ПСИХИАТР

Она была хромая. То есть, очень хромая. И высокая. Правая нога была заметно короче левой, но стояла она гордо и твердо, закрепившись на полу ветхого военкомата блестящими каблуками лаковых сапожек, как многоэтажки закрепляются на неверном основании сваями. Ее гордость была ее фундаментом. Гордыми были ее спина и подбородок. Не хотела она ни "показаться", ни "казаться" - она просто была. Нетронутая, невостребованная, неприкаянная красота обросла иглами и более не желала цвести, благоухать. Ее красота стала мечем разящим, щитом непроницаемым. Бурые волосы, коротко остриженные, были собраны острыми шипи. Покрытые чем-то блестящим и влажным, эти шипы, со сверхчеловеческой аккуратностью, укладывались в замысловатую прическу. Она выглядела неотразимо. 

Окно было распахнуто настежь - кабинет выстужен. За окном дрожал в золотой лихорадке холодный осенний день. Бордовые кленовые листья опускались на подоконник. В хрустальной пепельнице, одиноко остывал тонкий окурок. Красные следы помады теряли цвет и покрывались инеем.

Вечно одинока в большом кабинете, она переходила из угла в угол, как приведение. Обреченная вечно наблюдать за чужой и недоступной жизнью, за течением отдаленного потока под названием время, она дрожала от мысли, что приставлена сюда следить за пузырями, проносящимися в бурной воде. Давать свою оценку яркости и интенсивности интерференционных спектров пробегающих по поверхности пузырей в короткий миг между их появлением и гибелью. 

Она стояла, прямая, высокая, закутав плечи в тонкий шерстяной платок, крепко обхватив себя обеими руками, чтобы не выскользнула сквозь вязанные кружева скучающая душа. 

В дверь постучали и плечи ее передернулись. Передернулись от холода, от отвращения. От предчувствия того, что вот сейчас, придется что-то сказать. Придется раскрыть рот, испортить совершенный разрез багровых губ, выпустить из себя и из комнаты остатки тепла. Стук был такой, какой она не терпела - тихий короткий застенчивый. Он повторялся вновь, и вновь. Так хроническая болезнь стучится в двери молодости, предупреждая о неизбежной старости. Она замерла, надеясь, что случится чудо - с той стороны решат, что в кабинете пусто, или что она занята, и наконец оставят ее в покое. Но дрогнула дверная ручка, заскрежетала с трудом отворяясь, перекошенная дверь, примитивное лицо просунулось в щель, низко-низко, почти на уровне ручки, и спросило:

- Можно? 

"Прогибается, - подумала она, - в глаза заглядывает. Улыбается, будто, ему не о чем беспокоится. Ну, сейчас я тебе выпишу."

- Молодой человек, закройте пожалуйста дверь! "I am the one who knocks".  

13.10.2018