продолжение
фИстория шестнадцатая. Шерзод, 20 лет
Он жил в доме типа общежития - четырехэтажка, общий коридор тянется вдоль балкона. Квартиры в таких домах в советское время давали рабочим больших предприятий. Соседи указывают, где живет семья убитого.12 августа Шерзоду исполнился бы 21 год.
Рассказывает его мать. «Нас за это не перебьют? Где гарантия - у нас же еще трое детей…»
«Я всю жизнь работала на заводе. Но чтобы мальчики с пути не сбились, ворами не стали, я уволилась, чтобы они без присмотра не оставались, стала торговать (отца в семье нет, четырех детей она поднимала сама). Шерзод учился, 8 классов закончил. Но куда он мог поступать - мы люди бедные»…
Мать показывает фотографии сына и вдруг начинает рыдать: «Фотографировался, фотографировался с друзьями…»
«Мой другой сын на работе. Они с младшим обувь шьют. Частная фирма. Младший помогает ему после школы. Шерзод хотел учиться на шофера, но не получилось, и он временно работал на Тахта-базаре - доски таскал, подрабатывал. Работы же нет - он временно работал. Утром рано мы проснулись - там были слышны выстрелы. Я их никуда не выпускала, но они же большие уже - не завяжешь. Он сидел и слушал музыку, он очень музыку любил, у него столько дисков… И он сказал, чтобы я погромче сделала. Я еще ему сказала: сынок, не надо громко музыку - там выстрелы, может, кто-то умер, кого-то убили. Может, у кого-то траур, а у нас музыка громко будет играть. Я вышла на улицу, а он дома остался - это было где-то в три-четыре часа дня, 13 мая. Потом я домой зашла - ключ на месте. Кто знал, что так получится? Он же молодой, я думала, что он с друзьями сидит, музыку слушает. Мы его всю ночь прождали, никуда не выходили. Я сплю и слышу шаги на лестнице - думаю, он пришел. Мы его всю ночь прождали, утром ходили искать, а на следующий день привезли из морга. И в воскресенье похоронили. На кладбище «Бува таваккал». Справку на кладбище оставили. У него было ранение в голову. Холодильников в морге нет. Там все на земле лежали - триста пятьдесят человек, а чтобы они не запахли, их разрезали и внутренности удалили».
«В красной куртке сын был. Стрельба началась до сумерек, и они на землю бросились и на земле лежали, он и его товарищ, и переговаривались – «эй, голову не поднимай». А в сумерках началась стрельба двухминутная. Он говорит: Шерзод! Шерзод! Молчание. Его товарища в плечо ранило, а потом его в горотделе мучили, допрашивали, угрожали, что посадят за экстремизм. Сын видел - в морге все были как на подбор - ни у одного кишки не вывернуты, ни у одного голова не оторвана. У всех аккуратные дырочки».
Она рассказывает, что ее старшая дочь живет с мужем в России и пока не знает, что ее брат погиб. «В тот день она по телевизору увидела и мне позвонила: «Мам, у нас все нормально?» Я говорю ей: «Да, все нормально». Не стала говорить, что сына уже нет. Она волнуется, переживает, если скажу, то бросит все и прилетит, а это ведь таких денег стоит… А сына уже не вернешь…»
Говорит о проспекте Чулпон, на следующее утро после расстрела: «Женские тапочки там лежали, а женщин не было». «Эти ребята, они никогда такого митинга не видели - им интересно же всё - они пошли посмотреть».
Спрашиваю ее, слышала ли она что-либо про Боги-Шамал. Присутствующий в комнате младший сын быстро говорит по-узбекски: «мам, не говори».
Один из присутствующих произносит фразу: «С Чулпана людей на «Камазах» вывезли, а шоферов ликвидировали».
История семнадцатая. Рустам, 29 лет
Он жил недалеко от кинотеатра «Чулпон». Торговал на базаре. У него осталось трое детей - все девочки, старшей из них восемь лет. Жена Лола - беременна (вчера мы видели, как она плачет - она просто убивалась от горя. С виду она очень молодая, у нее тонкие черты лица). 13 мая в 19.40 ее мужа привезли в клиническую больницу, а уже в 21.30 он умер. Пулевое ранение в голову.
Рассказывает его брат: «Мы зашли в клинику и попросили показать одежду, которая там осталась. 10 дней почти искали его. Вчера нашли только. Одежду нам показали, и мы ее узнали - коричневые туфли, коричневые брюки. В морге на стене висят фотографии - вчера штук сорок было (это фотографии тех, кого еще не опознали). Размером восемь на двенадцать примерно. У него был шрам на губе. Его вместе с другими неопознанными уже похоронили. Они были похоронены на Боги-Шамале, в могиле по двое, но друг от друга отделены шифером. Он лежал сутки в больнице, и трое суток в морге. Но он изменился, голова опухла, и поэтому сначала мы его не узнали… Тринадцатого мая примерно в 18.30 шум раздался и он вышел смотреть. Каждый день он выходил из дома посмотреть, что на улице делается. Мы же не знали, что там стреляют по людям, мы думали в воздух. Нашу фамилию не говорите. Если узнают, что мы с вами разговариваем, то нас в СНБ сразу заберут. И сделают с нами вы сами знаете что».
На разговор собирается несколько мужчин. Это соседи, родственники. Говорим очень тихо, но все очень напряжены, поэтому мы перебираемся в дальнюю комнату, напоминающую глухой чулан. Там мужчины немного расслабляются.
Сосед: «У меня в соседа стреляли и попали в два места, он в клинике лежал и умер. И неизвестно, где он сейчас. Нет его нигде. Когда он в клинике лежал, не пускали к нему никого».
В разговор вступают другие мужчины: «Они оставили на асфальте человек 30, чтобы всем показать (подразумевается - чтобы люди думали, будто это все убитые). А остальных увезли».
«Я сам видел два «Зила» и один «Камаз». Они где-то в 4.20 убитых увезли. А до этого, еще вечером, их складывали в автобус «Отойол» - часов в 11. Потом уже на «Камаз» и «Зилы» грузили. Солдаты их забрасывали туда. Люди хотели помогать, но они гражданских не пускали».
«Я видел в морге номер 424. Только мою фамилию не называйте».
«Если вы сейчас пойдете в морг - там на стене разные фотографии - даже вот так полголовы нет, один глаз только».
«Мы жить хотим, поймите».
«Люди в Боги-Шамале говорят, что людей в яму высыпали - за Боги-Шамалом, тех, кто без головы и т.д. Там, где Нефтьпром. Там свалка. Один человек сказал - там закопали. Не знаю, правда это или нет, но люди говорят так…»
История восемнадцатая. Комил, 28 лет
Он жил в махалле поблизости от кинотеатра «Чулпон». Рассказывают его родственники и соседи.
«Он был обычный человек, не работающий - работы же нет здесь. У него два брата уехали в Россию, на заработки. Всего их было десять детей - осталось два брата и шесть сестер. Четыре года назад на этом же месте (возле кинотеатра) машина сбила его брата. Раньше здесь было старинное кладбище. И там, где сегодня проспект Чулпон проходит, где в людей стреляли, - там раньше могилы были. Поэтому здесь авария происходит почти каждый день - два раза в неделю точно. Это кладбище – Махалля-Кабристон - было очень большое. Сорок лет назад его снесли. Могилы не перенесли, асфальт сверху положили.
Погиб он так. У него был ранен друг в институте (возле кинотеатра), и он ему помогал (они показывают знаками, что он помогал делать перевязку). Солдаты по махаллям ходили и стреляли. Кто у дверей своего дома сидел, в того стреляли. И его убили».
«С Ферганы пришли спецвойска. Президентские спецвойска – «Барс» (Об этом говорит весь город. Некоторые утверждают, что там расположен десантный полк. Правда, многие с этим не соглашаются, и говорят, что ферганские войска лишь перекрыли въезды и выезды в город, а бойню устроили спецвойска из Ташкента, срочно переброшенные в Андижан на грузовых самолетах).
«Всех раненых добивали, кто еще живой. Поэтому у всех выстрелы в голову».
«Говорят, что это детдомовских в эти войска набрали и сделали из них зверей. И дали им два ящика водки - сорок бутылок и что-то туда добавили, чтобы они так стреляли. Вот я даже в птицу не могу выстрелить, а они в людей стреляли. Вот кричит человек – «помогите», он подходит и в голову стреляет».
«Спецвойска сразу ушли, а на их места пригнали обычных солдат - срочников (которые сейчас сидят на БТРах и улыбаются). Это были звери, не люди».
«Спецвойска - они ферганские. Детдомовских совесть не мучает. У них совести нет, они звери».
«У нас, в Андижане, номера начинаются с цифры 17, а в Фергане с 15. Я видел военные машины – «Виллис», «Урал», с номерами на 15».
«Я видел в морге номера под оставшимися фотографиями (неопознанных людей) - 1, 2, 4 и потом сразу идет 220, 370 и больше. Неопознанные тела там лежат, а опознанных уже забрали».
«Мы хотим лучше жить. Но что нам делать? Я уже потерял своего братишку. А если я завтра выйду на площадь и скажу «давайте выберем новое правительство», меня убьют спецвойска. В Киргизии президент не разрешил стрелять, когда там хотели революцию делать. А наш президент сказал: «давай, стреляй, убей всех».
«Наш президент тварь – его судить надо. Если узнают, что мы с вами разговариваем, нас эсэнбшники заберут и тоже убьют».
«Все друг друга боятся. И эсэнбшники тоже. Если он меня не заберет (допустим, я его друг или родственник), то его самого заберут».
«Все очень бедно живут. Вот у меня под крышей дырка есть – дождь идет, а мы даже шифер не можем купить - один шифер пять тысяч стоит (пять долларов). Одну муку покупаем, по капле кушаем. Как в России люди хорошо живут, и как плохо у нас! Очень тяжело жить. А Каримов выступает и говорит – вот как хорошо мы живем…»
Один из мужчин рассказывает нам, что его знакомый в морге заглянул в учетную книгу записей и увидел там номер 700 с лишним. Мы заинтересовываемся этим и просим позвать этого знакомого. Обещаем, что ни при каких обстоятельствах не назовем его имени. Наш собеседник с минуту колеблется. Вопросительные взгляды всех присутствующих обращаются на него - ну что, мол? (Очевидно, что все знают, о ком идет речь). Тут он встает, и, видимо, приняв решение, говорит - нет, он не пойдет, не захочет с вами разговаривать.
История девятнадцатая. Ибрагим Мансуров. 10 апреля ему исполнилось 60 лет
Рассказывает его племянник Ильхом Мамадиев: «Он работал на машине «Скорой помощи» и погиб во время работы. Он был водитель. Это произошло 13 числа. 13 погиб и мы его в морге нашли. Это случилось недалеко от Андижанского Государственного Университета. Машину обстреляли, он, врач и медбрат погибли. Говорят, что больной тоже умер, оттого, что они не успели его довезти. Это был не раненый, а обычный больной - они ехали по вызову. Просто ужас - ранения были со всех сторон. Не одна, не две пули, а со всех сторон. Ноги, голова, бедра, плечи…
У него есть 6 взрослых детей. Младший учится, он еще не женат. Его убили мы точно не знаем когда, но нам рассказали, что в 5 вечера его машина уже обстрелянная стояла (Это было еще до массового расстрела на улице «Чулпон», когда мятежники еще сидели в хокимияте)».
Его машина не доехала примерно 30 метров до блок-поста, как рассказали родственники. Эта улица параллельна проспекту Чулпон, и отделена от него несколькими километрами. На перекрестке установили блок-пост. Машина не успела доехать до него примерно 30 метров, и там стояла, вся обстрелянная.
«Под правым глазом была дырка от выстрела, а сзади ничего нет (в смысле, черепа)». На врачебном свидетельстве о смерти нет регистрационного номера.
«Мать его пока не в курсе. Ей сказали, что он уехал на работу. Она уже старая - 1918 года рождения».
Племянник: «Невозможно было его закопать по нашему закону, обернутого в материю - кровь не останавливается – столько дырок. Три матраса под ним было, и даже нижний полностью был в крови. И пришлось его сначала завернуть в целлофан, а уж потом обмотать материей».
История двадцатая. Сабит, 30 лет
Погиб 13 мая. С нами разговаривает старик, это его отец. Видно, что он опасается беседовать с нами, и тихонько начинает вытеснять нас из дома.
«Мы его нашли возле площади. Даже не мы, а нам позвонили, мы пришли и всё, похоронили и всё. Сын мой очень хороший сын был. Он сапожником работал, хороший специалист был. Уже ничего не изменишь…»
История двадцать первая. Алишер, 36 лет
Рассказывает его сводный брат Абдулло («Папы у нас другие, мама одинаковый»): «У меня сахар повышенный был, я болел и дома сидел. На днях меня на двое суток задерживал горотдел. Я объяснительную писал, что делал, чего не делал и так далее. Отпечатки пальцев у меня снимали.
Алишер был мастер-мебельщик. Он дома мебель собирал. У него остались жена-домохозяйка и трое детей - старшей двенадцать, младшему - четыре года. Мы им сейчас немного помогаем. Мы не знаем, где и как он погиб. Знакомый сказал - ваш брат в морге. Пули попали в грудь и в район печени. Врачебное свидетельство о смерти Алишера - номер 303. Я махаллинскому раису (председателю) все объяснительные написал, и в горотделе тоже, там отпечатки пальцев у меня взяли.
Алишер погиб, а его младший брат – Хамид ранен в ногу и руку. Он сейчас в облбольнице. Мы слышали, что ему ногу отрезали (но мы не видели – никаких родственников к нему не пускают). Вчера его уже в списках пациентов не было - куда-то увезли, а раньше он был там (в больнице). Мы носки ему относили, покушать передавали. В УВД сказали – не знаем, где он. Когда что-нибудь узнаем, вам сообщим.
Моя жена тоже 13 мая пропала. Где она - не знаю. Я все морги, больницы, клиники объездил - нет ее, трупа не нашел. Когда здесь все началось, 13 числа, я стал ругать жену - иди сына поищи, такая обстановка в городе (У меня сахар высокий, я из дома не выходил, болел). Она пошла, а сын сам домой пришел. А жена – нет».
Рядом с Абдулло сидит молодой парень. Это его родственник - Мамадали, 17 лет. Они фактически живут в одном дворе - заходишь в один двор и из него отходит калитка в соседний двор. Так живут близкие родственники. У Мамадали 13 мая бесследно исчезла мать.
Рассказывает Мамадали: «Мой отец находится в больнице. Он тоже раньше был в больничных списках, а сейчас его нет. Вчера исчез из больницы. А куда - родственникам не сообщают. Еще у меня мама пропала. Мадина, 40 лет. 13 мая пошла меня искать и не вернулась. А я домой пришел…»
Из разговора выясняется, что у матери Алишера было 9 детей. Из них с тремя сыновьями от другого брака (сводными братьями Абдулло) случились несчастья. Один погиб, другой оказался в больнице, а потом вообще исчез. А еще с одним сыном произошла следующая история. В 1999 году, вскоре после известных взрывов в Ташкенте, его арестовали (за что, Абдулло сказать затрудняется или не хочет). Ему дали на суде 18 лет, и уже через 5 месяцев он погиб. В заключении о смерти было написано, что ему стало плохо с сердцем - сердечный приступ. «Я сам его в Каракалпакстане в морге забирал, в Нукусе. Позвонили нам, сказали - забирайте его».
«На его теле были следы того, что его мучили?» - спрашиваем.
Абдулло утвердительно кивает головой.
Таким образом, у одной только женщины несчастье случилось с тремя ее сыновьями.
История двадцать вторая. Хоким, 23 года
Он был поваром. Напротив нас сидят его мама и бабушка. Бабушка опирается на посох. Хоким был женат, и у него осталось двое детей - сын и девочка. Они живут на улице, которая находится недалеко от кинотеатра «Чулпон».
Рассказывает его мама: "В тот день он на базар пошел за продуктами. Отца нет, поэтому он старший (ответственный в доме). В тот день (13 мая) кто-то из знакомых позвонил (кому-то из соседей, телефона в доме нет) и успокоил родственников Хокима – «он с нами, там стрельба, опасно ходить, мы пока переждем, все будет нормально - потом придем домой». На улицу они вышли и там пуля его достала. Его убили возле кинотеатра «Юбилейный» (Так раньше назывался «Чулпон»). За продуктами он пошел - там люди ходят, митинг, ему же интересно - и он за толпой пошел. Из любопытства».
В разговор вступает его дядя, Анвар:
«Целую ночь мы его ждали, не спали, волновались, и рано, еще до рассвета я пошел и нашел его труп. Пуля попала в правую почку. Он в армии не служил, не знал даже, как стрелять. Он был единственный мальчик в семье и поэтому его не взяли в армию по семейным обстоятельствам. Когда его отец умер, их остались в семье пять детей. И он был единственный мальчик, остальные девочки. За ним идет сестричка - ей сейчас 18 лет. Мы женили его, ему тогда было 18 лет. У него уже двое детей осталось сиротами. Мама (вторая группа инвалидности по болезни глаз) и бабушка - теперь им всем придется жить на их пенсию.
Когда я его привез домой, к нам приехали главный врач поселковой поликлиники (поселковый совет) и два сотрудника прокуратуры. Они его осмотрели. Рана была не смертельной, но он там всю ночь лежал и умер от потери крови. А в морг мы его не возили. Если мы знали бы, что так получится, то остановили бы его. Послушный он был парень, не такой… Он из дома вышел – мы думали с ребятами он здесь, а его все нет и нет. Я вышел его искать и передо мной оказался труп его.
Люди, живущие там, собрали несколько автоматов на земле. Наверное, уходили они, побросали их… Люди, которые там лежали - им жители ближайших домов лица материей закрыли. Сколько их было? Кто посчитает их… Я своё нашел, унес. Люди добрые помогли мне, подбросили на машине тело до дома. Он в сознании, наверно, еще был, когда там лежал, от потери крови умер…»
Сверху, пока мы разговаривали, над нами все время щебетали две ласточки, свившие гнездо прямо над входом в дом. Жена убитого, теперь вдова, еще совсем молода - ей всего 23 года.
История двадцать третья. Ахмадов Одилжон. В июне ему исполнилось бы 43 года
Он жил в районе города, который называется Джалабек. Рассказывает старший брат убитого Арипжан.
«В машине «Скорой помощи», в которой брат работал врачом, погибло три человека. Мой брат работал в филиале скорой помощи в Боги-Шамоле. Всего нас в семье было четверо сыновей. Он был следующий после меня.
13 числа он вышел на работу, а 14 мая он должен был вернуться. Он должен был отдежурить сутки. Мы думаем - что-то долго его нет. И мы проехали на центральную станцию скорой помощи. Там нам сказали, что вчера на них совершено нападение, и они убиты. Там они еще, на месте происшествия. Их было четверо, из них трое убиты, в том числе мой брат. Но в тот район нас не пустили - сказали, что в том районе идет стрельба. Они сами доставили их тела в областную больницу и отдали нам после вскрытия. Врачебное свидетельство о смерти мы сдали в Загс, и паспорт тоже там оставили. Номер врачебного свидетельства о смерти - 22. Они не сказали нам точное время, когда он погиб, но вывезли его на следующий день в два часа. Раньше эта улица называлась Наманганская (где он погиб), а теперь Университетская. У него остались жена и трое детей. Старшая девочка в Ташкенте учится, а два мальчика учатся в школе».
«Сколько в машине было дырок, я не считал - не до этого было мне».
«Это настоящее преступление - стрелять в «Скорую помощь». Раньше я никогда об этом не слышал. И аксакалы тоже не помнят такого. Я был в шоке от этого, что говорить… Ведь в «Скорую помощь» нигде не стреляют…»
История двадцать четвертая. Саидхон, 1972 года рождения
У него осталась жена и трое детей. Жена - домохозяйка. Погибший был плотник-мебельщик. В этой махалле живут в основном ремесленники. Махалля расположена в нескольких сотнях метров от кинотеатра «Чулпон».
Саидхон погиб 13 мая. Он работал дома, собирал мебель. По словам родственников, вечером он вышел на улицу - то ли за сигаретами, то ли просто пообщаться с друзьями. И когда он пошел назад, уже началась стрельба, и люди боялись выйти на улицу. А в полпятого утра его нашли. Соседи сказали, что он на улице лежит. Мужчины его подобрали и внесли в дом. Он был убит на тихой улочке в 20-25 метров от своего дома. Пуля попала ему в печень.
«Сердце моё не выдерживает», - тихо произносит его мать.
Из заметок автора
Сегодня над Андижаном повисла атмосфера страха. Расстрелы, аресты, преследования погрузили город в пучину ужаса, что если ты не сталкивался с подобным лично, то тебе трудно понять, что такое бывает. Если это передать одной фразой, она будет звучать так: «Добро пожаловать в тысяча девятьсот тридцать седьмой год».
* * *
Все эти события в городе называют «войной»: «Это еще до войны было». «После войны все подорожало…»
* * *
Недалеко от кинотеатра Чулпон, в махалле, подхожу к трем мужчинам, одетым в традиционную траурную одежду - чапаны, кушаки, тюбетейки. Завожу с ними разговор и вдруг вижу, что от страха у одного из них начинают дрожать губы. «Здесь один дал интервью журналистам на соседней улице - на следующий день его застрелили…»
* * *
Фотографируем дырки от пуль. Парни вокруг сначала дружелюбны, но вскоре в их глазах появляется смертельный страх. «Всё, закончили? Брат, нам проблем не надо…» «Вы-то здесь причем, какие у вас могут быть проблемы?» «Это же Узбекистан. Вон там следственный изолятор…»
* * *
Спрашиваем дорогу. Молодой парень водит глазами сначала по сторонам, потом указывает нам дорогу одними глазами, не сделав ни единого движения рукой (в лабиринте узких улочек). Он боится, что кто-то увидит, что он разговаривает с журналистами…
* * *
Вот что сегодня сказал нам таксист: «Точной правды никто не узнает - власти все скрывают. Правда - это то, что солдаты стреляли в народ. Они еще контрольный выстрел делали. Убитых не меньше тысячи, но их вывезли на грузовиках и закопали. Со временем правда выйдет, но сегодня, по-моему, нет».
* * *
Рустам, 20 лет: «Митингующие на площади собирались, мирный народ. Днем там же жара была – акромисты народу пить давали, еду - они с базара продукты привезли и там раздали. И попавшим в плен милиции и солдатам - там 2-3 раненых были - они оказали медицинскую помощь. Там из толпы была женщина-врач, она вышла и оказала помощь (перевязка и т.д., кровь остановила)».
* * *
Вдоль проспекта Бобуршаха по обеим сторонам дороги более чем на сто метров тянутся следы от пуль. Это проезжавшие мимо солдаты от нечего делать дали несколько очередей по домам. Пробиты стекла, киоски, стены в дырках от пуль. Ранено несколько человек, стоявших на обочине, и два человека в микроавтобусе «Дамас», один из которых, как нам рассказали, погиб. Через несколько дней после этого жители близлежащих домов объясняют нам, как это происходило, и указывают на дочку одного из пострадавших (он попал в больницу), которая продает какие-то продукты возле своего дома. Подходим к ней: «Вы можете рассказать, как все произошло?» Она отрицательно качает головой: «Нет, нам папа живой нужен…»
* * *
Фотографируем отметины от пуль на стене магазина. К нам подъезжает человек на велосипеде, сначала смотрит, затем еле слышно говорит: «Под суд надо Каримова…»
* * *
Некоторые отделываются от журналистов так. Подходим - скамейки, цветные одеяла, траур. «Нет-нет, у меня мама умерла, своей смертью». Следующие поминки. «Брат умер. Не здесь - Россияда. Гроб завтра привезут». «Отчего умер?» «Как это по-русски… пичок сюда…» «Ножом ударили?» «Да». «Кто?» «Мафия…»
* * *
Таксисты здесь одноразовые. Средний заработок таксиста – две-три тысячи сумов в день (2-3 доллара). Мы даем ему в несколько раз больше, чтобы он возил нас по городу и помогал искать семьи погибших. Но с каждой минутой его страх возрастает, и через несколько часов водитель произносит: «Извините, но я больше не могу с вами ездить. Я очень боюсь…». И так – каждый раз.
Многие нам говорили, что тела убитых тайно захоронили в поселке Боги-Шамол, недалеко от Андижана. Вначале я думал, что это слухи. Потому что сперва люди передавали будто убитых увезли на кладбище Бузтон, мы там побывали, но их там не оказалось. Потом в качестве места массового захоронения нам указывали на Тешик-Таш. И вот - Боги-Шамол. В течение одного дня об этом сказали трое. Они имели в виду, что исчезнувшие тела женщин, детей и сильно изуродованные трупы власти захоронили именно там.
Большая удача - мы встретили человека, который подтвердил, что захоронение там, по крайней мере, готовилось. Это был дворник. Нам удалось его разговорить, и он, на условиях анонимности, сообщил, что через несколько дней после расстрела на улице Чулпон (даты он не помнит, но помнит, что в тот день распространились слухи о войне в Пахтаабаде) дворников в количестве около пятидесяти человек мобилизовали на работу – рыть могилы. Их привезли в Боги-Шамол и там, на холмах, за местным кладбищем они несколько часов рыли могилы. Большинство могил к этому времени было уже готовы, поэтому они вырыли только несколько и углубили уже готовые. Могилы они готовили такие - два метра на метр и метр десять сантиметров глубиной. По его словам, всего их было около двадцати. Но сколько человек хоронили в каждой такой могиле, и хоронили ли вообще, он не знает, поскольку вскоре поступила команда им уезжать. Он был в шоке, и, по словам его сына, два дня беспробудно пил.
Дворник: «Если не по закону хоронить, то можно по 5-10 человек в одну могилу впихнуть. Я несколько могил выкопал. Ну как выкопал – углубил немножко. Там уже почти все готово было».
Рассказывает сын дворника, Сайдулло: «Сегодня отец порядок наводит, подметает, цветы сажает, а потом идет могилы копать». «Я слышал, что это солдаты всех расстреляли. Потому что Каримов дал приказ всех убить».
Дворник: «Я первый раз слышу эти слова - акромисты. Кто они такие?»
Сын: «Был такой человек - Акром Юлдашев – но кто они такие и за что боролись, никто не знает. Везде все бедно живут. Вот зайдите на базар - спросите цены и спросите у людей зарплату. У меня зарплата – 40 тысяч сумов. На базаре туфли купить - они 15 тысяч стоят. Коммунальные услуги - 5.300. У нас до войны этой с января стала дорожать электроэнергия. За полгода она примерно в два раза подорожала. А газ?.. Как прожить на такие деньги? А ведь у меня жена, дети…»
«Если узнают, что мы с вами говорили, сегодня же вечером приедут из СНБ и нас заберут».
«Только по нашему телевидению можно услышать, что Каримова кто-то хвалит…»
«Как я слышал, когда толпа с площади уходила по проспекту Чулпон, акромисты шли сбоку, по тротуару, а впереди вели заложников - прокурора Андижанской области и налогового инспектора в том числе. И по ним открыли огонь солдаты и убили их всех».
«Это хуже, чем в Афганистане - там, по крайней мере, война была, а здесь митинг был, и их расстреляли».
* * *
Едем в Боги-Шамол. Почти доехали, вдруг видим – надо проезжать через блок-пост. Душа уходит в пятки. Ну, думаю, сейчас поймают и вышлют из Ферганской долины, а аппаратуру, и фотопленки отберут. Но Бог миловал, проскочили. «Четыре дня назад этот блок-пост поставили» - говорит таксист. Подъезжаем к кладбищу - оно уже за этим поселком Боги-Шамол, на холмах. Дорога перегорожена бетонными блоками. Выясняется, что их тоже положили здесь четыре дня назад.
Само кладбище небольшое. Здесь жители поселка хоронят своих родственников. На кладбище девять свежих могил. Видно, что несколько дней назад здесь похоронили сразу девять человек. А метров в ста пятдесяти дальше виднеется раскопанная земля. Дальше тянутся одни голые холмы, поросшие засохшей травой.
Подходим к этому месту и видим, что это и есть искомое захоронение. Могилы здесь рыли широкие, на два человека. Из рыхлой земли торчат мраморные столбики с номерками. Несколько могил пусты. Из одних уже кого-то достали (нашли родственники), а в три или четыре еще никого не закапывали. Могил, где в данный момент кто-то покоится - сорок пять. И повсюду разбросаны белые резиновые перчатки – такие выдают, когда работники морга возятся с трупами.
Таким образом, на кладбище Боги-Шамол покоится как минимум 54 человека, погибших около двух недель назад.
Две недели назад, утром, 14 мая, когда я пробирался по направлению к хокимияту, чтобы выяснить, чем закончилась осада, ко мне подошел человек, который вел за руль велосипед, и задыхаясь от гнева, сообщил, что войска убили сотни людей, а потом куда-то вывезли убитых на трех грузовиках. «Пойдем, я покажу, убитые еще там лежат», - требовал он.
На проспекте Чулпон, на асфальте, перед нашими глазами предстало страшное зрелище - лужи крови, человеческие мозги, разбросанные женские тапочки, зонтики. И все – никаких тел там не было. А убитые (я насчитал их около 30) лежали в самых разных местах, но все достаточно далеко от места основной бойни. Так вот, человек с велосипедом – это был местный правозащитник Лутфулла Шамсутдинов. Вскоре к нам приблизился еще один правозащитник – Саиджахон Зайнабитдинов, человек лет 45-50, с седоватой бородкой. «Что тут творится…», - ошарашенно проговорил он. А вокруг метались совершенно обезумевшие люди...
Второй и последний раз Лутфуллу и Саиджахона я встретил примерно через неделю. Дозвониться до них было невозможно – им отключили домашние телефоны, поэтому мы подъехали на машине сразу к дому Саиджахона. Он вышел проводить моего товарища к человеку, с которым тот хотел встретиться, а мы с Лутфуллой стали дожидаться его возвращения. Но вскоре нам пришлось уходить. Из комнаты вышла пожилая мать Саиджахона и стала осыпать нас упреками, говоря: «Саиджахон мой единственный сын, а вы его в эти дела втягиваете».
На улице Лутфулла поминутно бросал взгляд на часы, оглядывался по сторонам, и, стиснув зубы, шептал - ну где же они? Выяснилось, что знакомый сотрудник из органов по старой дружбе его предупредил - его, как свидетеля преступлений, собираются убрать. «Потом скажут – это его сбежавшие из тюрьмы зэки убили…» И он уже сутки ждет то ли американского консула, то ли атташе, который должен его забрать. А тот все не едет…
В этот момент из-за угла вынырнул большой джип. Лутфулла подбежал к нему, перекинулся с кем-то несколькими словами, затем подошел ко мне: «Ну, прощай!». И машина исчезла. Вскоре вернулся Саиджахон. Узнав, куда делся его товарищ, он молча кивнул и направился к дому. Вид у него при этом был уставший, обреченный. Он явно ожидал ареста. И через несколько дней действительно он был арестован.
* * *
Мы нашли еще одного очевидца расстрела на проспекте Чулпон. По-русски он говорит плохо, поэтому то, что он нам рассказал, пересказываю своими словами. Вот как, по его словам, это было. Народ двумя большими толпами уходил с площади, когда там шла стрельба. Первая толпа была где-то 2 тысячи человек. А сзади, в нескольких сотнях метров от нее шла толпа примерно в 700 человек. В первой толпе были и мятежники, оставившие хокимият. Перед собой они вели пленных - прокурора и так далее – всего около 15 человек. Но впереди их поджидали два или три БТРа и лежали на земле солдаты. И вдруг они открыли убийственный огонь по всей толпе и в течение нескольких минут полностью скосили первую толпу, целиком. И из них никто не остался живой. «Я шел сзади, в задних рядах, вдруг смотрю – впереди меня все уже на земле валяются, а я стою в первом ряду…» А вторая толпа разбежалась по узким улочкам махаллей.
* * *
Мне кажется, я понял, почему в толпе, расстрелянной на проспекте Чулпон, было так много жителей того района, близкого к старому городу. Просто они после обстрела митинга пошли к себе домой. И угодили в засаду.
* * *
Сегодня площадь вокруг хокимията по-прежнему закрыта, оцеплена. На ней стоят три обгоревших здания – театр им. Ахунбабаева, кинотеатр им. Бакирова и хокимият. Кто поджег последний – неизвестно. Это произошло уже после того, как повстанцы (мятежники) оставили его. Главный городской проспект - проспект Навои закрыт от здания СНБ и дальше, до площади перед хокимиятом. Ряд зданий охраняются БТРами - это тюрьма, УВД, СНБ. В городе продолжаются аресты. Как нам стало известно, несколько дней назад в Ферганскую тюрьму из Андижана в течение только одного дня поступило 40 человек. Их отправили по этапу дальше, в другие тюрьмы республики. Раненые, находящиеся в областной больнице, исчезают неизвестно куда. Родственникам сообщают, что из больничных списков те выбыли. А куда – неизвестно.
Зато по телевизору все время показывают, как хорошо в стране узбекской жить. Интервьюируемые просто захлебываются от праведного гнева по отношению к экстремистам. В Интернете большинство новостных сайтов наглухо заблокировано. Журналистов в Андижане уже не осталось, а российские телеканалы – главный источник информации для узбекистанцев – ничего не сообщают о произошедшем в этом городе - новостной повод ушел.
На проспекте Чулпон несколько зданий быстро подштукатурили и выкрасили в зеленый и желтый цвет. Летнюю кухню, которая целиком была издырявлена пулями и реставрации не подлежала, снесли. Таким образом, следов стрельбы практически не осталось, и скоро в город можно будет смело пускать иностранных туристов и журналистов.
* * *
Примечательно, что люди пытаются распространять информацию сами. Наш знакомый рассказал, что какие-то женщины подбросили утром ему и его соседям какие-то «записки». Я догадался, что он говорит о листовках, и попросил принести их, если они еще сохранились. Он ушел, и вскоре вернулся с пачкой распечатанных из Интернета сообщений ВВС о событиях в Андижане, на узбекском языке.
Так здесь распространяют правду.
* * *
Алексей Волосевич, собкор ИА «Фергана.Ру», Андижан-Ташкент
Фотографии любезно предоставлены фотожурналистом © Иолой Монаховой