Профессор МГУ Владислав Смирнов о большом терроре 1930-х годов и войне с Финляндией.

Владислав Павлович Смирнов (род. 1929) — советский и российский историк, специалист по истории Франции. Заслуженный профессор Московского университета (2012), лауреат премии имени М.В. Ломоносова за педагогическую деятельность (2013). В 1953 году В.П. Смирнов окончил исторический факультет МГУ, затем стал аспирантом, а с 1957 г. начал работать на кафедре новой и новейшей истории исторического факультета МГУ, где прошел путь от ассистента до профессора. Ниже приводится фрагмент из его книги: Смирнов В.П. ОТ СТАЛИНА ДО ЕЛЬЦИНА: автопортрет на фоне эпохи/ В. П. Смирнов. – М.: Новый хронограф, 2011.

Представления об окружающем мире 

За пределами семьи и школы лежал большой «взрослый» мир. Представление о нем черпались, в первую очередь, из газет. Я начал их читать, видимо, в возрасте 8–9 лет, сначала «Пионерскую правду», которую выписывали мне родители, а потом и «взрослую» «Правду», которую получали в нашей семье. Конечно, я читал то, что меня интересовало и было более или менее понятно: репортажи об экспедиции на Северный полюс в 1937–1938 гг., о перелетах советских летчиков через Северный полюс в Америку в 1938 г., о дальнем перелете женского экипажа на самолете «Родина» на Дальний Восток в 1938 г., о ледокольном пароходе «Седов», который был затерт льдами в 1938 г. и почти год дрейфовал через Центральную Арктику. Это были большие достижения нашей страны, и я ими гордился. 

Как все мальчишки, я, конечно, знал имена всех обитателей дрейфующей станции «Северный полюс»: И. Папанина, Э. Кренкеля, П. Ширшова, Е. Федорова и их пса по кличке «Веселый»; имена героев-летчиков: В. Чкалова, Г. Байдукова, А. Белякова, впервые прилетевших в Америку через Северный полюс в 1937 г., и последовавших за ними летчиков М. Громова, А. Юмашева, С. Данилина. Газеты рассказывали, как их восторженно встречали в Америке и в Москве: в открытых машинах они ехали в Кремль, засыпаемые градом цветов, которые бросали собравшиеся на улицах москвичи. С большим волнением я следил за поисками членов экипажа самолета «Родина»: В. Гризодубовой, П. Осипенко. М. Расковой. Они совершили вынужденную посадку в дальневосточной тайге, но были спасены и с триумфом вернулись в Москву. 

Из газет вырисовывался и облик окружающего нас мира. Со всех сторон нас окружали враги: империалисты, капиталисты, фашисты, но за нас горой стояли рабочие и трудящиеся всех стран во главе с коммунистами. Особенно много газеты писали о гражданской войне в Испании, где, согласно официальной терминологии, «республиканцы» сражались с «фашистами». Испанским фашистам помогали фашистские государства: Италия и Германия, а мы помогали республиканцам чем могли: они были «наши», а фашисты – враги. В Советский Союз привозили испанских детей, оставшихся без родителей. Газеты писали, что мы спасаем их от фашистов, от бомбардировок, от голода. В моду вошли красивые разноцветные испанские шапочки – «испанки». У меня тоже была такая «испанка». 

Фашисты бесчинствовали не только в Испании. В Германии и Италии они угнетали рабочих, хотели напасть на СССР и вообще творили множество мерзостей. Трудящиеся и все честные люди боролись против фашизма. Я придумал способ, как расправиться с ними. Надо пригласить главу фашистов Гитлера в гости к нам, в Москву, а когда он приедет, схватить его и расстрелять. Мой план был явно созвучен духу времени, и я никак не мог понять, почему родители говорят, что так поступать нельзя. Почему нельзя? Это же враги, а Горький сказал: «Если враг не сдается, его уничтожают». Я сам слышал об этом по радио и читал в газетах. 

Кроме Испании, газеты много писали о конфликтах с Японией, точнее с японскими самураями. Это тоже была очень опасная публика. Самураи все время хотели напасть на нас, но наша доблестная Краснознаменная Особая Дальневосточная Красная Армия бдительно следила за неприкосновенностью наших границ и уже дала самураям сокрушительный отпор в боях на пограничном озере Хасан летом 1938 года. Вскоре вышла в свет толстая книга под названием «Как мы били японских самураев». Я читал ее очень прилежно, хотя понимал лишь одно: «наши» победили злобных и коварных врагов. 

Весной 1938 г. все газеты заполонили материалы о судебном процессе над лидерами «антисоветского правотроцкистского блока»: Бухариным, Рыковым, Ягодой и другими, как было сказано позднее в «Кратком курсе» истории ВКП(б), извергами из бухаринско-троцкистской банды. Все они признались, что хотели убить Ленина и Сталина, свергнуть Советскую власть, организовывали вредительство, вызывали недостаток продуктов, были шпионами Германии, Японии, Польши и других стран, готовили их нападение на Советский Союз, хотели разделить его между империалистами. Родители со мной на эти темы не разговаривали: я еще был слишком мал. Я слышал лишь обрывки их разговоров между собой и с друзьями. Насколько я помню, все удивлялись, как это бывшие соратники самого Ленина и Сталина оказались такими преступниками, но верили их признаниям. Иногда все же возникал вопрос: может быть, признания вырваны пытками? На него отвечали: «Но ведь они сидели в царских тюрьмах – столько там натерпелись; пытки бы их не сломили». Никто из нас не подозревал, что в царских тюрьмах политических заключенных не пытали. 

Помню и другую, тоже часто повторявшуюся фразу: «Что же им еще было надо? Ведь у них все было». Понять, что возможна борьба не за материальные блага, а за какие-то общественные идеалы или за определенный политический курс мы и наши знакомые не могли. Конечно, это обывательский подход, но в политике люди нашего круга (за исключением, может быть, отца) были настоящими обывателями. В вопросах повседневной жизни они не слишком доверяли газетам и радио, я не раз слышал от них: «Да мало ли что в газете напишут». Однако, если речь заходила о далеких материях, включая политику, они верили официальной информации. «Сам читал в газете», – эта часто повторявшаяся фраза означала, что в подлинности информации не может быть никаких сомнений. 

Впрочем, и близкие к «верхам» люди верили в виновность жертв «московских процессов». Прочитав отчеты об этих процессах, М.А. Сванидзе записала в своем дневнике (за полгода до ареста ее мужа и ее собственного ареста): «Как мы могли все проглядеть, как могло случиться, что вражеский элемент расцвел таким пышным цветом?.. Вчерашние знакомые сегодня оказываются врагами, много лет лгавшими и носившими маску». Такое поразительное, на нынешний взгляд, ослепление и легковерие – характерная черта не только времени, но и тоталитарной системы. Она обусловлена «закрытостью» общества, где важнейшие решения принимаются тайно, беспрерывной пропагандой, полным контролем государства над средствами массовой информации. Очень может быть, играла свою роль и подсознательная психологическая самозащита: чувствуя, как все ближе надвигается на них страшная опасность, люди не хотели ее видеть, закрывали глаза, отчаянно старались уверить себя в том, что «другие» – виновны, а им – честным и законопослушным гражданам – ничего не грозит. 

Моих родителей не коснулись репрессии, возможно, потому что они были беспартийными, жили в глуши, не занимали сколько-нибудь заметных постов и часто переезжали с места на место, но я помню, как отец, вернувшись из очередной командировки в Москву или Ленинград, рассказывал маме, что «взяли» кого-то из их знакомых. В таких случаях родители и их друзья считали, что произошла ошибка, и «там» обязательно разберутся. Мне запомнилась часто повторявшаяся фраза: «Раз посадили, значит, что-то было. Зря не посадят». В Тутаеве до нас докатились первые раскаты Второй мировой войны. Сначала они нас мало затронули. Никто не предполагал, что началась гигантская война, которая продлится шесть лет и в которую будет вовлечен Советский Союз. Газеты писали о войне между Германией, Англией и Францией, которая шла где-то бесконечно далеко от нас. 

Мне тогда еще не было 10 лет, и в моей памяти не сохранилось почти никаких воспоминаний ни о начале Второй мировой войны, ни о предшествовавшем ей советско-германском пакте о ненападении от 23 августа 1939 г., ни о вступлении советских войск («освободительном походе») в Западную Украину и Западную Белоруссию, ни о подписанном затем советско-германском договоре «О дружбе и границе». Помню лишь плакат того времени: усатый украинец (или белорус) в белой вышитой рубахе бросается в объятия освободившего его красноармейца.

Видимо, в это же время появился лозунг «За Родину, за Сталина!», с которым, по уверению советской пропаганды, красноармейцы будто бы шли в бой во время Великой Отечественной войны. Песня, сочиненная в 1939 г. поэтом Л. Ошаниным и композитором З. Компанейцем, сопровождалась припевом: 

В бой за Родину, в бой за Сталина! 

Боевая честь нам дорога! 

Кони сытые бьют копытами 

Встретим мы по-сталински врага! 

Официальная цель «освободительного похода»: «Взять под защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии» не вызывала никаких сомнений. По рассказам соседей и рабочих совхоза, побывавших в «освободительном походе», польская армия почти не сопротивлялась, а население встречало нас очень приветливо, как освободителей от польского гнета. Вскоре Западная Украина и Западная Белоруссия вошли в состав Украинской и Белорусской ССР. Все вокруг меня считали, что это очень хорошо: мы освободили наших украинских и белорусских братьев, наша страна стала еще обширнее и могущественнее. О начавшихся в Западной Украине и в Западной Белоруссии репрессиях, о депортациях и расстрелах польских военнопленных мы, разумеется, ничего не слыхали. Несколько лучше я помню войну с Финляндией. 

Теперь даже в нашей стране признают, что Советский Союз 30 ноября 1939 г. атаковал Финляндию, но тогда советское правительство это отрицало. Ответственность за начало войны оно возлагало на «нынешних финляндских правителей», которые будто бы организовали «нападения финляндских воинских частей на советские войска» и намерены «держать Ленинград под непосредственной угрозой своих войск». Только в 1998 г. было опубликовано выступление Сталина на совещании участников войны с Финляндией, где он поставил вопрос «правильно ли поступило правительство и партия, что объявили войну Финляндии?» И дал такой ответ: «Там, на Западе, три самых больших державы вцепились друг другу в горло; когда же решать вопрос о Ленинграде, если не в таких условиях, когда руки заняты, и нам представляется благоприятная обстановка для того, чтобы их в этот момент ударить?» Официально советское правительство оправдывало свои действия необходимостью обеспечить безопасность Ленинграда, расположенного всего в 32 км от советско-финской границы, и отказом Финляндии отодвинуть границу от Ленинграда в обмен на вдвое большую территорию в Советской Карелии, но по всей видимости, преследовались и более широкие цели. 

Из находившихся в СССР финских коммунистов в Москве сформировали так называемое «Народное правительство Финляндской демократической республики» во главе с видным деятелем Коминтерна О. Куусиненом. Оно немедленно заключило с Советским Союзом договор о «взаимопомощи и дружбе» сроком на 25 лет, приветствовало Красную Армию как освободительницу и объявило своей целью «свержение правительства финляндских белогвардейцев» 

Сейчас мне кажется, что достаточно прочесть эти опубликованные в советской печати документы, чтобы понять, что войну начал Советский Союз с целью включить Финляндию в свою сферу интересов, а может быть, и присоединить ее. Тогда я таких разговоров не помню, возможно, взрослые не вели их в моем присутствии. Зато говорили, что Ленинград действительно очень близок к границе, что Советский Союз поступил крайне великодушно, предложив Финляндии вдвое большую территорию в обмен на передвижку границы под Ленинградом, удивлялись, почему финны так упорно сопротивляются. Наши войска несли тяжелые потери не только от военных действий, но и от ужасных морозов. Зима выдалась лютая: в Тутаеве морозы доходили до 40 градусов, а однажды подошли даже к 50 градусам. Такого раньше никто не помнил. Из-за морозов нас не пускали в школу, мы сидели дома. 

В марте 1940 г. короткая, но тяжелая и кровавая финская война закончилась. Финляндия потерпела поражение, но сохранила независимость. Советский Союз получил Карельский перешеек, Выборг, Приозерск, территории около Ладожского озера и в других местах. На лавочке около нашего дома собрались соседи, читали «Правду», рассматривали опубликованную там карту наших новых границ. Они были довольны: мы опять победили и приобрели новые территории. Никто еще не знал, что Советский Союз потерял в этой войне более 330 тысяч человек убитыми, ранеными, обмороженными и пропавшими без вести, а Финляндия – в три с лишним раза меньше – около 90 тысяч человек.