Профессор

Ка’ приходила в себя после одного из этих вязких, отвратительных снов, выбираясь из которых, еще некоторое время не можешь сообразить, здесь ты или там. Только что она металась по бесцветным улицам родного города, пытаясь найти выпавшее из сумки разрешение на выезд. 

Перина была слишком мягкой, потолок – слишком высоким, за окном кричала непривычно горластая птица. Ка’ лежала на огромной кровати одна – профессор, к счастью, ушел чуть свет, не потревожив ее. Или она не помнила. 

Ка’ заставила себя встать и пройти на кухню. Ночные видения все еще не до конца растворились в новой реальности. Здесь в холодильнике остались куски вчерашнего шоколадно-орехового торта, земляника со сливками и уже нарезанное мясо, которое нужно было бросить на странную сковородку с нежным покрытием, к которому ничего не прилипало. Там в тёмных углах таились фигуры без особых примет – уведет под ручку, а потерянный документ останется на обочине. Не уедешь, никогда не уедешь, я тоже пытался и вернулся – и ты вернешься, развернут на границе. 

Ничего не хотелось. Ка’ захлопнула холодильник, достала из-под него начатую пачку сигарет и коробок спичек. Если курить в открытое окно, а потом, не закрывая его, сразу же начать готовить что-нибудь ароматное, то к возвращению профессора запаха остаться не должно. А если еще и успеть поесть, то, возможно, он не начнет снова: «Девочка моя, зачем ты куришь? Мы же хотим здорового ребенка!» Или, например: «Что подумает госпожа Виолетта, если увидит, что моя жена курит? И без того я изрядно оскандалился – многие считают, что ты слишком юна для меня, но я всем говорю: моя жена только выглядит, как экзотическая малышка, на самом деле она серьезная, умная, воспитанная леди. Так помоги мне немножко ради нас и нашего будущего сына». 

Ка’ привычно чиркнула спичкой и затянулась. Ну у них и сигареты – один воздух. Зато почти не воняют. Какой-то части ее души захотелось наяву оказаться там – спать на тощем матрасе, брошенном на продавленную панцирную сетку; покупать подтаявшую синюю курицу и две недели варить на ее кусочках кукурузно-картофельный суп; ездить в деревню за самосадом, крутить самокрутки.  

Эту идею она выдохнула вместе с дымом в пестрый сад, полный вразнобой цветущих деревьев, кустарников и трав. Невозможно. Выехавшим за реку завидовали – но их же официально считали предателями. Достаточно ступить на родную границу – отправишься в шахты на годы. Шутка ли – перебраться в страну, веками угрожавшую захватить нас, лишить нас права жить пусть тяжело, пусть не всегда весело – но по-нашему, а не по чужой указке. 

«Я и правда всех предала. Родителей, сестренку, ушастую собаку, дерево это корявое перед нашим домом, - думала Ка’. – Как они сейчас? Не выгонят ли маму с завода, если я ей снова напишу? Нормальный человек на моем месте строил бы жизнь по-честному. Влюбиться в долговязого из группы историков или пойти на свидание со спортсменом. Доучиться. Работу найти. Но нет. Черт меня дернул строить глазки сумасшедшему седому иноземцу, единственному на весь Университет». 

- Профессор, что вы забыли в этом аду? – спрашивала Ка’, когда после занятий они встречались в его гостиничном номере. Или он увезет ее, или уедет один – а ей придется объясняться с неприметными гражданами, опять прогуливающимися под окном. 

- Малышка, ты уже совершеннолетняя, но выглядишь, как школьница, и думаешь тоже как школьница, - говорил он. – Ты не понимаешь нас. Мы выжившие из ума старики, отрицающие очевидное. Мы погрязли в спорах между Партией за права растений и Партией за права роботов, но человеческая истина лежит этажом ниже. Права есть только у того, за кем стоит реальная физическая сила. Поэтому я отправился к вам в поисках мира, где все еще работают природные законы. Я восхищаюсь вашими самоотверженными женщинами, вашими храбрыми мужчинами, вашим сильным лидером». 

Ка’ поддакивала, доедая котлету с гарниром. Позволяла профессору все – ей нравилась его стремительная, орлиная красота, которую годы вычертили ярче. Она предпочитала думать, что влюблена в идеальную посадку костюмов преподавателя; в грамматически безупречную, и, все же, странную, нездешнюю речь и даже в его идеи. «Мне нравится, что он восхищается нами, хоть я этого и не разделяю», - так говорила Ка’ лучшей подруге, не забывая выдать ей яблоко или грушу, взятые у профессора на дорожку. 

- А ты говорила – не женится, не женится, - а он бумаги на мой выезд подал! – хвасталась Ка', пока подруга уминала принесенный в этот раз мелкий сладкий виноград. 

- Поживем – увидим. Ты точно не хочешь? 

- Нет, я уже наелась, это тебе. 

- Ты его правда любишь? 

Поздней весной Ка’ и профессор пересекли границу. Поначалу все вызывало у нее восторг – огромные магазины, где можно было выбрать платье, туфли, сумочку – а не перешивать из маминой юбки или выискивать свои размер и цвет на барахолке. Бесконечное разнообразие продуктов. Тихие роботы-уборщики на улицах. Телефонная связь с видео. Профессор посвящал юной невесте все свободное время – водил ее в музей Королевского замка, в здание Парламента – смотреть мозаики и витражи, в парк Водопадов – кататься на странно смирных зеброидах. 

К концу лета развлечения перестали радовать Ка’. Она задумалась о продолжении учебы, но с визой жены к экзаменам не допускали, а постоянного разрешения на проживание нужно было ждать три года. К тому же, язык. По-доброму, следовало не лениться, а изрядно его подтянуть. Дома профессор говорил по-нашему, и у Ка’ не было практики. Она старалась читать книги и смотреть телевизор, и, в итоге, неплохо понимала письменную и устную речь – но запиналась и путалась, когда пыталась объясниться сама. 

- Что значит работать? Ты представляешь, как я буду выглядеть в их глазах, если моя жена пойдет на непрестижную работу? – возмущался профессор.

Ка' с ужасом отслеживала свои месячные – когда начнутся, не отстают ли от графика. Она не представляла, зачем ей сейчас ребенок, но и жестко отказать профессору не могла – его первая жена ушла, сын и дочь выросли в другом дистрикте. Он дал Ка’ больше, чем она могла бы мечтать. 

«Если честно, мне хотелось стать, например, одной из вон тех подростков, идущих мимо сада на спортплощадку. Они живут с родителями, им не нужно спать ни с кем, пусть даже красивым, щедрым и выбранным совершенно добровольно, - думала Ка ‘, затушивая сигарету в горшке с ветвистым очень колючим кактусом и тут же прикуривая следующую. – Кем я была бы, если бы ушла от него? Как бы я после этого называлась? Даже если бы я встала на ноги и смогла это сделать – например, когда дадут гражданство, - что подумали бы обо мне все эти прекрасные люди, принимающие нас в гостях, несмотря на то, что я все время путаю, в какую руку брать нож, а в какую – вилку?» 

Нужно было собраться с силами и найти что-то хорошее. Ведь на самом деле все было отлично. Гораздо лучше, чем у подруги, оставшейся там гоняться за дефицитом и стирать носки какому-нибудь долговязому, который потом, конечно же, сопьется. Или сядет. Или они оба сядут, потому что уже сейчас не уверены, что нашей стране так уж угрожают из-за реки. 

Ка' отнесла окурки в туалет – смыть в унитаз. Вернулась на кухню. Тщательно вымыла руки с лимонной жидкостью для посуды. Достала из холодильника мясо. Надо приготовить что-нибудь со специями. И сделать кофе. Окно не закрывать. 

Профессор

Ка’ приходила в себя после одного из этих вязких, отвратительных снов, выбираясь из которых, еще некоторое время не можешь сообразить, здесь ты или там. Только что она металась по бесцветным улицам родного города, пытаясь найти выпавшее из сумки разрешение на выезд.

Перина была слишком мягкой, потолок – слишком высоким, за окном кричала непривычно горластая птица. Ка’ лежала на огромной кровати одна – профессор, к счастью, ушел чуть свет, не потревожив ее. Или она не помнила.

Ка’ заставила себя встать и пройти на кухню. Ночные видения все еще не до конца растворились в новой реальности. Здесь в холодильнике остались куски вчерашнего шоколадно-орехового торта, земляника со сливками и уже нарезанное мясо, которое нужно было бросить на странную сковородку с нежным покрытием, к которому ничего не прилипало. Там в тёмных углах таились фигуры без особых примет – уведет под ручку, а потерянный документ останется на обочине. Не уедешь, никогда не уедешь, я тоже пытался и вернулся – и ты вернешься, развернут на границе.

Ничего не хотелось. Ка’ захлопнула холодильник, достала из-под него начатую пачку сигарет и коробок спичек. Если курить в открытое окно, а потом, не закрывая его, сразу же начать готовить что-нибудь ароматное, то к возвращению профессора запаха остаться не должно. А если еще и успеть поесть, то, возможно, он не начнет снова: «Девочка моя, зачем ты куришь? Мы же хотим здорового ребенка!» Или, например: «Что подумает госпожа Виолетта, если увидит, что моя жена курит? И без того я изрядно оскандалился – многие считают, что ты слишком юна для меня, но я всем говорю: моя жена только выглядит, как экзотическая малышка, на самом деле она серьезная, умная, воспитанная леди. Так помоги мне немножко ради нас и нашего будущего сына».

Ка’ привычно чиркнула спичкой и затянулась. Ну у них и сигареты – один воздух. Зато почти не воняют. Какой-то части ее души захотелось наяву оказаться там – спать на тощем матрасе, брошенном на продавленную панцирную сетку; покупать подтаявшую синюю курицу и две недели варить на ее кусочках кукурузно-картофельный суп; ездить в деревню за самосадом, крутить самокрутки.  

Эту идею она выдохнула вместе с дымом в пестрый сад, полный вразнобой цветущих деревьев, кустарников и трав. Невозможно. Выехавшим за реку завидовали – но их же официально считали предателями. Достаточно ступить на родную границу – отправишься в шахты на годы. Шутка ли – перебраться в страну, веками угрожавшую захватить нас, лишить нас права жить пусть тяжело, пусть не всегда весело – но по-нашему, а не по чужой указке.

«Я и правда всех предала. Родителей, сестренку, ушастую собаку, дерево это корявое перед нашим домом, - думала Ка’. – Как они сейчас? Не выгонят ли маму с завода, если я ей снова напишу? Нормальный человек на моем месте строил бы жизнь по-честному. Влюбиться в долговязого из группы историков или пойти на свидание со спортсменом. Доучиться. Работу найти. Но нет. Черт меня дернул строить глазки сумасшедшему седому иноземцу, единственному на весь Университет».

- Профессор, что вы забыли в этом аду? – спрашивала Ка’, когда после занятий они встречались в его гостиничном номере. Или он увезет ее, или уедет один – а ей придется объясняться с неприметными гражданами, опять прогуливающимися под окном.

- Малышка, ты уже совершеннолетняя, но выглядишь, как школьница, и думаешь тоже как школьница, - говорил он. – Ты не понимаешь нас. Мы выжившие из ума старики, отрицающие очевидное. Мы погрязли в спорах между Партией за права растений и Партией за права роботов, но человеческая истина лежит этажом ниже. Права есть только у того, за кем стоит реальная физическая сила. Поэтому я отправился к вам в поисках мира, где все еще работают природные законы. Я восхищаюсь вашими самоотверженными женщинами, вашими храбрыми мужчинами, вашим сильным лидером».

Ка’ поддакивала, доедая котлету с гарниром. Позволяла профессору все – ей нравилась его стремительная, орлиная красота, которую годы вычертили ярче. Она предпочитала думать, что влюблена в идеальную посадку костюмов преподавателя; в грамматически безупречную, и, все же, странную, нездешнюю речь и даже в его идеи. «Мне нравится, что он восхищается нами, хоть я этого и не разделяю», - так говорила Ка’ лучшей подруге, не забывая выдать ей яблоко или грушу, взятые у профессора на дорожку.

- А ты говорила – не женится, не женится, - а он бумаги на мой выезд подал! – хвасталась Ка', пока подруга уминала принесенный в этот раз мелкий сладкий виноград.

- Поживем – увидим. Ты точно не хочешь?

- Нет, я уже наелась, это тебе.

- Ты его правда любишь?

Поздней весной Ка’ и профессор пересекли границу. Поначалу все вызывало у нее восторг – огромные магазины, где можно было выбрать платье, туфли, сумочку – а не перешивать из маминой юбки или выискивать свои размер и цвет на барахолке. Бесконечное разнообразие продуктов. Тихие роботы-уборщики на улицах. Телефонная связь с видео. Профессор посвящал юной невесте все свободное время – водил ее в музей Королевского замка, в здание Парламента – смотреть мозаики и витражи, в парк Водопадов – кататься на странно смирных зеброидах.

К концу лета развлечения перестали радовать Ка’. Она задумалась о продолжении учебы, но с визой жены к экзаменам не допускали, а до гражданства нужно было ждать три года. К тому же, язык. По-доброму, следовало не лениться, а изрядно его подтянуть. Дома профессор говорил по-нашему, и у Ка’ не было практики. Она старалась читать книги и смотреть телевизор, и, в итоге, неплохо понимала письменную и устную речь – но запиналась и путалась, когда пыталась объясниться сама.

-         Что значит работать? Ты представляешь, как я буду выглядеть в их глазах, если моя жена пойдет на непрестижную работу? – возмущался профессор.

Ка' с ужасом отслеживала свои месячные – когда начнутся, не отстают ли от графика. Она не представляла, зачем ей сейчас ребенок, но и жестко отказать профессору не могла – его первая жена ушла, сын и дочь выросли в другом дистрикте. Он дал Ка’ больше, чем она могла бы мечтать.

«Если честно, мне хотелось стать, например, одной из вон тех подростков, идущих мимо сада на спортплощадку. Они живут с родителями, им не нужно спать ни с кем, пусть даже красивым, щедрым и выбранным совершенно добровольно, - думала Ка        ‘, затушивая сигарету в горшке с ветвистым очень колючим кактусом и тут же прикуривая следующую. – Кем я была бы, если бы ушла от него? Как бы я после этого называлась? Даже если бы я встала на ноги и смогла это сделать – например, когда дадут гражданство, - что подумали бы обо мне все эти прекрасные люди, принимающие нас в гостях, несмотря на то, что я все время путаю, в какую руку брать нож, а в какую – вилку?»

Нужно было собраться с силами и найти что-то хорошее. Ведь на самом деле все было отлично. Гораздо лучше, чем у подруги, оставшейся там гоняться за дефицитом и стирать носки какому-нибудь долговязому, который потом, конечно же, сопьется. Или сядет. Или они оба сядут, потому что уже сейчас не уверены, что нашей стране так уж угрожают из-за реки.

Ка' отнесла окурки в туалет – смыть в унитаз. Вернулась на кухню. Тщательно вымыла руки с лимонной жидкостью для посуды. Достала из холодильника мясо. Надо приготовить что-нибудь со специями. И сделать кофе. Окно не закрывать.