Продолжение

С будущим мужем познакомились на работе в поле. Обоим было по семнадцать лет. Шура была видной девушкой, первой красавицей на много сел вокруг, к тому же рукастой и отзывчивой. Саше сразу запали в сердце ее огромные серые глаза и вкуснющий хлеб, которым она угостила нового знакомого. Сам Саша был не местным. Приехал из города на лето, в городе учился на автослесаря. Чинил в поле технику, иногда заменял водителей на покосе. В отличие от Шуры, не отличался выдающейся внешностью, зато замечательно пел. По вечерам, после работы, вся молодежь собиралась у костра. Делились друг с другом остатками съестного, пекли картошки в углях и непременно слушали романсы в сашином исполнении.

Саша обещал Шуре в августе вернуться к ней, как только закончит обучение. И он сдержал свое обещание: через два года устроился на работу в местную мастерскую, где и проработал всю жизнь. Все два года Шура раз в месяц бегала на почту, чтобы получить письмо от него и отправить свой ответ на предыдущее. Разрывала конверт по дороге домой, горя от нетерпения, жадно пробегала глазами по ровным строчкам. А дома снова и снова перечитывала письма, иногда просыпаясь для этого посреди ночи. Мать смеялась над ней, охала с печки:

— Ну, дуреха! Нет чтоб спать, сидит читает. Глаза портит в темноте. Нужна ты будешь Саше своему слепая-то? Видать, мало работаешь, раз на глупости всякие силы есть.

Шура смеялась:

— Мама, я его так люблю! Кладу письмо под подушку, ложусь сверху, а щека прямо так и пылает. Как будто Саша рядом лежит и на ухо мне все эти слова свои говорит. Тихо так. Глупо это, да?

Она и представить тогда не могла, что у них с Сашей будет такая семья - дети, внуки, правнуки и две собаки. Что он женится на ней, и свадьба эта будет сказочной. Что сашины родители примут ее тепло и будут относиться, как к собственной дочери.

Сейчас бабе Шуре и деду Саше было по восемьдесят лет. Большую часть жизни они провели вместе, поэтому считали друг друга самыми близкими людьми. Дети, три дочери и сын, уехали в город и не пожелали возвращаться назад в деревню. Навещали родителей по выходным и праздникам, привозили в гости на каникулы внуков. Когда подросли внуки, стали сами навещать бабу Шуру и деда Сашу, привозили в гости правнуков.

Связь стариков с семьей как будто становилась тоньше со временем, несмотря на все эти встречи и теплые отношения с детьми и внуками. Они были людьми из прошлого века и плохо уживались с обычными для семьи мелочами, вроде тостера или поездки в аквапарк. Молодое поколение знало о них, помнило и любило. Но встречи случались все реже, заменялись на телефонные звонки и посылки с сувенирными вафельными полотенцами и разделочными досками. Каждый был поглощен своими проблемами и делами, своими семьями и друзьями, целями на жизнь. Самой жизнью.

Баба Шура понимала это и не обижалась. Она и сама была такой в молодости. Мать жила с ними до самой смерти, но общению с ней после дня в колхозе Шура стала постепенно предпочитать общение с мужем и игры с детьми. Мать как бы отошла на второй план, превратилась в призрака и неотъемлемую часть будней. Как-то, уже совсем в преклонном возрасте, она подозвала Шуру к себе, взяла за руку и рассказала, какие хочет похороны:

— В сундуке лежит ситцевое платье, голубое. На голову надень платок синий, с маками. Он тоже в сундуке. Ноги босые пусть будут. Камень над могилой не ставь, не люблю я, когда на грудь давит. Холодный он, камень-то могильный. Поставь крест, деревянный. И ромашек куст посади.

От неожиданного осознания старости и дряхлости матери, ее скорой смерти Шура тогда расплакалась на глазах испуганных детей. Мать гладила ее по голове натруженной сухой ладонью, причитала ласково:

— Вот дуреха, ты моя дурочка. Чего ревешь, детей пугаешь?

— Прости, мамочка! Прости меня! — всхлипывала Шура.

— Послушай меня, Шура. Ты передо мной невиноватая, как и я пред тобой. Не было у нас с тобой обид. Не о чем нам жалеть. Хорошую жизнь прожили вместе. Об одном жалею, – мать стала жевать беззубыми деснами губу, глаза ее наполнились слезами. — Жалею я, что батьку твоего не нашла. Соколик мой бедненький! До сих пор в чужой земле, в безымянной могиле лежит! Ну ничего! Скоро свидимся на том свете, даст бог!

После смерти матери и ее похорон, Шура воспылала желанием отыскать могилу отца. Посылала разные запросы, и все они оставались без ответа. Потом быт, взросление детей и работа затянули, желание угодить покойной матери стихло, она оставила поиски. Сейчас, после выхода ее и Саши на пенсию, упадка хозяйства из-за немощности и некоторого обнищания, наступившего старческого одиночества она часто вспоминала свою мать: сидящую в углу, под образами, молчаливо о чем-то думающую. Шура понимала, почему мать хотела найти могилу отца. Она и сама с каждым днем все чаще задумывалась о том, чтобы возобновить поиски. Раньше затевала их ради матери, ради спокойствия ее души, в качестве своеобразной дани уважения. Теперь это стало личной шуриной проблемой:

— Дети и внуки, конечно, хорошо, — говорила она как-то деду Саше за чаем. — А спокойная душа совсем прекрасно. Так благодарна я отцу за этот дом! Мы с тобой в нем всю жизнь провели. И после этого не найти его могилы… Саша, нас ведь в рай не пустят, таких скотов неблагодарных.

— А что делать? — недоумевал Саша. — Ты старушка, я старик. Куда нам с тобой могилы искать… Лопату руки не держат.

— Хотела вот внучат попросить. Нину, Катю, Веню…

— И как они найдут его тебе? К ворожее пойдут? — засмеялся, кряхтя, дед.

— Я передачу вчера смотрела. Там парень своего прадеда нашел. Неделю искал. Может, и нашего батьку найдут, если попросить-то?

— Ну попроси.

Баба Шура надела очки и на старенькой раскладушке нажала цифру один. Веня научил ее, что если нажать цифру один, можно ему позвонить. Он ответил почти сразу:

— Да, баб Шур? Привет! Как дела?

— Венечка, внучек! Дела у нас хорошо. Чай с сахаром и вареньем пьем. Дома тепло. У тебя как дела?

— У меня все хорошо, баб Шур. Обедаем. Ничего не случилось?

— Веня… Ты же знаешь, что у отца моего, Кузьмы Михалыча, могилы нет? Как убили его на фронте, закопали где-то, так и пропал.

— Знаю, — задумчиво пробормотал Веня.

— Вот хочу тебя попросить. Нельзя ли его отыскать?

Веня нервно хмыкнул:

— Баб Шур, это дело непростое. Надо архивы поднимать, писать куда-нибудь запрос.

— Я запросы писала в юности, Веня. Мне не ответили. Передачу вчера смотрела. Там мальчик нашел своего прадеда. Как-то он все так сделал…

— Почему ты решила вдруг могилу отца искать? — спросил Веня.

— Да как тебе сказать… помирать ведь скоро. Не хочу с тяжелой душой в мир иной отходить. Нехорошо это. Надо отца найти и могилку поставить.

— Ладно, баб Шур, я поищу, поспрашиваю. Вечером позвоню тебе и расскажу, что узнаю. Ты помнишь, как на звонок отвечать? Зеленую кнопку нажать нужно.

Весь день баба Шура себе места не находила. То и дело поправляла коврик на крыльце после Саши и пробежавших по ступенькам кошек. Ходила по тропинке в огороде туда-сюда, от калитки до старенькой покосившейся баньки, поправляла занавески в спальне. Телефон носила с собой, в кармане. Веня позвонил в девять часов:

— Баб Шур, не спишь? Я тут навел справки. Катя же у нас в музее работает, у нее служебный доступ к какой-то программе есть по поиску фронтовиков. Архив, короче. Отца твоего Кузьмой Михайловичем Вяткиным звали? Семнадцатого года рождения? Пятое ноября?

— Да, — обрадовалась баба Шура и присела на заправленную койку. — Все верно, Венечка! Нашли?

— Получается, что нашли. Под Сталинградом, в сорок втором, в июле. Похоронен в общей могиле.

— А где могила-то эта? В Сталинграде?

— Да, на Мамаевом кургане. Там, кроме него, еще тридцать пять тысяч лежит.

— Ох, — баба Женя прикрыла задрожавший рот ладонью.

— Хочешь съездить туда, баб Шур?

***

Через неделю Веня приехал в бабушке. Усадил ее и деда в машину, укрыл им ноги пледом. Ехать было долго, больше суток. Уже через несколько часов кости бабы Шуры заныли, сидеть стало больно, ноги затекли. Но она не подавала вида. Боялась, что внук передумает и развернется. Дед Саша почти всю дорогу продремал, прерываясь только на кроссворд. Часто делали остановки, чтобы размяться и перекусить. На ночь остановились в уютном отеле у дороги.

В Волгограде старики смотрели на статую Родины-матери с широко открытыми ртами. Они ни разу не покидали родную деревню. Бывали иногда в районном центре, но он не мог похвастаться такими величественными памятниками. Кое-как поднялись втроем до Зала Воинской Славы. Часто садились отдыхать на ступени и скамьи. Внутри круглого зала было тихо и безлюдно. Только от вечного огня исходил еле слышный гул. По периметру зала на стенах были высечены таблички с именами захороненных тут героев. Буквы были огромными. Веня прошелся вдоль стены, пробежался взглядом по всем именам, нашел нужное:

— Вот, баб Шур! — воскликнул он, указывая пальцем в имя.

Старики подошли, поправили очки, посмотрели туда, куда указывал палец Вени. «Вяткин Кузьма Михайлович, звание не указано». Слезы полились из глаз бабы Шуры. Она уткнулась в плечо мужа. Дед Саша крепко обнял ее своими тонкими, как ниточка, жилистыми руками.

— Папа, — шептала сквозь слезы баба Шура. — Папочка!

Веня обнял обоих, похлопал бабу Шуру по спине:

— Пойдем, он тебя ждет.

Они шли по дорожке, по левую сторону которой на аккуратно подстриженной траве лежали гранитные плиты с именами. Баба Шура обрадовалась, думая, что ее отец под одной из таких плит. Такая честь! Достойная могила. Веня в ответ на ее восторг покачал головой:

— Нет, — сказал он и ткнул пальцем в травянистый холм. — Он там. В братской могиле.

Баба Шура расплакалась во второй раз, дед Саша и Веня во второй раз успокаивали и обнимали ее. Потом попросила об уединении, осталась одна напротив гранитных плит, пока Веня под руку вел деда обратно к машине, помогая ему спуститься.

Баба Шура долго стояла и смотрела на качающиеся от легкого ветерка травинки. Сердце ее постепенно заполняли покой, радость и благодарность. Когда вернулся Веня, оставив деда дожидаться в машине, она попросила:

— Вень, сорви, пожалуйста, пару травинок.

Он рассмеялся, наклонился к газону:

— Баб Шур, а меня в тюрьму за вредительство не посадят? Осквернение могил!

— Типун тебе! — проворчала бабушка, забирая из его рук пучок травинок.

Перед обратной дорогой сутки отдыхали в отеле. Выспались, посмотрели телевизор, прогулялись по саду, поужинали. Баба Шура взяла из ресторана отеля салфетку и положила в нее сорванную Веней траву.

***

После возвращения домой дед Саша слег с ревматизмом. Баба Шура лечила его и ухаживала за мужем, как могла, сама чувствовала слабость. Приехали в помощь обеспокоенная дочь и внучка Нина. Окрепнув и восстановившись, баба Шура переоделась, повязала голову праздничным платком, взяла заветную салфетку и пошла на кладбище, навестить могилу матери. Дочь хотела пойти с ней, но баба Шура запретила:

— Не беспокойся, я дойду. Тихонько пойду. Все в порядке. Мне надо.

Могила матери выглядела ухоженно и опрятно. В ногах цвел куст ромашек, холмик порос травой. Баба Шура развернула салфетку, высыпала на холмик подсохшие травинки. Одни из них подхватил и унес ветер. Другие остались лежать на земле.

— Я нашла папу, — улыбнулась баба Шура выцветшему изображению на кресте. — Он с друзьями. Над ним трава и небо. Ему хорошо, мама. Надеюсь, вы встретились там. Скоро и я вас навещу. Теперь мне не стыдно будет умирать.

Подпишись, чтобы не пропустить новые рассказы 

Хельга знает - https://t.me/+bHKzGL-j-bE0MDZi