Продолжение

Вскоре после высадки союзников в Южной Италии в июле 1943 года Большой фашистский совет сместил с должности Бенито Муссолини и арестовал его. Новый глава государства маршал Пьетро Бадольо хоть и делал лицемерные заверения о продолжении сотрудничества с Германским Рейхом, тем не менее, провел тайные переговоры с союзниками о перемирии и 8 сентября вывел Италию из войны. Сразу же после этого немецкие войска вступили в Италию, не сталкиваясь с серьезным сопротивлением. Так немцы из союзников превратились в оккупантов.

В то время как немецкие войска к югу от Рима на протяжении восьми месяцев сдерживали наступление многократно превосходившего их противника, в самом Священном городе увеличивалось число террористических актов. За ними стояли коммунистические подпольщики, циничный расчет которых состоял в том, чтобы спровоцировать немцев на акции возмездия, что, в свою очередь, должно было пробудить население из его состояния пассивности и привести к восстанию против оккупационной власти и ее фашистских союзников. Таким образом, честь «освободить Рим от нацистских фашистов» досталась бы итальянским коммунистам, а не англо-американцам. Но эти расчеты не оправдались, так как восстание так и не произошло.

Террористический акт на Виа Разелла и репрессии в Ардеатинских пещерах

23 марта коммунистические «Патриотические боевые группы» (GAP, Gruppi di Azione patriottica) нанесли удар по подразделению немецких полицейских, 11-й роте третьего батальона «Боцен», сформированного из жителей Южного Тироля. Когда батальон после упражнений по стрельбе возвращался в свои казармы, на Виа Разелла взорвалась бомба. Этот взрыв убил 32 южнотирольца, а также уже не поддающееся точному определению количество мирных итальянцев, в том числе мальчика Пьетро Цуккерини, и еще больше людей были ранены. Вскоре после этого Капплер собрал всех подчиненных ему офицеров и сообщил им: «Фюрер приказал расстрелять за каждого убитого в этом коварном нападении немецкого солдата десять итальянских заложников. Охранной полиции поручено осуществить все необходимые приготовления для проведения казни». Приказ этот был передан Капплеру через фельдмаршала Альберта Кессельринга, главнокомандующего немецкими вооруженными силами в Италии.

По радио был передан призыв к виновникам взрыва добровольно сдаться, так как в противном случае последуют меры возмездия. Так как с самого начала практически не было никакого шанса на подобный шаг со стороны диверсантов, Капплер в ночь на 24 марта составил список подлежащих расстрелу лиц. Он охватывал только мужчин, совершеннолетних – за исключением трех или четырех человек – итальянцев, которые к тому времени уже находились под арестом у немцев из-за их доказанного или предположительного пособничества партизанам. Так как их количество было намного меньше 320, Капплер обратился к итальянской полиции, которая должна была до первой половины дня доставить ему пятьдесят заключенных оппозиционеров из итальянской тюрьмы. (При этом ответственные лица совершили ошибку: вместо 50 они передали 55 обреченных, и так как время торопило, немцы не стали их пересчитывать). Тем не менее, все еще не хватало 75 заложниковв, так что Капплер предложил своему непосредственному начальнику генералу Харстеру включить в список обреченных на смерть еще 75 человек: евреев, незадолго до этого арестованных не из-за помощи партизанам, а исключительно по расовым причинам. Харстер согласился с этим предложением. Хотя Эрих Прибке не имел ни малейшего отношения к этому шагу, но именно этот момент полвека спустя дал его преследователям столь желанный предлог обвинить Прибке в причастности к «Холокосту». Согласно тогдашнему праву войны расстрелы заложников были допустимы и практиковались армиями многих государств. Особенно часто любили прибегать к таким репрессиям итальянцы. После того как абиссинские участники сопротивления в феврале 1936 года в Аддис-Абебе убили нескольких итальянских солдат и ранили генерала Родольфо Грациани в качестве возмездия были расстреляны не менее 2500 абиссинцев, в том числе 127 монахов, которые помогали повстанцам. В декабре 1941 года итальянские войска после нападения партизан сожгли сербскую горную деревню Савин-Лаката и поставили всех ее мужчин к стенке (стр. 986). Само собой разумеется, никто из ответственных за эти действия лиц не был наказан в судебном порядке.

Давайте вернемся к событиям 24 марта 1944 года. Местом казни были выбраны несколько туфовых пещер на Виа Ардеатина на окраине Рима. Расстрельная команда насчитывала примерно 60 солдат и унтер-офицеров, а также 7 офицеров, включая самого Капплера; каждый офицер должен был стрелять дважды, каждый унтер-офицер и солдат – пять или шесть раз. Отказ выполнить приказ был бы равносилен самоубийству; ответственный за организацию казни штурмбаннфюрер Карл Шютц так предостерегал команду: «Кто думает, что ему не понадобится стрелять, может сразу стать рядом с заложниками, потому что он тоже будет расстрелян». Затем Шютц передал Прибке составленный Капплером поименный список и приказал ему, чтобы он вычеркивал имена тех, которые, переступив порог, входили внутрь пещер.

Эрих Прибке так описывает свои ощущения в тот момент:«До того дня я никогда никого не убивал, и, слава Богу, после этого мне тоже никогда больше не пришлось этого делать. То, что война по самой своей сути означает массовое убийство и смерть, не может смягчить драму человека, который обладает совестью и должен при этом отбирать жизнь у других, особенно если это происходит при обстоятельствах, вроде описанных здесь. [...] Никто не может захотеть добровольно почувствовать ту холодную дрожь, охватывающую человека, когда ему приходится хладнокровно убивать беззащитного, и которую просто нельзя описать. Я могу ясно вспомнить только лишь о моем душевном состоянии, когда мне, в промокшем от холодного пота мундире, пришлось заходить в эти пещеры. Хотя я в мои 90 лет обладаю еще действительно хорошей памятью, в моих воспоминаниях почти ничего не осталось от того, что происходило в те недолгие минуты внутри грота. Я не помню больше, как я нажимал на спусковой крючок; как будто пелена окутала мой мозг» (стр. 147).

То, что ему пришлось убить двух человек, лежало тяжелым бременем на душе Эриха Прибке все эти десятилетия. В итальянском заключении он уверял родственников расстрелянных в своем сочувствии, тем не менее, он отказался демонстрировать раскаяние, так как раскаяние можно чувствовать только за те действия, которые человек совершил по своей собственной воле. В соответствии с этим он так ответил сенатору Атосу де Луке, когда тот в марте 1997 года захотел выманить у Прибке слова раскаяния:

«Я уже засвидетельствовал семьям жертв свое сочувствие. Не думаю, что я могу добавить к этому еще что-то. И если бы я действительно хотел что-то добавить, то разве вы поверили бы, что кто-то стал бы слушать меня непредвзято? Они говорили бы – все подумали бы так, и многие сказали бы это вслух – что любое 'признание вины', если я здесь воспользуюсь вашим выражением, является неискренним и оппортунистским. Что я произношу слова раскаяния только для того, чтобы снова оказаться на свободе, так же как поступают некоторые итальянские преступники, которые решают сотрудничать с правосудием и благодаря этому получают предусмотренные законом послабления. Я застрелил двух человек в Ардеатинских пещерах и признал это. Смерть обоих этих человек все еще гнетет мою совесть. Я доверил свою совесть Богу. [...] То, что происходило в тот день в Ардеатинских пещерах, не было никаким военным преступлением, а было легальным актом войны, который я и тогда считал несоразмерным и сегодня все еще считаю несоразмерным. Однако я не готов представить это событие, которое для всех было трагедией, в искаженном виде. После всей этой кампании ненависти никто здесь в Италии не поверил бы в мое раскаяние. Потому я предпочитаю сохранить свою честь» (газета La Repubblica, 23 марта 1997).

Если бы Эрих Прибке отказался исполнять приказ, это означало бы смертный приговор для него самого; его семья потеряла бы кормильца, а тех двух заложников все равно бы расстрелял кто-нибудь другой. Очень трудно сомневаться в том, что хоть кто-нибудь из всех этих фарисеев, которые полвека спустя набросились на Прибке, действовали бы в его ситуации иначе.

4 июня 1944 году союзники вступили в Рим, и немецкие войска отступили в Северную Италию. Теперь Эрих Прибке получил должность офицера связи с генеральным штабом оставшейся верной Муссолини Национальной республиканской гвардии (Guardia Nazionale Repubblicana) в Брешии. Предотвращение террористических нападений, кроме всего прочего, тоже входило в его обязанности, но в Брешии их никогда не происходило. В конце апреля 1945 года Прибке попал в плен и провел более полутора лет в различных британских лагерях для военнопленных в Италии. Наконец 31 декабря 1946 года ему удалось сбежать, и он добрался до своей семьи, проживавшей в Штерцинге в Южном Тироле, после чего прятался на одном крестьянском хуторе.