Продолжение

В специальной литературе «душегубки/газенвагены» появляются в многочисленных публикациях, но их реальное существование нигде не проверяется и даже не ставится под сомнение. Матиас Беер недавно представил состояние исследований в статье в Ежеквартальных тетрадях о современной истории (VfZ 3/1987). Мы иногда будем ссылаться на этот обзор. К сожалению, у нас здесь нет места, чтобы подробно разобрать общую аргументацию. Мы можем выбрать только те моменты, над которыми, по нашему мнению, необходимо задуматься. Цель этого исследования – критически проверить доказательную базу в случае «газенвагенов».

Не существует ни одного документа, из которого явно следовало бы, что в Третьем Рейхе когда-нибудь говорили о «газенвагенах». Это выражение происходит из послевоенного времени. Документы, которые должны служить доказательством существования «автомобилей-душегубок», говорят о «специальных или особых машинах» (Sonderwagen), «особых транспортных средствах» (Sonderfahrzeugen), «специальных машинах» (Spezialwagen) или «S-машинах» (S-Wagen). Одно только выражение «особая машина» или «специальная машина» дало исследователям современной истории повод предположить, что речь здесь должна идти о каком-то специальном, вероятно, секретном транспортном средстве. Беер пишет:

«Связь с кодовым («маскирующим») словом «особое обращение», т.е. убийство... очевидна» (стр. 403, прим. 5)

Это, тем не менее, очевидно только для тех, кто само существование «душегубок» выводит сначала только из того тезиса, что в Третьем Рейхе в массовом порядке убивали неугодных людей, в первую очередь, евреев. Вместе с тем факт, который только должен быть доказан, уже сам используется как предпосылка для доказательств.

В действительности Вермахт владел ста различными типами «особых автомобилей», которые имели номера от одного до ста – «Sd. Kfz 1 bis 100». (В. Освальд, стр. 435; см. подробный список всех особых автомобилей в его специализированной книге). Каждое транспортное средство, которое нуждалось в специальном оборудовании c какой-то особой целью, уже было «особой машиной». К ним принадлежали, например, грузовики типа «Маультир» («Мул», полугусеничные машины, задние колеса которых были заменены гусеницами), тягачи для полевых и зенитных пушек, но также и машины для распыления газов, и машины обеззараживания для «войск постановки дымовых завес» (химические войска), подразделений, которые были предназначены для химической войны, но, к счастью, никогда не применялись, так как во время Второй мировой войны химические снаряды не использовались вообще. Их изготовление и оборудование было не более секретным, чем у других автомобилей Вермахта. Автоматически связывать выражение «особый автомобиль» с убийствами евреев свидетельствует о полном незнании реального положения вещей.

Кроме того, было также наименование «S-Машина». Беер полагает, что буква «S» была «сокращением от spezial или sonder.» (стр. 403). Тем не менее, это не так. Она означала «стандарт» и относилось к характеристике привода. «S-типами обозначались соответствующие стандартные комплектации, в то время как во всем остальном конструктивно идентичные типы получали букву A, если были полноприводными» (Освальд, стр. 177). Итак, эта буква «S» – тоже не характеристика определенных машин, которые должны были служить только для убийств находящихся в них людей.

Для поддержки тезиса о существовании «газенвагенов» используются, прежде всего, два документа из эпохи Третьего Рейха: документ, который был представлен на Нюрнбергском процессе (Международный военный трибунал, далее IMT) под номером PS-501 – речь идет о письме от 16 мая 1942 – и документ из Федерального архива (ВА) Кобленца с номером R 58/871 – служебная пометка Главного управления имперской безопасности (РСХА) от 5 июня 1942.

Кроме этих документов имеются только лишь высказывания подсудимых и показания свидетелей на процессах по делам «национал-социалистических преступников», которые видели «душегубки» или слышали о них, и утверждения из обвинительных актов и приговоров.

В этом месте мы хотели бы еще раз процитировать Матиаса Беера:

«Однако историку не позволено перенимать судебные приговоры без проверки, так как юстиция и история руководствуются разными целями. Для него свидетельские показания имеют значение в первую очередь потому, что они помогают заполнить пробелы источников. Но со свидетельскими показаниями из-за их особенности обращаться равнозначно, т.е. как с документами, и оценивать их с пользой для исторического исследования можно только в том случае, если учитываются определенные принципы. Основной предпосылкой является по возможности не терять из виду связь показаний и критически проверенных документов». (стр. 404)

Другими словами: свидетельское показание должно, по возможности, подтверждаться документами, которые выдержали критическую перепроверку. Это касается, прежде всего, таких свидетельских показаний, содержание которых сомнительно уже вследствие того, что они противоречат другим равнозначным свидетельским показаниям. И мы увидим, что в случае «газенвагенов» мы можем иметь дело только с такими сомнительными свидетельскими показаниями.

Автомобиль, который однозначно мог служить «газенвагеном» или «душегубкой», нигде не был найден до сегодняшнего дня. Музей Яд ва-Шем в Иерусалиме и музей Освенцима переслали автору по запросу соответственно ту же самую фотографию с видом спереди грузового автомобиля типа Magirus-Deutz. По ней даже нельзя узнать, был ли это один и тот же использованный немцами грузовик, так как номерной знак убран. Институт Яд ва-Шем ответил на запрос сообщением, что никакой другой фотографии «душегубки» нет. Если автору известно другое фото, то институт был бы благодарен, если он пришлет его им.

(В настоящее время признано, что грузовик-фургон «Магирус-Дойц» на этой фотографии не является «газенвагеном». Исследования показали, что в нем нет никаких конструктивных элементов, которые могли бы служить для убийства людей газом. – прим. перев.)

«Душегубки» в СССР

Беер выдвинул следующий тезис:

«Под газенвагеном нужно понимать особенный продукт Третьего Рейха, а именно грузовик, на шасси которого был смонтирован герметично закрывающийся кузов-фургон, в котором людей убивали с помощью направленных внутрь кузова выхлопных газов». (стр. 403)

Это утверждение спорно. «Газенвагены», если они все же существовали, не были «продуктом Третьего Рейха». Советский диссидент Петр Григоренко говорит о «машине-душегубке» в его Воспоминаниях. Там он передает то, что ему сообщил его бывший друг Василий Иванович Тесля. Этот Василий Иванович был арестантом в тюрьме Омска в конце тридцатых годов и наблюдал там из своей камеры следующее: советский грузовик для перевозки заключенных, так называемый «Черный ворон», въехал во двор тюрьмы. Группа заключенных вошла в него, машина отъехала и вернулась примерно через пятнадцать минут.

«Надзиратели открыли дверь: Она выплевывала черные клубы дыма и безжизненные тела, которые один за другим падали на землю». (стр. 275 и на последующих страницах).

Ценность как источника этой основанной на слухах истории не может быть особенно высокой – хотя Нольте оценивает ее как «свидетельство» (стр. 476, прим. 31). Однако это утверждение недавно получило поразительное подтверждение. В США весной 1993 года была показана четырехсерийная телевизионная передача, посвященная Советскому Союзу. Она называлась «Монстр. Портрет Сталина в крови». Во второй серии, «Тайная полиция Сталина», цитировались слова бывшего офицера КГБ Александра Михайлова, который сказал, что грузовики-душегубки были еще перед войной изобретены в Москве неким Исаем Давидовичем Бергом и применялись КГБ.

Если это утверждение правдиво, то «душегубки-газенвагены» – это советское, а вовсе не немецкое изобретение. С этим совпадает и тот факт, что впервые о «душегубках», «машинах для убийств» или о «машинах смерти» заговорили именно на советской стороне.

Первый процесс, на котором говорилось о «душегубках», происходил во время войны, с 14 по 17 июля 1943 года, в Краснодаре / СССР. Газета «Правда» 15-19 июля напечатала отчет о процессе, который был затем опубликован под заголовком The Trial на английском языке. Одиннадцать украинцев были обвинены в измене родине за их работу на немцев. Восемь из них были приговорены к смерти, трое получили по 20 лет лагерей.

Как это было принято в те времена в СССР, подсудимые подтверждали все, что хотели от них услышать. Кроме всего прочего, они подтвердили и то, что зондеркоманда 10a айнзацгруппы D под командованием штурмбанфюрера СС Курта Кристмана с осени 1942 года убивала советских пленных в «машине для убийств» с применением выхлопных газов дизельного двигателя (Trial, стр. 2 и на последующих страницах). Советские свидетели подтверждали использование «душегубки» для устранения душевнобольных (стр. 4 и на следующих страницах). Сутью всех показаний было то, что весьма ядовитые выхлопные газы дизельного двигателя вызывали смерть людей, запертых в кузове машины. Так как это утверждение не может соответствовать истине – о содержании окиси углерода и вместе с тем токсичности или не токсичности дизельных двигателей см. статью Фрица Берга – то и достоверность остальных высказываний можно обоснованно поставить под сомнение.

Спустя один месяц, 14 августа 1943 года, советское посольство в Вашингтоне опубликовало заявление «О преступлениях немецко-фашистских оккупантов в районе Ставрополя» (Soviet War Documents, стр. 171). Его содержание – это абсолютно ясно антинемецкая пропаганда ужасов, полная измышлений о зверствах. Среди прочего, цитируются показания некоего немецкого военнопленного по фамилии Фенихель, который подтверждает существование «машин-душегубок» и описывает эти автомобили. О личности этого Фенихеля и об обстоятельствах, при которых он дал свои показания, в заявлении ничего не сказано. Этим заявлениям не следует придавать фактической ценности. Но как раз они на Нюрнбергском процессе использовались как неопровержимое доказательство «факта массовых убийств в машинах для убийства людей выхлопными газами» (ІМТ VII, стр. 628). Имя немецкого военнопленного было там указано как «Э. М. Фенхель».

С 15 по 17 декабря 1943 в СССР проходил еще один процесс, на этот раз в Харькове. На нем обвинялись три немецких военнопленных и украинский подсобный рабочий, который был водителем на службе зондеркоманды в Харькове. Все четверо были осуждены на смерть через повешение, приговор был приведен в исполнение 18 декабря 1943 года. Англоязычный отчет о процессе был опубликован в томе The People's Verdict. Также на этом процессе появилось утверждение, будто бы немецкие войска применяли грузовики с дизельными двигателями для уничтожения советского населения. И на этот раз подсудимые тоже подтверждали все преступления, в которых их обвиняли.

Об этом процессе русско-еврейский писатель Артур Кёстлер писал в книге «Йог и комиссар»:

«Метод грубого упрощения в советской внутренней пропаганде привел к традиции, что подсудимый должен был на политическом процессе сознаваться в своих мнимых преступлениях бодро и добровольно, и когда однажды эта традиция была создана, то пути назад больше не было. Отсюда также странное явление, что на Харьковском процессе немецких военных преступников в 1943 году обвиненных немецких офицеров довели до того, что они вели себя как персонажи Достоевского. [...] На иностранного наблюдателя Харьковский процесс (который был снят на кинопленку, и фильм был публично продемонстрирован в Лондоне) производил такое же нереальное впечатление, как Московские показательные процессы, так как подсудимые произносили свои речи в высокопарных фразах, которые они, очевидно, выучили наизусть и иногда скатывались к чужой им роли прокурора, чтобы потом опять возвратиться к старой точке». (стр. 259 и на последующих страницах).

О ценности и о практике советских процессов десятилетия позже высказался Адальберт Рюккерль, в то время ведущий главный прокурор центрального бюро земельных управлений юстиции в Людвигсбурге:

«Об объеме проведенных советскими судами против немцев уголовных процессов нет надежной информации. С уверенностью, тем не менее, можно исходить из того, что количество осужденных во много раз выше, чем количество осужденных судами западных оккупационных властей вместе взятых. Первый

процесс состоялся еще в разгар войны с 15 по 18 декабря 1943 года в Харькове. Капитан немецкой армии, унтерштурмфюрер СС при СД, обер-ефрейтор Тайной военной полиции сухопутных войск, и нанятый СД русский шофер были осуждены на показательном процессе на смерть через повешение и публично повешены на один день позже на Красной площади в Харькове». (Рюккерль, Национал-социалистические преступления, стр. 99 и на последующих страницах).

О том, как добивались признаний вины на советских военных судебных процессах, Рюккерль в том же месте цитирует сообщение министра юстиции президенту Немецкого Бундестага от 26 февраля 1965:

«Там «признаний», которые положили в основу процессов советских военных трибуналов... добивались голодом и частично также пытками».

Правильность этой оценки советских военных судебных процессов давно известна и подтверждается сегодня высказываниями русских офицеров и найденными документами из Москвы. Поэтому всякому благоразумному мышлению противоречило бы принимать показания на советских процессах 1943 года как доказательства наличия «душегубок».

Что могло быть поводом для того, что именно в 1943 году Советы были заинтересованы в том, чтобы обвинить немцев в таких преступлениях? Весной 1943 года немецкие войска обнаружили братские могилы в лесу близ Катыни и инициировали международное расследование. Оно, в конечном счете, доказало несомненную вину Советов. Отчет об этом был опубликован летом 1943 года (Официальный материал о массовом убийстве в Катыни), за границей, однако, он не был широко известен общественности. Советы, которые не могли заранее знать, какой была бы международная реакция на их массовое убийство польских офицеров, хотели «предусмотрительно», заранее, иметь в руках оружие, чтобы также немцев обвинить в зверствах. Таким образом, в «душегубках», которые действительно, возможно, использовались в НКВД, лживо обвинили немцев и, чтобы эти машины казались настоящими, оснастили их типично немецкими дизельными двигателями. Авторам легенды, очевидно, не было ясно, что они тем самым обезвредили свое же оружие, так как простое направление выхлопных газов дизельного двигателя внутрь машины не оказало бы смертельного воздействия на находившихся в кузове людей. (См. об этом рассуждения Фрица Берга)