Продолжение

В 1948 году, согласно статье в газете «New York Times» от 25 февраля 1948 года, написанной У. Болдуином, признанным и беспристрастным экспертом во всех вопросах демографии, которого даже с самой большой фантазией нельзя назвать «антисемитом», в мире снова жило между 15.600.000 и 18.700.000 евреев. Миф о шести миллионах убитых евреев, другими словами, не может быть правдивым, так как даже если взять самое низкое число, это значило бы, что предвоенное население 15.688.259 минус 6 миллионов убитых, итак в действительности не больше чем 9 миллионов, никак не могло бы размножиться в течение десяти лет с 7.000.000. Это невозможно биологически! 

Потери еврейского народа во время Второй мировой войны, несомненно, достойны сожаления. Однако они составили не шесть миллионов человек, а самое большее двести тысяч. По данным Международного Красного креста количество «погибших в концлагерях и тюрьмах жертв расового и политического преследования» составляет лишь 300.000 (газета «Cannstätter Zeitung» от 12 мая 1956 года). Это число охватывает, однако, не только евреев, но также ничего не говорит о причине смерти. Зарегистрированы лишь все случаи смерти, в том числе также те, которые нужно приписывать возрасту, болезни или воздушным налетам на лагеря. Другие источники считают, что это число еще меньше. Документы и высказывания, которые утверждают нечто иное, более чем сомнительного происхождения. (По этой теме ср., например, Р. Харвуд: «Действительно ли умерли шесть миллионов?», A. Р. Батц: «Обман века (оба изданы Historical Review Press, Richmond, Surrey, Великобритания и т.п.) 

Даже ведущий австрийский социал-демократ доктор Бенедикт Каутский, чистокровный еврей, который пробыл в концлагерях с 1938 до 1945 года, из них три года в Освенциме, должен был признаться, что он никогда не видел газовую камеру: 

«Я был в больших немецких концентрационных лагерях. Однако я должен правдиво признать, что ни в одном лагере, нигде и никогда я не видел такого устройства как газовая камера». (Каутский, «Дьявол и проклятые», Цюрих 1946, стр. 272 и на следующих страницах). 

Рихард Бэр, последний комендант Освенцима (с 1943) и таким образом самый важный свидетель, о котором парижская еженедельная газета «Rivarol» сообщает, что его нельзя было отговорить от того, что «в течение всего времени, в которое он руководил Освенцимом, он никогда не видел газовые камеры и не знал, что они существуют», к сожалению внезапно умер 17 июня 1963 года в следственной тюрьме, хотя за четырнадцать дней до смерти он еще был совершенно здоров. 

Я никогда не скрывал того, что был в Освенциме. Когда меня спрашивали об уничтожении евреев, я отвечал, что мне ничего не было известно об этом. Я только удивлялся, как быстро и беспрекословно население восприняло и поверило в истории о массовом убийстве с помощью газа. 

Последствия моего ранения на войне в 1940 году принесли мне хроническое нагноение в лобных пазухах. Из-за самой маленькой простуды мне приходилось отправляться в военный госпиталь. Осенью 1942 года мое врачебное обследование дало заключение: длительное GvH (служба в гарнизонах на родине). Я попросил отпуск для учебы и зимой 1942/43 года посещал Высшую школу земледелия в Ландсберге на Варте. Весной 1943 года в нашу школу прибыл некий капитан OKH (Главное командование сухопутных войск), чтобы отобрать несколько фермеров, которые были бы готовы поехать на Украину, чтобы возделывать там каучук. Я вызвался и был принят. 

Подвижная война нуждается в транспортных средствах, и транспортные средства нуждаются в шинах, а шины делают из резины. Можно искусственно производить резину из угля, извести и серы – это называется буна-каучук – но без добавления природного каучука ничего из этого не выйдет. Не хватает клея. Русские, в их стремлении стать независимыми от импорта (когда мы делали то же самое, то это сегодня расценивается как подготовка к войне), систематически исследовали всю свою флору в поисках каучуконосов... и нашли некоторые – в том числе кок-сагыз, растение, родственное одуванчику. Белый латекс в его корнях был богат каучуком. Теперь этот каучук стал очень важным для дальнейшего ведения войны. Уполномоченный по вопросам автотранспорта в OKH создал отделы разведения, применения и исследования. Я был после короткой учебы послан на Украину как эксперт по разведению каучуконосных растений. Я никогда еще не видел растения кок-сагыз. Все же, практическая работа и поддержка нескольких русских агрономов вскоре дали мне необходимые знания.

В 1943 году мы потеряли Украину, и в начале 1944 года меня перевели в отделение растениеводства в Институте императора Вильгельма. Этот институт перевел филиал отделения в Освенцим. Потому я поехал в Освенцим и только во время путешествия туда узнал, что там был концентрационный лагерь.

Так как я был ранен еще во французской кампании и проводил свое время снова и снова в военных госпиталях, я не смог сделать военную карьеру. Я был только ефрейтором и по моей должности зондерфюрером при OKH (Z), это была лейтенантская должность. Затем наша служебная инстанция осенью 1943 года была подчинена СС, и рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер стал нашим верховным руководителем. Он был, как известно, дипломированным агрономом. Наше учреждение теперь называлось:  O.K.H. (Главное командование сухопутных войск) B.d. K. (уполномоченный по вопросам автотранспорта) откомандированный к рейхсфюреру СС, отделение растительного каучука. 

Все же, мы сохранили нашу форму Вермахта, и нам также не делали татуировку с нашими группами крови. Это, наверное, многим из нас спасло жизнь. 

Если мне теперь предстоит рассказать о своем опыте в Освенциме, то у меня есть сомнения, должен ли я также называть имена моих еще живых товарищей, с которыми я еще сегодня поддерживаю контакт. Я сам знаю, что должен считаться с репрессиями, если я нарушу молчание. Я теперь готов рискнуть и частично мне уже пришлось столкнуться с ними. 

Как издатель «КРЕСТЬЯНСТВА» и «КРИТИКИ», а также раньше «НЕМЕЦКОГО КРЕСТЬЯНИНА» я никогда не скрывал то, что думаю. Все же, в 1969 году я передал мой крестьянский двор моему сыну. Тогда я думал, что я как главный редактор газеты «НЕМЕЦКИЙ КРЕСТЬЯНИН» смогу прокормить себя сам. Моим друзьям известно, что из-за экономических трудностей эта газета была передана под управление издательства DSZ господина доктора Фрая из Мюнхена. Все же, редактура этой газеты никогда не была в моих руках, с тех пор как ее перевели в Мюнхен. Я был в буквальном смысле слова «номинальным редактором». Я мог видеть газету только тогда, когда она уже была напечатана. Я все реже находил в ней мои собственные статьи. Повторные претензии побудили господина доктора Фрая бессрочно уволить меня. Процесс перед судом по трудовым спорам окончился жалким компромиссом. С этого времени я стал настоящим безработным. И, хотя биржа труда устроила для меня переподготовку для простой административной службы, мне невозможно получить работу. Хотя мне всего 55 лет, у меня уже нет никаких перспектив присоединиться к профессиональной жизни. 

Почему же мне теперь не рассказать о том, что я знаю? Я влачу свое существование в скромной, но счастливой бедности. Мои дети обеспечены. Все же, я не хотел бы создавать трудности моим бывшим начальникам и товарищам, часть которых еще работает. 

Жизнь в лагере

Было холодно и ветрено, когда 15 января 1944 года я прибыл в Освенциме на вокзал. Я подумал, не взять ли мне такси. Но там были только дрожки с лошадьми, и я решил пойти пешком. Я оставил свой багаж на хранение и спросил дорогу к комендатуре лагеря. Это было вовсе не далеко. Лагерь, казарменный комплекс с безобразными, но солидными зданиями, лежал в непосредственной близости. Ворота лагеря с надписью «Труд освобождает» были первым, что я мог увидеть в концентрационном лагере Освенцим. Мне бросилось в глаза, что очень многие заключенные ходили свободно без всякой охраны. Позже я узнал, что лагерь, который был окружен забором из колючей проволоки под током, охранялся только ночью. В течение дня заключенные могли свободно передвигаться на огромной территории. Однако эта территория была окружена постами часовых, которые ночью, после вечерней поверки, возвращались внутрь. 

Я доложил о своем прибытии моему начальнику, оберштурмбанфюреру доктору А. Это был большой, статный мужчина с голубыми со стальным отливом глазами и несколько красноватыми волосами. Приветствие было сердечным. Выяснилось, что он очень хорошо знал моего брата, который также служил при СС. Я сразу задал несколько любопытных вопросов в отношении концентрационного лагеря. Так я хотел знать, например, что за люди находились тут в заключении. Его ответ:  

«Что касается немцев, то тем, кто тут сидит, здесь самое место... Враги народа... в остальном здесь сидит европейская элита».

В этих его словах, как я установил позже, было много правды. Я представился его сотрудникам. Хауптштурмфюрер Б., русский эмигрант, бывший царский офицер, который наряду с русским языком также в совершенстве знал немецкий и французский языки, предложил отвезти меня на мою квартиру. Для сельскохозяйственного сектора офицерам полагались не автомобили, а конные повозки с кучером. Я нашел это несколько хвастливым. Также и то, что арестанты, которые встречали нас, останавливались, снимали шапку и становились по стойке «смирно», было для меня немного неловко. Но мы были офицерами, и солдаты СС тоже приветствовали нас солдатским отданием чести.  

Моя квартира находилась в Райско на удалении примерно трех километров от главного лагеря. Там был женский лагерь, теплицы и помещения лаборатории для нашей работы по выращиванию растений. Мне была предоставлена комната в отдельно стоявшем доме. Я делил этот дом с моим коллегой, оберштурмфюрером доктором Ц., в задачи которого входил надзор за отделением растениеводства. Он был очень веселым человеком, и в его смехе было что-то сердечно-освежающее. У заключенных он был очень популярен. Даже сегодня ему еще пишут письма бывшие арестанты из Освенцима. Он женился молодым и позднее разрешил своей жене и обоим его детям еще дошкольного возраста приехать к нему. Я позже занял квартиру в построенной теплице. Там я жил вместе с одним ученым из Института императора Вильгельма. Я могу назвать его имя, это был доктор Бёме. После капитуляции его застрелил какой-то озверевший гражданский поляк. Он определенно не причинил никому никакого вреда и был воплощением любезности и готовности помочь. 

Первой заключенной, с которой я познакомился, была «Агнес». Агнес принадлежала к «Свидетелям Иеговы», и она была выделена нам как «уборщица». Я хотел расспросить ее о ситуации в концлагере – но Агнес хранила молчание. Другой была госпожа Поль. Ей подчинялась кухня. Она тоже была «исследовательницей Библии» и раздавала арестантам листовки. Это не было позволено – но в мои задачи не входил надзор за заключенными. Кроме того, мне ее писания представлялись безвредными. В религиозных вопросах я всегда был толерантен. До сегодняшнего дня я не могу отказывать Свидетелям Иеговы в определенном восхищении и уважении. Их можно было запирать в тюрьму из-за их веры, и они страдали, так как они хотели страдать. Они не нуждались в охране, и они могли свободно передвигаться также вне цепи сторожевых постов. 

В нашем женском лагере в трех бараках были размещены примерно триста женщин. Это были избранные кадры, которые работали почти исключительно для отделения растениеводства. В основном это были евреи и поляки, и несколько французов. Все очень хорошо говорили по-немецки. У многих были академические звания. Их работа носила научный характер, и они были очень независимы. Фактически было так, что не я заключенных, а они меня должны были инструктировать, вводя в курс дела. Я попросил их объяснить мне суть их работы, и они делали это с определенной гордостью – я почти мог бы назвать это важничаньем. Однако у меня сложилось впечатление, что арестанты выполняли свою исследовательскую работу с усердием и радостью. 

Растениеводство по методу селекции предусматривает исследования и отбор. Корни каучуконосов исследовались на предмет содержания каучука, а затем их сажали как черенки. Семена от них тщательно собирались и снова засеивались. Саботаж в этом деле был бы очень легок – но неизвестно ни об одном случае подобного рода. Ну, нужно также сказать, что заключенные мало доверяли друг другу. Там была старая ненависть между националистически настроенными поляками и евреями. Национал-социалистический антисемитизм был напротив безвреден. Результаты в повышении содержания каучука были весьма удовлетворительны. К сожалению, я больше не могу вспомнить цифры. 

Хауптштурмфюрер Б. ездил в оккупированные восточные области и искал там ученых. Он привез в Освенцим несколько русских ученых с семьями, которые работали для нас как гражданские служащие и делали это также с большой охотой. 

Трагическая ситуация сложилась, когда он привез в Освенцим русского агронома Я. Засмошека. Агроном встретил среди заключенных свою прежнюю возлюбленную. Эта встреча не осталась без последствий. Но Засмошек смог жениться на своей любимой. Ее отпустили из заключения. Я снова встретил обоих еще после эвакуации Освенцима в Галле на Заале. Они оба сияли от счастья. Мне в душе вовсе не было так радостно, так как я только что пережил в Дрездене бомбардировку 13 февраля и сам только чудом не пострадал. Думаю, что в тот день в Дрездене погибло больше людей, чем за все годы войны умерло в Освенциме. Однако военные преступления союзников даже сегодня еще не подлежат обсуждению.

Какой был распорядок дня заключенных в Освенциме? В 7.00 ч. подъем, умывание и душ, завтрак, утренняя поверка и в 8.00 ч. начало работы. С 12.00 до 13.00 ч. обеденный перерыв и в 17.00 ч. конец рабочего дня. В 19.00 ч. перекличка, затем внешняя цепь сторожевых постов заходила внутрь территории и охраняла только лишь лагерь изнутри. Почта доставлялась арестантам ежедневно. Пакеты и посылки открывались при перекличке и контролировались надзирателем лагеря. Редко случалось, что кое-что не передавалось арестанту, например, медикаменты и определенные книги и газеты, фотоаппараты, радиоприемники и другие технические устройства. Однако эти вещи оставались собственностью заключенных. Их относили в «Канаду» и хранили там. 

«Канадой» называли огромный склад, в котором хранили всю собственность выселенных или переселенных евреев, которые были интернированы в Освенциме. В «Канаде» было все – поэтому такое название. Но «Канада» строго охранялась снаружи. У нас на нашей метеостанции была одна помощница СС, которая однажды утащила себе из «Канады» пару шелковых чулок. За это она предстала перед военным трибуналом... за мародерство. Но сами арестанты, которые там работали, крали как вороны. 

Мне бросилось в глаза, как элегантно были одеты наши заключенные. Хотя они должны были носить свою арестантскую одежду, но их белье, чулки и обувь были безупречны и в полном порядке. Они также не забывали заботиться о красоте. Губная помада, пудра и косметика входили в имущество заключенных женщин. В мое время подстриженных наголо евреек в Освенциме уже не было. Все же, мне рассказывали, что что-то в этом роде когдато действительно было в Освенциме. Но вид их был настолько ужасен, что даже самые бесчувственные офицеры СС не могли его вынести. Каждую субботу команду наших женщин посылали на склад главного лагеря для обмена белья. Они потом возвращались оттуда с самыми великолепными трофеями, которые распределялись между заключенными. Я думаю, на эти кражи специально смотрели сквозь пальцы.