Продолжение...
Cветлана ТкачеваБольше всего последние годы своей жизнь Хайнрих старался, создавая книгу по воспоминаниям (собственным и других немецких солдат).
Но «Солдаты проклятой империи» так и не оказалась на полках – старушка в тёмном одеянии распорядилась иначе, забрала его, не позволив закончить.
Всё же, небольшая часть историй из сборника оказалась в массовом доступе. И многие из них по-настоящему интересны. Чего стоит только эта, о которой дальше и пойдёт речь в данном материале.
Неудобная правда
«Большинство мужчин-немцев призывного возраста отправлялись воевать сразу после школы. Там, внутри неё, они уже воспитывались в качестве представителей высшей расы.
С добротным внушением необходимости завоевать весь мир, чтобы остальные на них работали из-за безвыходного положения.
Поэтому большинство молодых парней, оказавшихся на фронте, воевали, не имея за плечами совершенно никаких гражданских профессий.
Впрочем, из-за того самого внушения им это было и не нужно. Завоюют мир, станут королями, остальные плебеи и так на них работать будут», - рассказывал он в одном из отрывков в общем доступе.
Но интереснее следующее его неудобное для фашистской Германии наблюдение – в пору Второй Мировой его бы однозначно не разделили:
«Помню свою голову. В моём мозгу был разных хлам, больше походивший на оккультизм. Но я свято верил в это. Ведь именно этому меня и учили.
Иногда теория Гитлера сбоила, становилась нелогичной. Но я просто продолжал слепо верить, опираясь исключительно на неё. Ведь он определённо должен был знать куда больше.»
«Солдатские дурман»
«Будучи молодым солдатом, я даже испытывал удовольствие от происходящих военных походов. Настолько сильно всё впиталось ещё со школьной парты, что это удовольствие можно было сравнивать разве что с дурманом.
Я и миллионы таких же вчерашних школьников слепо рвались на фронт. А чего стоили звуки моторов, выстрелов самолётов, ревущих в небе…»
Гут Хайнрих много рассказывал о том, как их воспитали со святой верой в безнаказанность. Ровно также они верили в то, что вот-вот завоюют весь мир и больше им ничего не нужно будет – за них всё сделают остальные.
Даже в погибель верилось с трудом – во всяком случае, она точно не бывала напрасной. Но чаще, как отмечает Гут, её принимали за случайность.
«Мы были особенными. И верили в это. Одержимость, сумасшествие и вера в то, что всё сказанное в школе – истина – вот, что двигало нами.
Мы и не предполагали, что всё это может быть когда-нибудь уничтожено. Но первые сомнения начали закрадываться осенью 1941-го.»
Именно тогда он и другие солдаты Германии впервые столкнулись с тяжёлым сопротивлением со стороны Красной Армии. И чем дальше развивалась ситуация, тем больше становились жертв – их уже не могли списать на нелепые случайности.
Вчерашнее безумие вдруг стало беспокоить солдат, они начали воспринимать его в качестве заболевания.
Но всё худшее было только впереди
«Я отчётливо понимал, что мы больны одержимостью, что нам навязали. Но перед самыми ожесточёнными боями я подцепил дизентерию. Если бы не она, вряд ли я бы остался жив.
Потому что пока я находился в госпитале на горшке, другие солдаты погибали сотнями, тысячами.»
И всё же главный случай, заставивших Гута Хайнриха задуматься, произошёл позднее – уже вблизи Курска. Он в составе дивизии пошёл брать деревню. Бой длился сутки, другие, третьи. Кругом жара, подобно в аду. Всё же это был жаркий июль.
К тому же, рядом полыхала и советская, и немецкая техника. А эти запахи вряд ли кому-то в принципе могли нравиться. И всё же дивизия, несмотря на сложности, постепенно продолжала продвигаться дальше. И оказался в деревне.
«Споткнувшись о тело в темноте, я свалился. Через долю секунды ощутил, как мою шею сжимали пальцы. Это оказался русский солдат, практически обездвиженный.
Но свои последние силы он отдал тому, чтобы придушить меня. Я расслышал сказанную фразу, он кричал её в агонии и знал, что не выживет, но кричал.»
Несколько раз русский, перехватывая горло Гута, кричал:
«Запомни, ты никогда и нигде не найдёшь покоя!»
И всё же последние силы покинули его. Он либо погиб, либо потерял сознание. Хайнрих же остался в том же лежачем положении. Через секунду русский очнулся и выдавил ещё пару слов:
«За этим ты явился?»
Гут, не думая, выстрелил. И только потом, спустя годы, он признался себе самому:
«Всю жизнь я считал, что застрелил его от страха. Но страха не было. Он бы уже ничего мне не сделал физически.
Я боялся того, что он будет говорить и дальше. Ведь в моей голове уже поселились сомнения и я не хотел открывать свои глаза.»
Спустя долгие годы – миновало практически 70 лет – Хайнрих периодически вспоминал об этой ситуации. И каждый раз задумывался всё больше и больше.
Придя к выводу, что русский был прав – покоя ему сыскать не получится. Как и всем другим, кто вернулся с фронта живым. Доброе количество солдат, свято веривших в идеалы Гитлера, действительно сходили с ума и жили не слишком долго.
Одни накладывали на себя руки, другие – оказывались в психушках. Они поняли, что ни к какой высшей расе не относились и в школьные годы тиран игрался с их юными, доверчивыми умами.
Но из песни слов не выкинешь, поэтому каждый из них раз за разом прокручивал в голове воспоминания о том, как они стреляли по солдатам; как стреляли по мирному населению. И именно об этом говорил тот самый русский, находясь уже в агонии – из последних сил выдавливая каждое слово.