Путь

Игры-путешествия (или книги-путешествия) в экспозиции главного героя всегда открывают перед нами предстоящий путь, но весьма примерно: вот мы в точке А, нам по таким-то причинам надо оказаться в точке Б; как именно туда попасть — непонятно, и, скорее всего, ничего не получится; однако, давление серды уже такое, что придется хотя бы попытаться. В игре часто оставляют возможность в самом начале занять такую высоту, с которой видно точку Б, видно и примерную траекторию пути — всё очень красиво и раскидисто, но никаких подробностей.

Большие и сложные проекты похожи на такие путешествия: из текущего состояния А в желаемое состояние Б. И первая задача — найти в текущем состоянии А такую высоту, с которой можно было бы хоть на горизонте, но рассмотреть состояние Б. Так появляется надежда и направление движения. 

Конечно, вместе с очертаниями Б себя покажет и пропасть, через которую будет пролегать путь. И здесь у наблюдателя часто возникают две противоречивые мысли:

1. Какое же красивое и желанное это Б.
2. Насколько же это Б недостижимо, насколько же страшна эта пропасть; я уже отсюда вижу, что пройти через нее невозможно. Или обратное: я во что бы то ни стало преодолею этот невозможный путь до Б.

Со вторым пунктом стоит быть внимательным и осторожным. Во-первых, надо понимать, что все знания о маршруте не получить, смотря лишь с высоты А; обозримость обманчива, мы многое додумываем, и наша упрощающая и обобщающая интуиция заведет нас не туда. Во-вторых, следует проявить не упрямство перед дорогой, но смирение — признать заранее, что стихия сильнее тебя, и что ты и твои представления будут меняться в процессе взаимодействия с ней.

Так, позиция стартовой высоты нужна не для обнаружения оснований невозможности или выстраивания траектории возможности достижения точки Б (aka планы); высота открывает иное: она сталкивает тебя с чем-то большим, чем ты сам и чем все твои представления сейчас — отступает скука и перехватывает дыхание перед возникшим напряжением, разностью потенциалов и возможностью развития: от текущего меньшего к тому чему-то большему.

И если ты в своей точке А каким-то образом поднялся высоту и с нее видишь панораму и точку Б — это значит, что панорама видит тебя и теперь ждет твоего «да» (и всегда ждала); ведь, никого другого на высоте кроме тебя нет (там вообще почему-то редко бывают люди), никто другой всего этого сейчас не видит. Конечно, ты свободный человек и можешь себе позволить спустившись сказать «нет». Еще можно рассказать остальным внизу что ты видел — попробовать перевести на приземленный бытовой язык опыт встречи на высоте. Только встреча эта касалась не их, она коснулась тебя.

Природа этого метания между да и нет — и есть свобода. Почему так страшно сказать «да»? И почему говоря «нет» тут же наворачиваются слезы сожаления и боли? Почему свобода такая тяжелая? Потому что догадываешься, что вот-вот от твоего решения начнет вибрировать весь мир, весь мир впитает последствия твоего выбора и ты оставишь в мировой цепи причин и следствий след своего присутствия и доказательство своего существования. Тебя заметит вселенная. Свобода такая тяжелая, потому что быть живым — страшно и неестественно. Быть живым — это значит оспаривать инерцию так называемого «естественного хода вещей»; это значит покинуть мягкое кресло и огибая ряды выйти на сцену под луч света перед комфортно оцепеневшей в темном зале остальной аудиторией. Импульс, который тебя поднимает и ведет — возможно, и есть ты сам существующий. А иначе где тогда ты и где твоя свобода?