Продолжение
За столько лет дружбы они уже срослись всеми частями тела, а пуще всего сердцами, и поэтому, когда бодрая Нинка сказала, что для "бешеной собаки семь верст не крюк", и твердо вознамерилась ездить на новое место своей работы, Лида, было хотевшая распрощаться с коллективом и поискать что-то поближе, вскинула брови к потолку и... добавила: "Где одна, там и вторая! Семь верст не крюк, я без тебя не смогу, а с тобой и все десять пробегу!"
И они "побежали"...
Ехать каждый день в метро с одного конца города на другой ранним утром было тяжко, но через какое-то время они приноровились и, ловко залетая в вагон первыми, весьма прытко, невзирая на возраст, занимали сидячие места и потом целый час досыпали утренние сны на плечах друг друга.
***
Бросать работу им никак было нельзя, ну, во-первых, они ещё были вполне бодрыми "девушками" с запасом сил, а во-вторых, у Нинки была семья... Ну как семья? У нее был сын и мама, у Лиды только мама.
Сыновей, как и дочерей, у Лиды не случилось, как, собственно, и замужества, ну вот так вышло... все вышли замуж, а Лида осталась "за дверями", не встретила своего прынца, ни на коне, ни пешком. Нинка же встретила ещё на заре своей юности.
Они даже успели неплохо пожить и даже народить себе сыночка, а потом как-то случилось неприятное приключение, после которого от семьи у Нинки остались только сын и мама (папа пал "смертию" ещё в период Нинкиного детства, от чрезмерных градусных возлияний, освободив их с мамой и оставив им хорошую квартирку на окраине большого города).
Однажды Нинка поехала отвозить сына на дачу к маме для летнего закаливания и вскармливания внука на природе и предупредила, что побудет там до вечера воскресенья, однако в субботу ей стало так невероятно скучно и тоскливо без мужа... что она резко вспомнила про замоченную и благополучно забытую стирку и про курицу, вынутую из морозилки и грозившую протухнуть.
В общем, Нинка, расцеловав сыночка и маму, отбыла домой прям в субботу вечером, чтоб за воскресенье переделать все забыто́е.
Она ехала в электричке и представляла, как обрадуется муж и как она наготовит из курицы целый обед вместо извечных пельменей, которые ел муж в ее отсутствие.
На свой третий этаж взбежала чуть ли не бегом, совершенно запыхавшись, открыла дверь и, обнаружив в квартире тишину, не снимая ботинок помчалась в спальню, справедливо полагая, что муж уже залёг в "ночное", чтоб плюхнуться прямо на него и слиться в радостных объятьях наскучавшихся с пятницы тел.
Нинка распахнула дверь спальни и уже было прыгнула и даже распахнула руки для этих самых "наскучавшихся"...
Как вдруг уже практически в "полете" обнаружила, что объятья у мужа уже имеют место быть, но не с ней. Приземлившись по инерции на мужа, она своей "распахнутой" рукой вляпалась в чужие черные волосы, распластавшиеся по ее, Нинкиной, подушке.
Когда Нинкина рука вляпалась в эти самые черные..."патлы", как заметила про себя Нинка, у нее произошло короткое замыкание в голове и смыкание пальцев рук. Зажав клок прически неизвестной дамы, Нинка взвыла на всю квартиру: "Во-о-он!"
И, обладая недюжинной силой, сдобренной адреналином от произошедшего, не разжимая руки на волосах оппонентки, слезла с мужниного тела, перетащив при этом через него обладательницу черной прически, и, невзирая на ее душераздирающий визг, этой же рукой нанесла серию точечных ударов по физиономии своему "наскучавшемуся" по женскому теплу мужу. Примерно на третьем ударе клок зажатых в кулаке волос отделился от головы "утешительницы" мужниного тела и остался в кулаке Нинки.
Муж подскочил и, слабо отбиваясь от "мохнатого" кулака Нинки, напялил брюки и свитер.
Вытолкав за дверь сладкую парочку и швырнув вслед клок выдранных волос соискательницы мужского тепла, Нинка заперла дверь и, сев в коридоре на пол, разрыдалась.
До самого утра Нинка стирала замоченное ещё в пятницу утром белье, предварительно выкинув мужнины шмотки, потом готовила обед из той самой курицы, потом, достав старый чемодан, кидала в него пожитки мужа, не забыв даже зубную щётку и бритвы, в общем, вычистила всю квартиру от малейшего намека на присутствие мужчины в ее жизни.
Под утро уставшая легла на кровать сына и спала целый день, до того самого момента, когда звонки в дверь сменились уже настойчивым стуком.
Нинка посмотрела в глазок.
Там стоял муж с цветами и виноватой улыбкой.
Нинка открыла дверь и, не дав даже опомниться "герою-любовнику", швырнула в него чемоданом, отчего тот, не удержавшись на ногах, отлетел к соседской двери, где и приземлился в обнимку с квадратной котомкой, вслед чемодану вылетели два пакета и Нинкино: "Вали куда хочешь!"
Куда свалил муж, Нинку вообще не волновало.
То есть волновало, конечно, ведь за приличное время совместной жизни она приросла к мужской особи, обитавшей в ее квартире, и выработала стойкую привычку заботиться об этой особи местами даже сильнее, чем о себе. Но со временем все выплакалось, изжилось, пережилось и переболелось.
Сын, конечно, тосковал и плакал, пришлось Нинке пойти на уступки и разрешить им с отцом общение, сама же она не могла даже находиться рядом с бывшим.
Почему-то при виде мужа у нее делался рвотный рефлекс и желание чем-нибудь его огреть по башке, в общем, каждый раз, как он приезжал за сыном Нинка, тщательно нацеловав дитя, выпихивала его за дверь в уже ожидающие отцовские руки и так же забирала его, не впуская в отмытую от присутствия мужа квартиру самого мужа, отца ее сына.
В общем, со временем все устаканилось. Лет с 15 сын сам начал ездить к отцу, на тот момент уже нашедшему себе и новую жену, и даже народившему себе нового сына. А Нинка, навсегда расставшись с идеей связывать свою жизнь с соискателями, погрузилась в работу.
***
В этот раз Лида с Нинкой привычно влетели в вагон и плюхнулись на сиденье вперёд всех, предвкушая свой законный целый час досыпаний ночных снов, уселись поудобнее и, прильнув друг к дружке, прикрыли глаза.
Тётенька объявила про "осторожнодверизакрываются", и вагон тронулся...
В последнее время у Лиды и Нинки все разговоры были о старости, ведь у них на руках были совсем старенькие их мамы, у Нины — плохо передвигающаяся после разбившего ее инсульта, а у Лиды — с ранней деменцией, свалившейся неизвестно откуда на ее бодрую и деятельную маму, в одночасье она напрочь забыла, как выглядит ее дочь, и каждый раз, когда Лида приезжала с работы, норовила выгнать Лиду из собственного дома под предлогом, что скоро должна прийти с работы ее дочка.
Как выглядит, собсно, ее дочка, она напрочь забыла, и поэтому Лиде приходилось запираться в своей комнате, чтоб родительница не прибила ее чем-нибудь тяжёлым по голове, пока она отсыпается после работы.
В общем... старость была основным лейтмотивом разговоров подруг в последнее время, и поэтому поездки на работу стали своего рода мерилом их с Лидой "молодости" и бодрости.
Вагон метро разгонялся и тормозил у станций, в это утро Лида и Нинка пытались вздремнуть, но под закрытыми глазами никак не образовывалось никакого сна.
После очередного "осторожнодвери..." Нинка приоткрыла глазик и оглядела пассажиров, толпа, плотно стоявшая между сидений, проредилась, и стали видны пассажиры, сидящие напротив.
Напротив них с Лидой примостилась непонятного возраста женщина, впрочем непонятно в ней было все, от неуместного кандибобера на голове до...
Тут взгляд Нинки сполз до пола, и она разглядела на ногах старушки совершенно разные ботинки с разными же носками ядовито-противоположных цветов относительно друг друга, над ними свисали сползшие темно-коричневые чулки, образовывая неприличный "козырек".
Нинка толкнула Лиду в бок, та тут же встрепенулась, Нинка глазами показала на старушку, сидящую напротив, старушка дремала, держа в руках старинный ридикюль, видимо оставшийся ей ещё от прабабушки.
Лида оглядела всю эпическую внешность дамы и, наткнувшись, наконец, на разные ноги, то есть совершенно разно обутые ноги, на яркие, буквально кричащие цветные носки, вздохнула и выдала: "Вот, Нинка... это наша с тобой старость... неизбежная, веселая и красочная в своем дементном естестве!"
От осознания всей своей будущности "девочки" начали смеяться, сначала тихо трясясь в такт несущемся по туннелю вагону, а потом уже в голос, не в силах сдержаться.
На их счастье, тетушка из громкоговорителя объявила их остановку и пригласила на выход.
Они подхватились и выскочили на платформу, поезд закрыл двери и тронулся.
Лида помахала вслед вагону, уносящему дремлющую старушку со старинным ридикюлем и разными носками-ботинками: "Уезжай, старость, уезжай, рано нам пока ещё!"
"Девочки" перевели дух и, взявшись под руки, зашагали на выход к заждавшейся их работе.
Подпишись, чтобы не пропустить новые рассказы
Хельга знает - https://t.me/+bHKzGL-j-bE0MDZi