как “англо-саксы” в таком же контексте - это не национальная, а культурно-языковая модальность, так и русские расисты являются своего рода “белыми русско- державными патриотами”. Роль духовной основы, которую в Европе играла идеология (выросшая из того же самого протестантства и в новое время нашедшая базис в марксизме с его всевозможными ответвлениями), а в Америке - религия, в России, на первый взгляд, незанята. В самом деле, религия всегда занимала на Руси подчиненное к власти положение. А идеология, как показал 20-й век, оказалась импортирована с Запада и изрядно “творчески переработана” - чтобы в итоге стать обоснованием власти новых элит, пришедших к ней на волне революции и последующих процессов. Таким образом, ни идеология при большевиках, ни религия при царях и нынешнем режиме, не являлись истинной основой государственности России. А что являлось? Сама идея государства. В своем чистом, дистиллированном виде. Никакого другого духовного базиса у русских, гордящихся своей русскостью, не было и нет. Только патриотизм в качестве субститута и религии, и идеологии, исполняющий роль и того, и другого. Вот почему любые намеки на мало-мальскую территориально-административную альтернативность гневно пресекаются национал-патриотами. Они полагают (возможно, небезосновательно), что любая такая инициатива может вызвать лавинообразный процесс, а дезинтеграция России видится ими как страшнейшая катастрофа из всех возможных. Сохранение же страны в нынешних государственных границах считается главной и достаточной для любого правителя заслугой. Потому что государство для русских - это не форма их существования, а причина. Исчезнет причина - исчезнут и сами русские. А под “исчезновением” может пониматься даже банальный уход от центрально-распределительной системы с Москвой- метрополией и колониями на периферии (каковые начинаются уже в Подмосковье). Ибо без руководящей и направляющей длани государя русский одинок, дезориентирован, и, что самое главное, совершенно бессилен перед миром. Единственный вариант для него в таком случае - это податься к новому хозяину внаем. Правда, кому могут понадобиться в 21-м веке люди, чей главный талант и умение - горячо любить огромный кусок Евразии - не совсем ясно. Впрочем, люди без роду-племени легче других перековываются в манкуртов, исполняющих наиболее деликатные задания на боевых фронтирах стран третьего мира, хотя это работа далеко не для всех. Перспективы подобной судьбы подсознательно ощущаются русскими националистами; тем крепче и судорожнее их хватка за образ российского государства, тем активнее их сознание отметает все, что может поставить под сомнение самоценность этого образования. Что отличает носителей альтернативного мышления от централизованных русских национал-патриотов - это допустимость разных культурно-интеллектуальных парадигм, вера в потенциал и способности каждого конкретного человека и польза взаимной конкуренции-сотрудничества разных укладов, ментальностей и систем взглядов. Альтернатство сейчас в оборонительной позиции, патриотизм же находится в фазе позиционного наступления. Но если говорить об исторических резервах, то в глубине еще слабо оформленного альтернатства уже проступают контуры жизнеспособного мировоззрения, которое становится все более актуальным не только для России, но даже для устаревающих идейных конструкций Запада. За российским национал-патриотизмом же - прошлое, которое всеми силами стремится максимально втянуть в себя настоящее и будущее. Его выигрыш в локальных сражениях возможен, общая же его судьба на фоне глобальных процессов преобразования человечества представляется внимательному наблюдателю довольно бесперспективной.